Drowning In Your Warmth [тону в твоем тепле]

Быть на пути к выздоровлению означало предпринимать шаги, это означало активно делать то, чего ты не хотел делать. Это означало выйти из зоны комфорта до такой степени, что по коже побежали мурашки, и слабый знакомый гул паники приветствовал тебя как старого друга. Выздоравливать означало брести по воде, когда он не был уверен, умеет ли он плавать, была ли земля по-прежнему у него под ногами или он заплыл слишком далеко, позволив слишком большому расстоянию быть между безопасностью и самим собой. Он не знал, когда будет готов, ему сказали, что никто никогда не знал, это был предполагаемый прыжок веры. «Вера в себя была первым шагом» — вот что сказали бы ему люди. Все, что ему нужно было сделать, это поверить, и тогда он смог бы это сделать, и все же Жан не мог не думать, что все это ложь. С тревогой взглянув на настенные часы, Жан пробормотал себе под нос несколько слов, бессмысленных и похожих на разглагольствования. Восстановление в данный момент выглядело так, будто он был в доме один. Это было запланировано несколько недель назад, не специально, а по несчастливому стечению обстоятельств. Это было то, чего им до сих пор удавалось избегать, один из них всегда был рядом, и Жану не нужно было беспокоиться о том, что ему придется быть одному, что-то делать одному, существовать в тишине, в компании только своих мыслей, но все хорошее когда-нибудь заканчивается, и Жан был на пути к выздоровлению или чему-то еще. Кэт и Лайла были за городом, навещали семью, и им пришлось уехать за несколько дней до выходных, в то время как Джереми все еще приходилось время от времени наведываться домой, его семья требовала, а он не мог ничего сделать, кроме как быть у них на побегушках. Жан по глупости настоял на том, что с ним все будет в порядке, что он сможет выдержать ночь и полдня в одиночку. Он настоял, так как: что такое выздоровление, если он не сделает к нему никаких шагов? Мог ли он вообще сказать, что исцеляется, если застрял во времени, не желая двигаться и радуясь тому, что остается в своей зоне комфорта. Поэтому он сказал им, что справится с этим. Он думал, что сможет. Так было до тех пор, пока он не услышал новости о прогнозе и не увидел приближающийся шторм. Он обнаружил, что не может уснуть, несмотря на все свои усилия. Дождь был суровым напоминанием о приближающихся к нему шагах тяжелее грома и горячем дыхании на ухо, шепчущем, чтобы Жан услышал слова, которые наверняка разорвут его на части. Насмешки, которые он выкрикивал, отвлекли бы его от борьбы, в конце концов, никто не услышал бы его из-за дождя и грома. Хотя шторм прогнозировался чуть больше недели назад, Жану не удалось выспаться так много, как ему хотелось. Усталость пробрала его до костей и позволила задержать объятия Лайлы и тихие прощания Кэт вынудили его отвести взгляд из страха, что он скажет им остаться. Они бы так и сделали. Если бы он попросил, они бы изменили свои планы и остались с ним. Ради него. Но он молчал, он не хотел, чтобы они откладывали свою жизнь. Он потратил всю неделю на подготовку, мантра «Я могу это сделать» крутилась у него в голове кругами, спотыкаясь сама о себя, пока Жан доводил себя до головокружительного состояния тревоги. Вскоре после этого ушел Джереми, нежным голосом он сказал Жану звонить, если понадобится, будь проклята его семья, но Моро принял решение. Он был никем иным, как упрямцем. Облака медленно закрывали солнце, не торопясь и оттягивая надвигающееся падение, для которого они были прикрытием. Жан ждал начала, затаив дыхание, его колени были прижаты к груди, он обхватил их руками, продолжая смотреть на часы. Ночь и полдня, вот и все, пока у него снова не появится компания. Он был на пути к выздоровлению; он напомнил себе, что важно делать шаги вперед. Он медленно выздоравливал, но, несмотря на то, что он вырос, чтобы справляться с дождем, это был шторм, с которым он не мог справиться Во время грозы дождь был слишком сильным, звук — слишком громким, и он обнаружил, что не может уснуть, когда он стал похож на град, заполняя пространство в его мозгу и не давая ему уснуть до тех пор, пока он физически не смог больше стоять. Гроза заглушала звуки шагов, а раскаты грома напоминали ему удары по стенам. Из-за дождя ему казалось, что он тонет, что он не может дышать и все, что он мог сделать, это переждать. Дождь надавил на его воспоминания, и ему было трудно сбежать. Поглощенный своими воспоминаниями, Жан не заметил звуков, доносившихся из квартиры, он был слишком сосредоточен на том, чтобы держать все на расстоянии. Все, что он мог сделать, это сосредоточиться на тиканье часов, пытаясь подтянуть колени как можно ближе и стать меньше в огромном пространстве комнаты. Он не слышал, как мягкие шаги направились к его комнате, или звяканья ключей, брошенных в корзинку для безделушек, которую Кэт поставила возле входной двери. Он был слишком занят подсчетом своего дыхания и битвой, в которой не знал, выиграет ли. В окно ритмично забарабанил дождь, и дверь напротив открылась, явив взмокшего и недовольного Нила Джостена. Мокрый насквозь, с темными каштановыми волосами, прилипшими ко лбу, он трясется, как собака, и Моро открывает рот, чтобы крикнуть, что Баркбарк пострадает в процессе, прежде чем вспоминает, что a) Баркбарк не живая собака, даже если он сделан из картона, который может пострадать от воды, и б) Джереми снова перенес Баркбарка в другое место в комнате Жана, чтобы «сымитировать опыт владения настоящей собакой». На самом деле было глупо, что Жан подсознательно развил привязанность к присутствию двухмерной собаки, так же, как он развил привязанность к мокрой собачьей крысе перед ним. — Без звонка? — Выпаливает Моро, шок быстро сменяется чувством облегчения от осознания того, что в квартире находится еще один человек. — Ты не сможешь убежать от меня, если я зайду без предупреждения. — Парирует Нил, оглядывая комнату Жана. Теперь в ней меньше мебели, есть две кровати и разные мелочи. У него есть пробковая доска с новыми воспоминаниями, фотографии из одноразового магазина и растущая коллекция заметок post it с мотивирующими цитатами, которые Кэт оставила для него, чтобы он их нашел. Он сидит на своей кровати, завернувшись в наполовину сшитое крючком одеяло у ног. это был проект, от которого Лайла отказалась на полпути, и который пытались завершить остальные члены команды, ужасный местами и цельный в других. Это странное сочетание свободных ниточек и плотно сшитых узоров. В нем слишком много отверстий, чтобы согревать его, он слишком мал, чтобы много делать в холодные месяцы, но это его любимое, и он всегда держит его при себе. «Я бы не сбежал» — думает он. — Я собираюсь скормить тебе устройство слежения. — Говорит Жан. Нил фыркает и указывает на приоткрытый ящик, из которого выглядывает черная одежда: — Могу я? — спрашивает он. — Я не знаю, ты можешь? — Говорит Жан. Нил закатывает глаза и принимает это за «да». Жан не упускает из виду доверие, которое Нил оказывает ему в том, что он быстро раздевается и надевает сухую одежду, хотя и отводит глаза, чтобы дать Нилу немного уединения. — Почему ты здесь? — Спрашивает Жан, уставившись на одну из ослабевших ниток на разноцветном одеяле. Нил заканчивает переодеваться в одежду, которая не прилипает к его коже, и садится на край кровати: — Я был в городе. — говорит он. — Лжец. — произнес Жан. «Я тоже по тебе скучал», — думает он. Нил напевает, шум дождя теперь тише, и он забирается на кровать, чтобы сесть рядом с ним, он достаточно близко, чтобы чувствовать его тепло, но недостаточно близко, чтобы прикасаться к нему. Он понимает, что Моро все еще привыкает к его присутствию, и поэтому не вторгается в его личное пространство. Вместо этого он позволяет Жану впитать его тепло и позволить своему дыханию стать поверхностным, пока его сердце останавливает свои отчаянные попытки освободиться от оков, которыми обладает его тело, являющихся одновременно защитой и клеткой в такие моменты, как этот. — Предполагается, что я смогу справиться с этим в одиночку. — говорит Жан, роняя вторую туфлю. Нил знал его как никто другой, он был с ним и видел его кошмары в реальном времени. Нил знал, каково это — быть Жаном Моро, сломленным и израненным, созданным для того, чтобы терпеть. Нил раздраженно фыркает, и Жан может сказать, что он не согласен: — Ты не согласен? Они все так говорят, нет? Так говорят книги и люди, которым платят за мое выздоровление, говорят, что так и должно быть. — Когда он говорит, у него во рту появляется горький привкус. — Тебе не обязательно делать это в одиночку. — Это все, что говорит Нил. Нил как будто не слышит его, не понимает, что Жан хочет выздороветь, а чтобы выздороветь, он должен быть на пути к выздоровлению, который был проложен для него. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть в лицо Нилу, на его лице замешательство, а в словах легкий гнев: — Они говорят — — Но ты не обязан. Нил вмешивается: — Ты так долго был один, Жан, тебе больше не нужно. Тишина, которая повисает между ними, громче шума дождя, и Жан никак не реагирует на слова Нила. Его ногти впиваются в предплечья, и он чувствует, как от давления образуются крошечные полумесяцы. Взгляд Жана отрывается от Нила, он задерживается на узоре, идущем по его простыням, скрытом под одеялом. Он смотрит на созвездия, выложенные на черной ткани. Джереми взял его с собой, чтобы раздобыть новое, что-нибудь веселое. Жан все еще находил одежду слишком сложной, он все еще не совсем понимал, кем он должен быть, кроме того, чего от него ожидали, Джереми предложил начать с личных вещей, следовательно, с простыней. Он проводит пальцем по воображаемым линиям между звездами и подсознательно облизывает губы, прикусывая их до боли. — Я… — начинает он, но слова не выходят. Он неуверенно пытается снова, гнев и горе смешались в одно: — Я не был один. — Если ты был окружен людьми, то это не значит, что ты не был одинок. — Слова пробивают дыру в его легких, и Жан слышит шум дождя, шаги. Он чувствует, как призрачные руки удерживают его, и он задыхается от того малого количества воздуха, которое ему удается вдохнуть. Нил тихо разговаривает с ним, его рука мягко скользит по коже лодыжки Жана, рисуя узоры на выступающих костях. — Два, три, четыре, — рука Нила теплая, — держи это в себе. — Он объясняет, чего хочет от Жана. Жан задерживает дыхание, пока Нил считает, и выдыхает, пока Нил считает снова. Был ли он все это время один? Оставшись в месте, которое он не мог назвать домом — которое никто из них не мог назвать домом — он был окружен людьми и все еще чувствовал себя опустошенным и таким… таким одиноким. Он не знал, что такое дом, пока у него его не было. Он не знал, каково это — быть одному, пока не узнал, каково это — не быть кем-то другим. Жан начинал осознавать мелочи, которые люди принимали как должное. Маленькие жесты доброты, которые сопровождали общение, за которые Жан держался: теплое одеяло, картинки — напоминание, созвездия — обещание. Путь к выздоровлению. Это выглядело так. Нил сжимает его лодыжку, и Жан прерывисто выдыхает. — Я собираюсь сказать кое-что еще, обещай мне, что ты больше не будешь психовать? — произнес Нил. Жан кивает. Нилу было тепло. Напоминание. Он был не один. Дождь теперь был далеким, постоянным, но он не заглушал его. — Просить о помощи — это нормально. — Голос Нила слегка дрожит, если бы Жан не узнал все то, что волновало Нила, он бы этого не уловил. Но у него было, и он сделал. — Я знаю, потому что, — глубокий вдох, — я был там. Был здесь, где ты. Я знаю, это тяжело — позволить себе чувствовать себя в безопасности. Я… я и не знал, что дом может быть таким… — Нил подыскивал слово, и обычно Жан насмехался над ним, сравнивал его с чем-то в своем воображении или обзывал, но в этот момент что-то изменилось. Они были просто двумя мальчиками, которым пришлось слишком быстро повзрослеть, они сидели одни в темноте, тесно прижавшись друг к другу плечами, и рука Нила лежала на лодыжке Жана. Они были просто двумя мальчиками, близнецами-пламенем, разрозненными кусочками одной головоломки, которая стремилась к завершению. Они знали друг друга, понимали друг друга так интимно, что осознание этого было пугающим. Почему-то было легче в темноте ночи, под стук дождя и тихое тиканье часов. Нил искал слово, и Жан подсказал ему его: — Теплый. В доме было тепло. Нил был теплым. Что было сказано в темноте еще одним признанием? Быть унесенным вместе с остальной частью их разговора, захваченным бурей и украденным вместе с воспоминаниями. — Я хочу стать лучше. — шепчет Жан. — Восстановление не линейно. — говорит Нил, его дыхание замедляется, и он не прекращает выводить узоры на коже лодыжки Жана. — Это то, что Эндрю сказал мне однажды. Твой путь — это твой собственный выбор, перестань слушать других и то, как они что-то делали, и делай это в своем темпе. С другими или сам по себе, быстро или медленно, это не имеет значения. Это не должно иметь значения. — Но это должно иметь значение. Разве они не расстроятся? За быстрым выдохом Нила следует его ответ на вопрос Жана: — Люди, которые заботятся о тебе и лелеют тебя, расстроятся, когда ты сделаешь шаг назад, как они могут не расстроиться, когда они заботятся о тебе и хотят, чтобы все, что у них есть, было таким же, как и у тебя? Пальцы Нила отбивают ритм по коже Жана. — Даже если ты не попросишь о помощи, я узнаю. Я все еще учусь сам, поэтому понимаю и, — Нил колеблется, — я хочу быть тем, на кого ты можешь положиться. «ты всегда таким был» — думает Жан. Он слишком устал, чтобы что-то сказать, и просто надеется, что неопределенный кивок его головы и то, как он опускает ее, чтобы прижаться к плечу Нила, передадут, что он имеет в виду. Нил излучает тепло, от которого Жан инстинктивно смягчается, его глаза закрываются впервые с тех пор, как началась буря. — Тебе нужно принять душ. — Говорит Жан. «Спасибо» — думает он. — Я знаю. — говорит Нил, понимая, что Жан на самом деле хочет сказать. Его нога прижимается к джинсам, когда они вытягивают конечности и прислоняются к изголовью кровати. Голова Жана на плече Нила, и его рука переместилась, чтобы взять Жана за запястье, большой палец прижимается к точке пульса Моро. Присутствие Нила угнетает Жана, на него наваливается усталость, и он, наконец, засыпает. Когда Жан просыпается на следующее утро от приветствующих его лучей солнца и щебета птиц, проникающего сквозь дымку, он обнаруживает, что находится в чем-то странном, одолевающем Жана, когда он кривит лицо и потягивается. Он чувствует, как это закупоривает дыхательные пути и затуманивает глаза, осознание фиксируется как постоянная мысль на переднем плане его сознания. Ясная мысль сквозь туман, который принесло с собой утро. Нил остался, и Жан почувствовал тепло.