***
Дома гремели посудой, мебель очень быстро исчезала с глаз, оставалась только пустота, в которой эхом отдавались все голоса. Комната, на двери в которую висел плакат известного исполнителя, светилась фиолетовой подсветкой. На кресле повёрнутый спиной мужчина зависал в стареньком компьютере. Монитор был полуразваленный, а блок нагревался за считанные секунды после включения. Неизвестно, как можно было работать на данном устройстве, ведь установка не внушала собой ничего стойкого, его едва хватало на то, чтобы зайти в поиск. В шкафу было одиноко пусто, а кровать была расправлена. На полу находилось достаточное количество выпитого, кажется, хозяин и сам не помнил, что раннее было их содержимым. Запах не радовал, окно запускало в комнату лишь малую часть свежего воздуха для поддержания нормальной обстановки в этом пространстве. — Дима! На кухне выключился кран, из которого бесконечным шумом бежал поток горячей воды. Изредка маленький мальчик ударял ложкой края синей чашки, в которой были залиты обычным коровьим молоком хлопья в виде динозавриков. Женщина, чьи кудрявые локоны еле доходили до лопаток, вытерла мокрые руки о собственную одежду в виде свитера. Шаги приближались к комнате, но мужчина внутри не отзывался. — Дим, ты, — мать на минуту оступилась, замолчала. — О боже! Она подбежала к креслу, развернула его одним лёгким движением и раскрыла рот, не в силах сказать что-то. Безжизненное тело, руки которого были опущены на ручки кресла, с открытым ртом никуда не глядело, взгляд был размытым, а на лбу выступил нездоровый пот. Несвежая щетина, отвратительно выглядящая, была покрыта белой пенкой, что не являлось здоровой вещью. Руки, кажется, уже посинели, этого не было заметно при сиреневом освещении, поэтому женщина поспешила включить нормальный, обычный свет. На штанах были мокрые подтёки. Глаза белые. — Мам, — маленький мальчик ладошкой дотронулся до двери, чтобы приоткрыть её, но в этом же момент, заметив беспокойство матери, передумал подходить. — Пап? — Сынок, пожалуйста, набери брату, скажи, что мама просит очень скоро вернуться домой. Голос её дрожал, а на глазах уже скапливалась влажность, губы тряслись, а руки беспорядочно метались, пытаясь то поправить чёлку неживого мужа, то набрать номер скорой. Она дрожала, не понимала, что сказать, как объяснить и чем же помочь. Едва слышимый топот маленьких ног по старому паркету прервал её начинающуюся истерику, мальчик стоял с трубкой в руке, неловко всматриваясь во взгляд мамы. — Ваня спрашивает, что именно случилось, — он шмыгнул носом. — Говорит придёт, если кто-то сдохнет. — Скажи, что отец покончил с собой.***
В помещении было душно и громко, разноцветные лампы мешали нормальному восприятию всей ситуации, Ваня значительно протрезвел, выпитая бутылка водки с тремя банками пива будто сами собой выветрились из организма. Вокруг теперь невыносимо воняло чем-то химозным, на пол будто разлили ведро хлорки, сверху залили средством для мытья окон, которым пользовались в старых ларьках, чтобы протереть тухлой тряпочкой стёкла и раму, где выдавали товар. От одежды противно несло и сигаретами, причём не одними, а сразу несколькими, кажется, он смешал их в одно единное целое, совсем того не замечая. Рядом растекался без формы едкий клубок дыма из электронной сигареты. В носу неприятно защипало, вдарил запах вишни или чего-то похуже. — Бля, я сейчас приду, малой. — Эй, Вань, да ты куда, ёбу дал? Тяжёлая рука легла на его спину, сжимая воротник в кулак, парень был недоволен. Ваня вырвался из хватки, обернулся, чтобы громко так, перебивая всю музыку, сказать: — Тебя ебать не должно, — и плюнуть под ноги ошарашенному другу.***
— Какого хуя, Вань, что с тобой происходит вообще? — Давид хотел было начать свой истерический монолог, но на его плечи мягко легли женские аккуратные руки с приятным нюдовым маникюром. Её волосы цвета смолы слегка развеялись порывом ветра, она взглянула на двух парней и, не дожидаясь ответной реакции, сказала первая: — Ваня, ты же знаешь, что мы выслушаем тебя. Почему ты решил рассказать нам об этом только тогда, когда нам осталось пробыть вместе... — девушка запнулась. — Сколько, прости? — Завтра. — Блять, — Давид громко хлопнул себя по лбу, а затем рассмеялся, кажется, своим собственным догадкам. — Совсем ебанутый. Остальная компания прибегла к тактике сохранять гробовую тишину, слышно было только пение птиц, скрип качель и то, как мимо проходили дети, не решаясь зайти на площадку, хотя та была предназначена именно для них. Их резвый вид прерывали серьёзные лица всей компании подростков. — Там долго рассказывать, вы заебётесь, — Ваня, сил у которого уже не оставалось ни на что, даже на глупые скомканные объяснения, скатился по лавочке. Было немного мокро, после того, как совсем недавно прошёл мелкий дождь, озаряя всех людей, поникнувших от знойных будней данного места. Парень рукой вытер себе лоб, который моментально покрылся горячим потом от волнения. Само собой, продолжать дисскусию он не хотел, вещи собраны, билеты куплены, что нельзя было не подметить в пользу своей защиты. Правда, было непонятно, есть ли от кого защищаться, ведь сейчас Ваня сам выдумывал себе врагов, которые в самом деле являлись к нему чуть ли не семьёй. Что можно сказать уж точно, им он доверял настолько, насколько мог всей своей сущностью разом. Вновь он погрузился в мысли, медленно превращаясь из уверенного человека в тучного запутанного ребёнка. Единственное, что он не заметил: все взгляды были направлены на него, а молчание означало лишь то, что друзья ожидают продолжения. — Мы не спешим, — вмешался Рома. Он подошёл, присел на лавочку совсем рядом и дал закурить, чтобы отвлечься и дать возможность рассказать всё спокойно. Знал бы он, что рассказать обо всём, что накопилось, Ваня мог только через все ругательства мира. — У меня отчим умер, не рассчитал дозу, — и вот, уже не сдерживаясь, Ваня пустил горькие слёзы, прикрывая лицо руками. Его сиплый голос нельзя было разобрать между всхлипами, громкими возгласами по поводу собственной слабости и непонятными бульканьями. Он был подавлен. Больше своим состоянием, нежели ситуацией в его неудачной жизни. Сигарета медленно тлела между пальцев его руки, к ней не прикоснулись ни разу.***
В квартире пахло хлором, комната до сих пор немного отдавала кошачьей мочой, но терпеть это было уже намного легче, чем в первый день после того события. Шкаф был полностью раскрыт, вещей там не было, стол тоже был пустым, как и почти вся площадь проживания. Грубо говоря, всё было продано на какие — никакие похороны для неудачливого родственника. Ване он был никем, и сколько бы он не пытался скрывать это, его неприязнь проскакивала по привычке, едкие слова обжигали слух, а плохие манеры позволяли в ответ на избиения плюнуть в лицо. Дядя Дима заслуживал этого, и собачья смерть была ему очень кстати. Было неловко смотреть на абсолютно пустых маму и брата. Он никогда не ощущал того же, что чувствовали они. Им было трудно справляться с потерей, они собирали оставшиеся вещи, будто в замедленной съёмке, не хватало только грустной музыки под стать их действиям. Движения были смазанные и небыстрые, заторможенные. На кухне работал маленький разбитый телевизор, там по неизвестному каналу шёл мультфильм, изредка перебиваясь шумными помехами, вроде про волка с зайцем, Ваня честно не собирался вдаваться в подробности. Всё это было сделано для того, чтобы ребёнок не видел, как мама с дрожащими губами, подбирая слёзы и сопли, выкидывала одежду покойного мужа, попутно собирая свои вещи в маленькие бежевые коробки для удобного переезда. Подростку было легче, на его кровати одиноко скучал рюкзак, в котором находилось нижнее бельё, свитеры с длинным рукавом и джинсы. Единственную свою толстовку он понесёт на себе. — Вань, — женщина постучалась аккуратно, едва ли задевая деревянную поверхность двери. — Не спишь? — Нет. — Хотела попросить тебя лечь пораньше, завтра выезжаем в шесть часов, — было видно, с каким трудом она выговаривала все слова, еле связывая их между собой. — Ага. Брат, видимо, взял пульт со стола, потому что телевизор затих. Теперь квартира погрузилась не только в вечную тьму, но и в тяжёлую тишину. Ваня сжал волосы в кулак, зажмурил глаза и попытался расслабиться хотя бы на минуту. Завешенное чёрным полотном зеркало напоминало о случившемся слишком явно. Кресла уже не было, его отпустили на продажу за такие нужные сейчас деньги. Ваня не собирался засыпать, просто стучал ногой по полу, чтобы отвлечь себя смутно знакомым битом какой-то песни. Телефон был бесстыдно разряжен, а зарядка не работала по стечению обстоятельств. Было явно заметно – жизнь пошла под откос. А значит и его непонятные всем вспышки злости будут проявляться только больше, хуже и непонятней. Он уже не ручался за себя, надеялся, что жить, серьёзно ни о чём не задумываясь, будет намного легче, чем являться ответственным за всё, что в ней происходит. У него была целая бессонная ночь, которую он собирался посвятить бесконечным раздумьям и угнетениям себя. За окном квартиры на первом этаже ветер заставлял шуметь пакет, деревья хаотично качались, тоже создавая лишний фоновый шум.