Овсяное круглое печенье с кусочками горького шоколада

Аластор повторяет имя своё по слогам, раскручивает на винтики, раскладывает на молекулы: "А-ла-стор; повтори", — повелительно; у Скворца середина теряется, глохнет где-то в глотке, и конец неправильный: он выдыхает: "А… стро" — и смотрит глазами чистыми и нежными, солнечными. У Аластора на солнце аллергия. Нилда смотрит ехидно, вертит в руках кинжал: я тебя, вроде, не кусала. Аластор отворачивается. У Аластора аллергия на Скворца: на его смех — слишком яркий, — на его вопросы — слишком наивные, — на его песни — полная чепуха, чушь собачья; кто в Кошмаре вообще поёт? Только этот; дурной до жути. Счастья ищет да путь назад; Аластор завидует — с собой можно честно — ему возвращаться некуда. Его там не ждут — мёртвых, вылезающих из могилы, вообще не особо приветствуют. Разве что укладывают обратно. Аластор повторяет своё имя по слогам; Скворец смеётся, перемешивает, как хлопья в миске с молоком — его "Астро", скребущее где-то в подреберье, день ото дня звучит всё твёрже; Аластор списывает на несовершенства местной коммуникации — сначала — потом на неспособность к обучению. Но что-то ему настойчиво подсказывает, что это упрямство да вредность: в глазах у Скворца черти в аду и жидкое золото — обжечься можно; звёздная сталь в руках обдаёт целительным холодом. Это происходит неожиданно, незаметно; Нилда теряется в изломах зеркал, как в комнате смеха — её отражение смеётся над ними из-за угла; Аластору восхитительно плевать: руки у Скворца тёплые, ласковые, ноги замечательно смотрятся на плечах, а хвост после шлепка по ягодице оставляет на коже розовую полосу — оцарапал острым гребнем. Они лежат в коконе спального мешка, под запасным одеялом; Скворец лениво наматывает прядь его волос на палец, и Аластора нещадно морит; под щекой гулко бьётся чужое сердце — своего давно не слышно. — Меня зовут Аластор, — выдыхает он, рассматривая тонкую ключицу; свежий след от зубов на ней розовеет в полумраке. — Надеюсь, хотя бы сейчас запомнишь. — Я сразу запомнил, — отвечает Скворец. — Авось не совсем дубовый. — А почему тогда… Аластор поднимает взгляд. Замирает, не договорив; глаза у Скворца пылают как две настоящие — живые — звезды. — А то сам не понимаешь. И Аластор — конечно — не понимает.