время жить

Вибрирующая мелодия будильника. Омлет, кофе с молоком. Совместный душ (быстрее, веселее и экономнее). Утренняя прохлада и солнечный свет в кронах начинающих зеленеть деревьев. Высокое голубое небо. Ранний подъём себя оправдывает: на дорогах практически нет других машин, не говоря уж о пробках. Валя рассматривает проносящиеся за стеклом деревья и маленькие посёлки. Как хорошо всё-таки, когда солнце. Русская зима безумно красива, но в мегаполисе от этой красоты не остаётся ничего, кроме серости, бесконечных туч и давящего чувства в груди. Наступивший апрель, наоборот, горит надеждой и предвкушением лета. От раздумий отвлекает глухой щелчок: Рогозина включает поворотник, чтобы перестроиться в левый ряд. Плавно поворачивает, изящные длинные пальцы меняют своё положение на руле и вновь возвращаются в исходное. Взгляд Валентины скользит дальше, по искрящемуся на солнце металлу наручных часов, считает маленькие родинки на оголенном предплечье – четыре – и поднимается к лицу. Впервые за последний месяц Галя не выглядит уставшей. Девять часов ночного сна творят с людьми чудеса. Галина Николаевна на несколько мгновений поворачивает голову и смотрит в ответ, улыбнувшись уголком губ, словно пытаясь прочитать Валины мысли. — Послушаем музыку? — Давай. — Поручаю выбор тебе. — не сводя глаз с дороги, Рогозина нащупывает AUX и передаёт провод. Спустя пару минут копания в своих плейлистах Антонова наконец находит желанное. I wasn't jealous before we met, Now every woman I see is a potential threat. And I'm possessive, it isn't nice, You've heard me saying that smoking was my only vice... — «Абба»? — догадывается Рогозина. — Они самые. *** Два часа в дороге пролетают незаметно, и вот Валентина уже стоит на золотисто-рыжем, чистом песке. Чуть двигает пальцами ног, зарываясь поглубже, впитывая накопленное от хрупких весенних лучей тепло. Последние несколько дней стоит совершенно нехарактерная для середины русской весны погода, и буквально вчера Рогозина приняла спонтанное (что для неё тоже весьма нехарактерно) решение: наконец освободить себе выходные и отправиться в их загородный дом. Антонова прикрывает глаза и наслаждается дуновением свежего ветерка, которого иногда так не хватает в столице. Птицы вычирикивают мелодии в ещё полуобнажённых ветвях деревьев, мелкие волны накатывают на берег, производя едва слышимое песчаное шуршание... Из-за своей небольшой медитации женщина не замечает, как сзади подходят, и потому вздрагивает, ощутив на плечах вес чужих рук; оборачивается. Голубые глаза Рогозиной на солнце кажутся ещё ярче. Недолго думая, Антонова притягивает подругу в объятия, быстро сменяющиеся нежным поцелуем. Руки Валентины незамедлительно оказываются под майкой полковника. — Пойдём в дом? — хрипло спрашивает Рогозина, на мгновение отрываясь от губ любимой. *** Я люблю тебя – выжжено медленными поцелуями на ключице. Антонова протягивает руку вниз, чтобы переплести свои пальцы с пальцами подруги. Как в кино. Чудесном, романтическом фильме, от которого так далека их повседневная жизнь, до краёв заполненная расследованием убийств, бессонницей и редкими встречами в морге. "Время смерти..." Нет, сейчас для них – время жить. И Валя живёт. Каждое нервное окончание напряжено до предела, но это напряжение не имеет ничего общего с дискомфортом, наоборот, женщина уверена, что скоро увидит звёзды. Она смотрит вниз и мгновенно тонет в ледяной голубизне. Сама того не осознавая, прерывисто вдыхает, ведь и без того головокружительный взгляд Рогозиной ещё более сексуален, когда она смотрит вот так, снизу, поверх подрагивающего живота Вали, а её язык вытворяет такое. Антонова сглатывает, когда к действию присоединяются ещё и длинные, музыкально-изящные пальцы подруги. Мелкие разряды электричества бегут по телу, Валя крепче сжимает в кулаках ткань одеяла... А Рогозина не останавливается. Одно движение, второе, и вот ей уже приходится удерживать бёдра блондинки обеими руками, когда ту накрывает оргазм. Валентина сжимает колени, вцепившись в волосы подруги. Её сознание застилает невероятно сладкий туман, и приходит в себя Антонова лишь после нескольких безболезненных шлепков по бедру. В следующий момент она осознаёт, что продолжает сжимать бёдрами голову своей ненаглядной начальницы. — Ой, Галь, прости ради Бога! — в ужасе восклицает блондинка, — я тебя там не задушила? — Нормально-нормально. — Рогозина смеётся, приподнимаясь на локтях и вытирая ладонью рот, — знаешь, учитывая количество рисков на нашей работе, я совсем не против погибнуть при исполнении своего супружеского долга. Валя дотягивается и легонько ударяет по многострадальной голове полковника. — Ай. — А потому что не нужно таких вещей говорить. Они замирают, смотрят друг на друга. Обе без макияжа и одежды, дыхания едва выровнялись. Антонова – оперевшись спиной на изголовье кровати, Рогозина – лёжа между раздвинутых ног подруги и приподнявшись на локтях, с опущенным на сцепленные пальцы подбородком. Бесконечное доверие. В комнате светло; свежий весенний воздух из открытой форточки покачивает шторы слева от двуспальной кровати. Валя снова, на этот раз плавно, опускает правую руку на голову полковника, проводит подушечкой большого пальца по едва заметной складке между бровей, образовавшейся из-за стресса и привычки хмуриться. Рогозина закрывает глаза, расслабляясь. Но лишь на несколько секунд. После она вновь приходит в движение, медленно берёт Валю за запястье и прижимается губами. Приоткрывает рот, проводит кончиком языка по голубым венам под кожей. Затем начинает подниматься, целует внутренний сгиб локтя, сантиметра два выше – укус. Валя вздрагивает, не столько от боли, сколько от неожиданности. Тихий выдох. Полковник уже нависает над ней, дразнит языком вдоль тонкой цепочки белого золота. И наконец – в губы. Медленный, чувственный поцелуй. Взгляд Рогозиной из-под полуприкрытых век не перепутать ни с чем, и Валя сдвигается, так, что теперь лежит едва ли не поверх полковника. Целует и кусает шею своей женщины, изгиб плеча... снова возвращается к губам, играет: сначала чуть отстраняется, заставляя Рогозину тянуться за поцелуем, после – опускает голову, чтобы почти до крови прикусить нижнюю губу и тут же провести языком... секундная боль стирается мёдом соприкосновения. От внимания Галины неизбежно ускользает правая рука Антоновой. А спустя пару мгновений Рогозина отрывается от поцелуя и тихо стонет, закусив нижнюю губу, такой маленький, кроткий звук... Валя не может удержаться: её пальцы начинают двигаться активнее, проникая внутрь и возвращаясь, только чтобы в следующее мгновение втолкнуться глубже; останавливается на секунду – откинуть мешающее одеяло, ставшее чересчур жарким, и Рогозина резко вдыхает, почти всхлипывает. — Валюш... — Да, милая? — блондинка прижимается лбом к влажному виску Галины, целует в щёку. — Пожалуйста... я хочу... — Больше? Глубже? Энергичное кивание. Валя тихо смеётся. — Точно-точно? Она перестаёт покрывать плечо Рогозиной поцелуями, чтобы заглянуть в глаза; ответ становится ясен, как только взгляды пересекаются. — Сейчас вернусь! — Антонова быстро чмокает подругу в уголок губ и исчезает в одной из соседних комнат. Как только шаги удаляются, левая ладонь Рогозиной скользит по подтянутому годами изнурительных физических тренировок животу и плавно, как бы неуверенно накрывает промежность. Комочек нервов незамедлительно отзывается пульсацией. Но вместе с тем появляется слишком знакомое чувство тревоги. Необъяснимой, змеино-холодной. Всё будет хорошо. Тебе понравится. Просто убедись, что ты достаточно... готова. Кончики пальцев двигаются всё быстрее. Ещё немного... Ты же не хочешь разочаровать её? Сильная дрожь проходит по ногам; движение замедляется, постепенно сходит на нет. Взгляд скользит по узорам деревянного потолка, останавливается на тяжёлой, сложной люстре. Такому предмету место в Эрмитаже, но никак не на даче в глухом Подмосковье... Солнечные зайчики отражаются от хрустальных подвесок, прыгают по всей комнате радужными блёстками. Рогозина чувствует, как с каждой замирающей пульсацией из неё вытекает тягучая субстанция. Тревога никуда не исчезает. Тридцать шесть секунд. Ровно через столько времени матрас рядом вновь прогибается. Она хочет взглянуть, но поверх век ложатся ладони, сухие, прохладные, пахнущие чем-то клубничным. Валя снова целует, тягуче, нежно. Слишком нежно. — Едва нашла. На самое дно сумки закинула, представляешь? Полковник издаёт что-то среднее между звуком понимания и нетерпения; слегка краснеет, когда указательный и средний пальцы Валентины скользят по влажным складкам, раздвигая чуть ли не инспектирующим движением. — А ты тут не скучала, как я посмотрю, — ухмыляясь, Антонова наклоняется, — позволь мне вернуть должок. И в следующую секунду Рогозина выгибается навстречу жаркому рту. Благодаря умелому языку Валечки и собственному нарастающему желанию, между ног очень быстро становится почти некомфортно мокро. Антонова, похоже, тоже замечает это: три пальца правой руки проводят, задерживаясь на пульсирующем входе, плавными круговыми движениями размазывая, словно подготавливая... О. О, Боже. Понимание приходит в тот момент, когда нечто столь же прохладное, как и Валины руки, касается её там, внизу. Мозг не успевает осознать: проникновение лишает возможности связно говорить. Из груди Галины Николаевны вырывается тихий стон. — Всё хорошо? — тихий шёпот над самым ухом. — Мы не делали этого после... Рогозина судорожно кивает, потому что этого разговора она сейчас не вынесет. Сейчас ей нужен совсем другой разговор. — Валя–... О, Антонова слишком хорошо знает этот тон. И уже облизывается в предвкушении. — Интересно, что было бы, если б сейчас позвонил кто-то из коллег? — вкрадчиво начинает она, медленным движением почти выходя и столь же мучительно медленно начиная вводить игрушку обратно. Рогозина вздрагивает и немного морщится от растягивающего ощущения, безболезненного, но всё же непривычного. — И пришлось бы говорить с ними по телефону, пока я тебя трахаю. Чёрт. Эта мысль не должна так заводить. Это неправильно. Но вырывается предательский стон, и Валя ухмыляется. Она вновь вводит лишь половину, а затем мягко выходит; берёт подругу за запястье, безмолвно приказывая коснуться полупрозрачно-фиолетового, растереть смесь смазки и слюны по всей длине. Полковник беспрекословно подчиняется, а Валентина тем временем хватает бутылочку с края кровати и откупоривает, выдавливая себе на ладонь пахнущий клубникой гель. Рогозина вздрагивает и ахает от неожиданности, когда холодную субстанцию начинают тщательно размазывать по её разгоряченной, уже чувствительной к любому прикосновению коже. — Прости, дорогая. Хочу быть уверена в том, что больно не будет. ”Больно будет, только если начнёшь рыпаться.“ Она отгоняет неприятное воспоминание, мгновенно заменяя его реальностью. А в реальности Валентина, её прекрасная Валентина мягко толкает в плечо, веля лечь обратно, и проводит ладонями по внутренней части широко разведённых бёдер. — На чём я остановилась?.. Ах, да! — Валин голос моментально приобретает сексуально низкий тембр, — Твои любимые телефонные звонки. Подчинённым всегда нужен совет, только вот они не знают, что я всегда могу сделать так... Одним плавным, но сильным движением бёдер Антонова проникает почти до самого основания, и Рогозина шумно выдыхает; слишком много ощущений, она не в состоянии привыкнуть сразу. Полковник не замечает, в какой момент обе её руки оказываются над головой, а Валя прижимает её запястья к матрасу, второй рукой подхватывая правое бедро и поднимая его выше, открывая себе ещё больший доступ внутрь. Галина Николаевна прижимается губами к плечу Вали, обняв за шею. Нарочно приглушённый стон заставляет Антонову прибегнуть к хитрости: склонив голову, она оставляет несколько влажных поцелуев на ключице, прикусывает грудь, вызывая своими действиями новые стоны, громче. — М-м... Валя... Толчки становятся жёстче, усиляются в геометрической прогрессии. Пружины в кровати поскрипывают, но ни одна из женщин не обращает на это внимания. — Валя–... — Хорошая девочка, — хрипло шепчет Антонова, не сводя глаз с лица и наслаждаясь красно-розовым цветом, разлившимся по скулам любимой, — и только моя, моя! Валентина сначала целует, а затем кусает между шеей и плечом, оставляя весьма чёткий отпечаток своих зубок в одной из сильнейших эрогенных зон Рогозиной и одновременно вталкиваясь максимально глубоко. Это оказывает моментальное воздействие: Галина Николаевна замирает в напряжении. Её ноги скрещиваются на пояснице Валечки, рот приоткрывается в немом крике, превращающемся в стон. Спустя несколько секунд полностью побеждённая Рогозина откидывается на подушки. По бёдрам раз за разом пробегает мелкая дрожь, когда Валя плавно выходит. Полковник закрывает глаза ладонью, дыша через рот, и Антонова нежно улыбается, расстёгивая крепление игрушки и уходя с ней в ванную. Через минуту Валя возвращается с влажным, горячим полотенцем. Осторожно проводит им по внутренним сторонам бёдер и промежности подруги, стирая оставшуюся смазку. — Валечка, я бы сама... — Ш-ш, позволь мне позаботиться. Поцелуй в губы, такой нежный, что Рогозина забывает обо всём на свете. Сейчас для неё существует только её любимая, ненаглядная Валечка, чьи тёплые руки гладят везде, где могут достать. — Я люблю тебя. — шепчет Галина Николаевна между поцелуями, и Валя радостно улыбается, повторяя то же в ответ. *** Когда стемнело, они ужинают вместе. Выпивают несколько бокалов белого вина. Целуются. Много. Под конец фильма Валя засыпает, опустив голову на плечо подруги, зная, что утром она проснётся в кровати, а с кухни будет пахнуть омлетом, который у Рогозиной непременно чуть-чуть подгорит. Улыбаясь в полусне, Валя переплетает свои пальцы с пальцами полковника. Спокойствие. Тишина, нарушаемая лишь приглушёнными звуками мелодрамы с экрана. Любимая женщина рядом. И никаких рабочих звонков.