Луч Жизни

Бреннер медленно выпустил воздух из лёгких. Он следил за собеседниками краем глаза. Томас резко подобрался, вытянулся. «Сидеть по стойке смирно — это любопытный талант». Хельмут же наоборот: расплылся, сжался, словно то ли прямо к рогулям провалиться мечтает, то ли растечься тонкой лужицей по и без того грязноватому, в пятнах натёкшего с ботинок снега, полу. «Сильный дедушка — тряпка-внук. В вашем отношении, дорогой любитель колониальной манеры вести дела, стряпчий — именно от этого слова». — Добрый вечер, ясновельможный пан. Присаживайтесь, конечно же. Весьма рад встрече. Тибо поправил волосы, огладил подбородок. Подлетел румяный кабатчик, поклонился и затараторил: — Какая честь, какая честь, ясно… Старик шевельнул скрючеными артритными пальцами, чуть повел головой и кабатчика как ветром сдуло. — Хельмут, мой дорогой Хельмут. — пропел пан граф, присаживаясь на отодвинутый Ленцем стул. Шофёр остался стоять за спиной, прямой, как палка, в длинной двубортной шинели, застёгнутой до горла. Фуражка у него была блином, по браннской военной моде, просочившейся в армию вместе с пленными. «Грубоватые черты. А не квадроорк ли ты часом, дружок? Пан Йося — друг нелюдей». — Я всегда знал, что ваше поколение слабовато. Слишком много читало любовных романов, смотрело драм в театрах. — Продолжал пан Иоганн медовым голосом. — Ты слишком подвержен сомнениям, мой мальчик. — Он вздохнул. — Ничего, это всё дым нашего несчастного города. Слишком много дыма, шума, суеты, ненужных волнений и надуманых драм. Пожалуй, тебе стоит переехать в тихий Аршаль, скажем. — Или в Гольденвальд. — вставил свои пять гельдеров Тибо. Граф мило улыбнулся. — Да-да, пан Бреннер. Слышишь, Хельмут? Пан Бреннер очень умный пан, дурного не посоветует. Прекрасные места, сосновый лес, тихая речка. Но всё же, пан Бреннер, где мой зять? — Лицо даже не окаменело. Лицо пана графа сделалось вдруг похожим на старый звездообразный штык или наконечник уланской пики. Стальной, с острейшими гранями и тонким, сверкающим остриём. Тибо пробрала ледяная дрожь, но он взял в себя в руки. — Пан граф, вы ведь его убить хотите. — спокойно сказал Бреннер. — За измену интересам семьи. — Неверно. Это я вас мечтаю убить. Мелкая вы крыска. Двадцать лет вы шныряли по моему городу тихой незаметной смешной крыской. — голос ровный, тон безразличный, но горящие пламенем стальные глаза выдают. «Нервы у вас, пан граф, тоже плоховаты. Добили вас каретники-мошенники». — Я по этому городу, пан фон Мальтбург, шныряю, как вы изволили выразиться, сорок с лишним лет. И он такой же мой, как и ваш. — Не совсем. Альвигейл стоит на землях моей баронии. Так что это — мой город! «О, тон повысился, дедуля на грани». — Не совсем так, ясновельможный пан граф Мальтбургский, барон Альвесский и Аршальский. Старый Альвигейл — да, верно, был выстроен одним из ваших предков из боковых ветвей. Как пограничная крепость. Со временем ветвь завяла и титул перешёл к стволовой линии рода. — Тибо потянулся всем телом — спина затекла. — Не знаю уж, что было тому причиной — то ли желание прихватить береговую линию, удобную бухту, то ли в округе больше не сыскалось подходящего холма. Но ставить крепость под горой и всего-то в максимально допустимых по старинным законам трёх полётах стрелы от границы чужой земли — не лучшая идея, пан. Так вот, та же Честна Странка, Вельчуки, Остка и моё Понадморье, а также вот это самое Приморье — это уже, пан барон Альвесский, земли князей Дибичей. Хельмут поднял голову. — Экий вы… как выражается этот чернильный червяк Руди, эрудит. — последнее слово старик произнёс с явной насмешкой. — Я недурно учился в гимназии, пан Йозеф. Любил гуманитарные науки, историю. Может, потому и угодил в сыщики, что каждое расследование — это маленькая история. — Интересный пируэт. Из историков в сыскные крысы. Ну что же, жизнь, порой, выписывает и не такие коленца. Хельмут, глубоко наше хвостатое накопало-то? — Да. — прохрипел несчастный юрист. От его вальяжности и следа не осталось. Он походил на заводную куклу с почти полностью спущеной пружиной. — Дед, он знает всё. В политическом есть его показания, там даже психоаналитические выводы. Как будто за спиной у тебя стоял. — Поразительный ум. — старый маг опять улыбался. — А о концентраторе вы тоже догадались? — Он погладил свою звезду, чьи кончики начали мерцать. — Конечно. У меня есть знакомая ведьма. — Ваша жена. — бросил Копыто. — Лесная колдунья, ваша светлость. — Она родом…? — Отсюда. Точнее, из Полесок. — Колдовские места. — покачал головой дед. — Загадочные. Полные тайн и историй. — Разумеется. Ведь недалеко оттуда погиб ваш предок, сражаясь с Чёрным Поветрием. — С чем он там воевал до сих пор неизвестно. Чума ведь это не какая-то страшная баба с распущеными волосами в грязной рубахе. Чума это вполне определённая зараза. Бацилла. Видите ли, пан Бреннер, хроники много раз горели и переписывались. Люди склонны упрощать сложное, подвирать, подгонять действительное под желаемое. Вам ли не знать этого? Тибо хмыкнул: — Но легенда красивая, не находите? — Красивая. Героическая. О самопожертвовании во спасение мерзких трусливых предавших его ранее людишек. Но я не очень в неё верю. Скорее всего, Томас умер сам или его убили вилланы с факелами. Тогда считали, что именно некроманты насылают чуму. — Как оно там было, неважно. Оставим покойного некроманта в покое. А то ведь тогда считали, что если мага смерти помянуть всуе, он из пекла за вами явится. — Да. Считали. Вот что, пан Бреннер. На самом деле всё просто. Вы, молодые люди, уж очень склонны всё усложнять и как это… рефлексировать. Предателей уничтожают. На месте. Иначе эта зараза поползёт по всей армии. И врагов — уничтожают. — А забывших своё место каретников следует выпороть. — На виду у всей деревни. — уточнил ясновельможный пан, всё также мило улыбаясь. — Кстати, а Готтенштоф не забыл ли своё место? — Этот грязный арг забыл на какой он земле и как надлежит воспитывать сыновей! Но я не взрывал его вонючую фабрику. Много чести для маляра. — Но вы аргандский граф. — Я мобеш. — веско отвесил осколок прошлого. — И никогда. Слышите? Никогда не забывал этого. Мне нравится, что вы верно назвали мои титулы. По-мобешски, а не по аргандски. Значит и вы в душе мобеш, хотя и с аргандской фамилией. За одно это я сохраню вам жизнь. — О, вы очень милостивы, пан граф. — Я умею карать, я умею и миловать. Итак, где Вацлав? Время уходит, моя милость не безгранична. — Кости лица опять обтянулись кожей. Граммофон всё сипел о прекрасных девушках, одиноких островах и тропических ночах у борта. Картёжники расплатились и ушли, их место заняла новая компания, потише. Табачный дым плавал волнами под красноватой слабой лампочкой, кабатчик тёр кружки и молчал. — Войцех рос просто. Бруно считал, что сыну полезнее с простыми людьми, а не с эксцентричными развратниками вроде Готтенштофа. И не со старым дворянством, которое Бруно хоть и не презирал, а скорее жалел, но тоже не видел ничего привлекательного в том, что сын наберётся ненужного ему гонора и мечтаний о былой славе. Коммерсант должен быть расчётлив и опаслив. Не просчитаный риск приносит удачу лишь в легендах. — Пан совершенно прав. — заметил оборотень. — На войне — точно также. — Войцех учился в реальном училище Главичека. С детьми своего круга и чуть ниже. Исключение — сыновья графа Реминда. Из каких резонов благородный пан граф фон Реминд отдал отпрысков в реальное, да ещё и невесть где от родных мест, мне остаётся только догадываться. — Деньги. — саркастически каркнул пан Иоганн. — Деньги и гонор. У Зигги дела плохи. Отвалы рудников крепко уделали его обожаемые луга и речки. Всякой гадостью. Алхимической. А он живёт скотом, полями и лесом. Его же не зря прозвали Граф-Свинопас! Вот и отправил сыновей в дешёвое училище далеко от дома. Чтобы свои же подданые не знали. Да ещё и университет им оплатил как вольным слушателям. Вот и получились два новых истинных дворянина. Старший — агроном, младший — химик! — Хрипловатый презрительный смешок. — Это не гонор. Это расчёт. Граф Реминд был не в восторге от рудников, он понимал, что жадные дварфы не остановят добычу и не построят очистные сооружения. Вот он и отправил детей учиться наукам о том, как очистить и обогатить землю. Да и вы своей помощью дварфам лишь облегчали им расширение рудников. — Меня там тогда и близко не было. — Были. Вы вели дела с волчардами и таскали хабар через Реминд, отчего свинной граф тоже не ликовал. Зато дварфы кипятком мочились от новейших темерсийских электромагических моторов, ввоз которых до сих пор воспрещён. Чтобы не удавить нашу электротехническую промышленность. Она до сих пор бултыхается с конструкциями начала того века. Потому и понадобилось «ЭТО», которое под видом своих изобретений выставило в продажу лицензионные конструкции. Как уж в неё попал Рудольф Шмидт, сказать затрудняюсь, но попал. И деятельность «ЭТО» вас не радует. Они продают то же самое, но в разы дешевле. Кому тогда будет нужна контрабанда? — Молодец. Хвалю. Не ведаю каким бы вы были историком, пан Бреннер, но сыщик вы просто великолепный. «ЭТО» основана в академических кругах, а Руди ведь больше учёный, чем практикующий маг. — Вот видите, что бывает когда дети купцов получают образование. Они сообразили, что проще так, чем болтаться у прогресса на хвосте и ждать милостей графа-безмарочника. — Они забыли своё место. — Процедил старик. — Так же, как и работники, желающие улучшения условий труда и получения жалования не на выживание, а на жизнь. Люди внезапно захотели удобно и красиво одеваться, строить себе просторные дома, а не хижины, есть мясо и фрукты, а не похлёбку с костью и половинкой морковки. Пить хорошее пиво и вино. — Тибо выдохнул. Он устал от этой беседы на грани жизни и смерти. — После войны, пан Йозеф, выжившие почуяли вкус к жизни. Они хотят ловить её тёплые светлые лучики, а не довольствоваться тем сухарём, что им отмерят сверху. Им неважно кто там сверху — благородный пан, стукнутый на всю голову сын маляра или даже всепремудрый эльф. — Не говорите при мне об этой остроухой сволочи! — зашипел фон Мальтбург. — Поверьте, я тоже не в восторге от них. И у меня были друзья среди орков и ундманнов. Альвигейл потерял три четверти очарования после их изгнания. А от мапо сводит челюсти не только у вас. И — я полагаю — если бы старший брат пана Хельмута жил здесь, вы бы себя так не вели. Он бы не дал. Или дал. По шее. И вовремя. Он очень решительный, наш пан обер-хауптман. А ещё честь для него не пустой звук. В письмах он, вероятно, пытался предостеречь вас от дельцов с колониальными манерами, а вы это восприняли как руководство к действию. — В жандармерии до сих пор уважают? — Граф, похоже, искренне удивился. — Вслух не говорят, но есть люди. Так вот, пан Йозеф. Реальное Главичека наискось от Жандармского. Я не раз видел кто с кем идёт домой. Войцех уже тогда дружил с лесными горцами. Крепкие ребята защищали хилого паренька от задиристых одноклассников. Так к кому он может обратиться за защитой и помощью в крайне важном для него деле? — Прекрасно, пан Бреннер. Память, наблюдательность и логика просто безукоризненны. Полагаю, я скоро буду иметь удовольствие поздравить вас с чином обер-лейтенанта, а там и хауптмана. Ленц, Томас, Хельмут — поехали! Едва отряд боевого мага и адвокат вымелись вон, мужчина из сидящей у двери компании вскочил и подбежал к бледному, как полотно, Тибо. — Хозяин! Воды! — крикнул он кабатчику. — Пан Тибо, может быть поедем в госпиталь? — участливо спросил склонившийся над Бреннером Альфред Маутцен.