«And I wish that I could build a time machine…»
⠋⠑⠺⠗⠁⠇⠾ (февраль)
Суровый февраль посетил и Цзиньчжоу. Белые хлопья продолжали укрывать узкие улочки, укутывать голые деревья в белоснежные одеяния, превращая ночь в светлый лунный праздник. Свет вечерних фонарей золотом оседал на замёрзшей и покрытой снегом земле. Мороз пробирал, холодный ветер заставлял кутаться в тёплые шарфики сильнее, а щеки краснеть. Белый пух оседал мягкими горками во дворах, а дети продолжали ловить снежинки ртом и руками, искренне улыбаясь родителям. Насколько ярким может быть мир, когда различные краски разливаются, будто на белом холсте — особенно в зимнюю пору. Иногда хочется запечатлеть в памяти каждый момент: как плывут облака, смешиваясь в пушистую вату; как сменяется погода и сезоны; как обросшие в зелёные наряды деревья наконец скидывают листву, превращаясь в голые, чуть пугающие ветви, пока не осядут на них лёгкие холмики из снежинок. Пусть погода не радует своей мрачностью и сыростью, но ведь можно наблюдать за этим из окна дома или так же беситься на улице. Можно прочувствовать на себе яркость белого снега в солнечных лучах или в свете тусклого фонаря, что так старательно освещает дорогу. Суровость февраля никогда не жалела своими холодом и морозностью, что пробирали до костей. Многим приходилось натягивать на себя половину гардероба, чтобы хоть как-то выйти на улицу, но Гэшу Линь был не из таких. Он любил быстро накинуть пуховик на водолазку, надеть теплую кепку, обычные спортивные штаны и выйти вот так на улицу. Никто его умным не назовет, но и некому это говорить: бабушка была в гостях, а дедушку он как раз поджидал у парадной. Беспощадный ветер сдувал только осевшие снежинки, а Гэшу вжимался в пуховик, чтобы хоть немного согреться, пока на корточках сидел у лавочки. Он лишь прислушивался к окружающим звукам: громко резвились дети на площадке рядом, выкрикивая считалочки; безудержно свистел ветер, что шатал тонкие оголенные веточки деревьев и из-за которого к коже приятно липли мелкие мокрые снежинки; постоянно хрустел подмёрзший снег. Отдалённые звуки проезжающих машин немного портили эту атмосферу умиротворенности природы. Кончик носа немного покалывает от холода, а пальцы немеют, поэтому Гэшу Линь тщательней прячет их в карманы пуховика и чуть морщит брови, зарываясь носом в ворот тёплой одежды и слегка вздрагивает, когда слышит родной голос. — Давно тут сидишь? Гэшу Линь узнает его из тысячи — дедушка. Слишком родной, чуть с хрипотцой и до безумия добрый голос, который дарит тепло и заботу. Он чуть улыбается уголками губ, поднимается, чувствуя, как суставы чуть затекли от сидения на корточках, и слегка разминается. — Деда, от холода можно просто задубеть, чего так долго? — парень сделал шаг вперед, поднимая пакеты с холодной земли. — Погнали пить чай. — Конечно, мы просто обсуждали починку моей ласточки, — он усмехнулся, отряхивая пальто от снега. Дедушка — Чжан Вэй, подхватил Гешу Линь за локоть и они направились к лестнице в подъезд. — Тяжело? — Нет, нормально. Дедушка лишь дернул уголками губ, но так и не отпустил парня. Они аккуратно прошли в подъезд, а следом и в лифт. Шестой этаж — и дверь с неприятным скрипом открылась, даруя этот контраст температур. Теплый воздух окутывал с ног до головы, когда Гэшу Линь стягивал с себя шапку и тёплый пуховик, на ощупь вешая его в прихожей, следом снимая ботинки. Парень не стал натягивать тёплые тапочки, которые всегда предлагает бабушка, и тут же прошел в свою комнату. Ничего нового: снял водолазку, накинул валяющуюся ещё со вчерашнего вечера футболку и плюхнулся на кровать, голосовым вводом тут же включая музыку, пропадая в своих мыслях — тяжело. Иной раз не знаешь куда себя деть, потому что сил просто нет. Хочется целыми днями валяться на кровати, облизывая обветренные губы и зарываясь в подушку лицом. Период времени, когда не знаешь, за что браться, потому что многое становится не таким, как раньше. Мир меняется в твоём понимании, а память подводит, когда берешь ручку и открываешь блокнот — далее это летит в мусорное ведро, а злость вырывается наружу. Вот вроде бы и хочешь снова начать саморазвиваться, но мысли о насущных проблемах, делах, отвратном положении дел настолько сильно давят, что концентрация вместе со всеми силами и стремлением улетучиваются в десятки миллионов раз. Со временем приспосабливаешься, когда приходит смирение, что исправить ничего нельзя, но и руки опускать тоже — нельзя. Работа над собой, работа над поступлением и подработка — это всё, что оставалось у Гэшу Линь. Время идёт, размеренно тикают настенные часы и сейчас он может смело сказать, что настроение становится выше отметки нуля, когда музыка приятными нотами разливается по комнате, заполняя ее, будто образуя вакуум. Вакуум, в котором он полностью растворяется, забываясь и выкидывая ненужные мысли из головы. Эта сломанная пластинка иной раз раздражала своей фальшью при звучании, поэтому Гэшу Линь всегда делал погромче, подпевая про себя, а пальцами в такт водил по простыням. Он слышал то, как дедушка возился и гремел на кухне — видимо, делает чай — поэтому пришлось сделать чуть тише, собраться с силами и наконец выглянуть к нему. Яркий свет расплывался и парень, почёсывая затылок, прошел на кухню, плавно двигая ладонью по рельефным обоям и усаживаясь за первый попавшийся стул возле столешницы. Дедушка продолжал греметь шкафчиками и посудой, пока старательно искал запрятанный чёрный чай. Да, бабушка любила всё расставить по полочкам, да так, что чёрт ногу сломит, но никогда не найдёт. Конечно, ее муж уже привык к этому, поэтому лишь с лёгкой улыбкой открывал ящик за ящиком и всё же находил нужную упаковку. Чайник неприятно свистнул — и почему нельзя купить нормальный — дедушка тут же поднял его с плиты и налил кипяток в прозрачную кружку. Гэшу Линь же немного завис, пропадая в своих мыслях, пока прислушивался к исчезающему окружающему шуму. Так приятно слышать домашнюю атмосферу, чувствовать, что находишься в безопасности. — Горя… Дедушка не успел договорить. — Чёрт, деда, он же кипяточный, — парень отдёрнул руку, тут же дотрагиваясь до прохладной мочки уха. — А предупредить? Чуть с ухмылкой, так, как любил это делать только он. — Так вот только что хотел. Чжан Вэй наблюдал за внуком с добротой, ведь вот такая яркая и солнечная улыбка внука возвращала дедушке всю его уверенность и дарила безграничную энергию. Пока они мирно сидели и обсуждали, что же случилось с дедушкиной «ласточкой», телефон так противно завибрировал на столе, что пришлось поморщиться. С учётом того, что это дедушкин телефон, было до невозможности громко и неприятно на слух. Гэшу Линь тут же потянулся на звук, заграбастал телефон в руки и нажал привычную зелёную кнопку. — Да? — Ой, драгоценный, это ты? А где дед? — бабушка говорила слишком громко, поэтому пришлось отодвинуть немного телефон от уха. Привычка в преклонном возрасте, что ли. Каждый раз Гэшу Линь удивлялся, почему они так кричат, будто их не услышат на том конце провода. — Да он рядом сидит. Ты скоро? — Гэшу Линь закинул ногу на стул, подтянул её к груди и упёрся в коленку подбородком. — Что-то случилось? — Нет, просто думала, что, может, в магазин забежать, что-то надо домой? — Ой, это точно не ко мне, но прихвати молока для кофе. Передаю деду. Гэшу Линь тут же отдал телефон дедушке, а сам мысленно погрузился в малиновый чай. Он немного остыл, поэтому лёгкими и большими глотками парень тут же опустошил кружку. Хотелось, конечно, забыться немного, но надо было подготовить программу на завтра, потому что соседская девочка Верина придет в самую рань. Денег и так не хватало, а сейчас они были нужны как никогда, поэтому приходилось пользоваться всеми возможностями, даже подработкой репетитором. Пользоваться тем, что ты действительно знаешь, даже полезно. Гэшу Линь всегда так думал и до сих пор придерживается этого мнения, когда утыкается в колени лицом и с силой закусывает губу. Неприятный металлический привкус во рту как-то возвращал его в реальность, да и дедушка уже успел договорить по телефону и вернуться к занятию на кухне — точно готовит себе чашечку кофе. И сколько раз ему говорить, что лучше на ночь его не пить, да и вообще не пить вовсе. — Деда, я тогда, ну, я пошел в комнату, музыка не мешает? — А, да нет. Гэшу Линь ещё раз хитро улыбнулся, но с каждым поворотом в свою комнату настроение падало всё ниже и ниже, пропадая практически полностью. Сейчас хотелось выйти, закурить и выпить что-нибудь покрепче, может, так получится хоть немного расслабиться, но нет. Такие прогулки он отложил на потом. Большая кровать с мягким матрасом манила куда больше, чем разбор элементарных заданий. Гэшу Линь почесал затылок и плюхнулся на кровать. Вот так из головы всё вылетает, когда стараешься не нервничать и придерживаться плана, а в итоге всё идёт по одному месту. В этом мире раздражает лишь один факт: время не может остановиться тогда, когда тебе тяжело. Бывают и совсем невыносимые дни, когда все проблемы разом сваливаются на плечи, а разгребать приходится одному. Бессонные ночи стали не редкостью, но по-другому справляться с делами просто не получалось, поэтому со временем остаётся просто привыкнуть к подобному расписанию, взять себя в руки и просто наконец начать что-либо делать. Сейчас Гэшу Линь надо было срочно развеяться. Самое тяжёлое — это встать с кровати. Матрас, который, подобно зыбучим пескам, засасывает всё глубже в себя, не давая и шанса выбраться. Ноги, руки, голова — поднимаются сами собой, помогая двигаться всё по такому же знакомому маршруту до зала, где складировались все ненужные и нужные распечатки — вдруг пригодится. Не прошло и минуты, как парень уже был в зале и перебирал старые бумаги в попытках найти нужный на сегодня материал. Как всегда, они лежали на стареньком пианино, которое так нравилось его бабушке. Она любила иногда поиграть на нем, чтобы скрасить тоскливые зимние вечера. Гэшу Линь аккуратно притронулся кончиками пальцев к инструменту, взглядом цепляясь за одинокий колючий кактус ради антуража. Гладкая лакированная деревянная поверхность футора скрипела под пальцами, стоило лишь провести по ней с нажимом руки; небольшая металлическая надпись, которая была расположена на лицевой стороне инструмента, всегда выбивалась из общей картины, чем нередко бесила парня, но с этим, к сожалению, ничего не поделать. Он не раз предлагал продать пианино, потому что деньги нужны были сейчас, как никогда, но бабушка всегда была резко против этой идеи. Прямоугольная мягкая банкетка с деревянными ножками, ещё недавно задвинутая близстоящего пианино, быстро очутилась поодаль от своего изначального положения, прямо под Гэшу. Тяжёлая, увесистая крышка была словно гробница, что прятала от нежелательных глаз множество белых ключей к сокровищам; лёгким движением руки хозяина покорно отодвинулась, будто и не было всех этих килограммов лишнего веса. Всего одно лёгкое касание клавиш заполнило комнату звонким брюзжанием, разрезая тишину. Тонкие, длинные пальцы быстро прошлись по нотам, после чего пришлось невольно щуриться от неприятного звука. Гэшу никогда не нравилось играть на нем, да ему никогда и не было это интересно — просто сидишь, клацаешь по клавишам в произвольном порядке, бренчишь какую-то мелодию. Хотя, несомненно, его удивляла способность бабушки чётко выдавать невообразимую музыку классиков, используя лишь этот до ужаса непонятный инструмент с педалями. Музыканты, художники, фигуристы — все по-своему творцы. Каждая часть их тела словно сливается с видом деятельности и, отрекаясь от мира сего, начинает жить отдельно. Когда наблюдаешь за ними, то хочется кричать в восхищении, но ты, заворожённый этой магией, словно в сладком бреду, покорно наблюдаешь за каждым их действием, не в силах выдавить из себя ни слова, лишь бы не спугнуть этот волшебный момент. От чего-то, благодаря таким творцам, сердце начинает трепетать и замирает, словно ещё хотя бы одно его движение напрочь сотрёт сие короткое мгновение. Одним из самых прекрасных видов спорта для Гэшу, оставляющее в душе хотя бы толику восхищения — это было фигурное катание. Казалось бы, произвольные, но в то же время чётко отработанные движения спортсмена порождают в душе ничем не передаваемые ощущения. Для одних — это спокойствие и умиротворение, для других — стремление к совершенству, для третьих — невероятный адреналин. Это потрясающий вид спорта, но далеко не каждому дано им заниматься. Там нужно чувствовать, лично переживать все эмоции, отдавая каждую частичку себя музыке и льду. Верина вот тоже занималась фигурным катанием и, насколько ему было известно, даже слегка преуспела в нём. Искусство — казалось бы, дело нехитрое. Возьми в руки карандаш, да и нарисуй то, что видишь у себя под носом. На словах вроде бы всё легко, но на деле — занятие не из простых. Все художники по своей сути — гении. Чётко передавать глубину света, плавность черт лица и блеск живых глаз подвластно лишь им. Кисти с красками, карандаши и маркеры в их руках превращаются в волшебные палочки, раскрашивающие листы бумаги различными орнаментами. Они создают неповторимые композиции благодаря эмоциям и чувствам, которые они старательно, штрих за штрихом, вкладывают в свою работу. Это мастерство подвластно не всем, его надо понимать, чувствовать, простой зубрёжки здесь будет недостаточно. А, что Гэшу Линь? Фигурное катание точно не для него. Ему хватило по детству летать по льду носом, считая каждый бугорок обкатанной ровной поверхности; кисть в руках — тоже не лучший вариант, только, если размазня в виде непонятных фигур является искусством, и то, это надо видеть и творить. Перепробовав тонну различных вариантов, в конце концов, он остановился на иностранных языках, с которыми был на «ты». Хоть бабушка и настаивала на том, чтобы он продолжал играть на скрипке, сейчас было не до того. Музыкальная академия сжирала до того много денег, что появляться там не было желания от слова совсем. Вскоре он опустил крышку пианино, быстро собрал распечатки для занятий и плюхнулся на стул. Нужно разложить все по урокам, чтобы девочке было понятно. Придумывать понятное объяснение сложной темы — муторное занятие, но в его стиле уроки проходили довольно легко, хоть и натянуто. Странно, что сейчас он стал заниматься с соседскими детьми репетиторством, это было совершенно не свойственно характеру Гэшу, но выбирать не приходиться. Все-таки годы дополнительных занятий и старания педагогов дали свои плоды. Гэшу Линь прикусил кончик ручки и открыл телефон, проверяя дедлайны — скоро надо будет закончить с текстом, который он брал на перевод. Сроки горят, а дел с каждым днём становится все больше, постепенно голова начинает кипеть. Парень, постукивая пальцами по деревянному столику, открыл вкладку на ноутбуке с простыми примерами и загадками, распределяя каждую по разному уровню сложности. Со всем нужно справляться в своём темпе, и тогда завтра будет еще больше времени, чтобы наконец закончить с переводом. Долгие, практически нескончаемые три часа он мучился со всей навалившейся кипой бумаг, параллельно отвечая на незначительные сообщения в поисках подработки. Время перевалило за десять, а глаза неустанно болели от яркого экрана — пора закругляться. Пока бабушка и дедушка что-то бурно обсуждали на кухне, он прошмыгнул в ванную комнату, попутно закрывая за собой дверь, поворачивая защелку. Он сразу стянул с себя вещи, чувствуя мимолетную дрожь от холода помещения, и тут же включил горячую воду, ощущая, как быстро поднимается пар, а комната понемногу заполняется томительным жаром. Чтобы не ошпарить тело кипятком, он сделал воду чуть прохладнее, где-то на середине, и сразу подставил голову под умиротворяющие капли, которые быстро стекали по оголенному телу. Гэшу Линь прикрыл глаза и нащупал в привычном месте гель для душа с приятным легким ароматом северного леса. Он плавными движениями стал намыливать пенящийся по телу гель, пока сам мысленно витал в завтрашнем дне, стараясь подробно расписать все по пунктам. Пена стекала по телу, пока он намыливал шампунь на влажные волосы, проходясь массажными движениями по голове и тут же смывая под горячими струями воды. Быстро справившись в ванной, Гэшу подошел к зеркалу, облокачиваясь руками на раковину. Образ того весёлого мальчишки, который ещё недавно так ярко улыбался, врезался в голову мутными силуэтами, пока он с силой сжимал ободок раковины. Влажные волосы, что липли к плечам, и синяки под глазами чуть ли не коричневого оттенка, из-за вечного недосыпа и переработок, определённо создавали образ замученного жизнью работяги, а не свободного и жизнерадостного студента университета. Пальцы скользнули к плечу, по очертаниям и довольно ощутимым шрамам — смотрятся они не сильно впечатляющими. Со вздохом Гэшу прошелся по волосам, зачесывая их назад, чтобы те не лезли на лицо. Парень накинул одежду и вытер волосы до влажного состояния. Сушить не хотелось — и так слишком много шума. — Спокойной ночи, — крикнул Гэшу Линь, хлопая за собой дверью в комнату.— • —
Раннее утро почему-то наступило слишком быстро. Казалось, будто вот только что лег в теплую кровать, как прохладный морозец и яркое солнце уже застучали в приоткрытое окно. Мороз рисует непонятные узоры на стекле, оповещая о своей суровости и изящной красоте. Февраль в Цзиньчжоу не скупился на холода и ветер, поэтому, чтобы не превратиться в сверкающую ледяную глыбу, Гэшу Линь оставалось лишь сильнее кутаться в теплое одеяло в надежде, что хранимое им тепло не уйдет ещё очень долго. Хотелось бы еще раз детально рассмотреть мелкие снежинки, которые так точечно прилипали к чуть влажному стеклу — но увы. Гэшу Линь видел лишь этот яркий свет, из-за чего, закрывая лицо, неприятно щурился от пробивающего сквозь одеяло солнца, которое в эти зимние дни не грело от слова совсем. Из-за открытого окна холодный ветер нагло проскальзывал внутрь комнаты, разгоняя его по каждому уголку и без того прохладного помещения, заставляя морщиться всё сильнее и прятать ноги под одеяло. С учетом того, что он лег спать за полночь, хотелось еще немного понежиться в тепле, выпить горячий чай и только потом сесть за работу. С назойливым звоном громкого будильника, знаменующим начало нового трудового дня, приходиться подниматься с мягкой, давно нагретой постели. Гэшу Линь на ощупь нажал пару кнопок, чтобы наконец успокоить устройство, и с наслаждением потянулся, немного разминая мышцы после сна. Парень скривился, разминая руку, и поднялся с кровати, накидывая на себя халат. Широко зевая, Гэшу Линь прошел на кухню, дабы заварить себе чай, и услышал знакомый голос — бабушка. Он всегда удивлялся ей. Как можно добровольно вставать в такую рань и еще чувствовать себя бодрее некуда? Талант, не иначе. Была бы возможность, он бы так и уснул, лишь бы никуда не идти, но подачу документов никто не отменял. Поэтому сквозь зевоту он старательно помешивал приготовленный чай, пытаясь делать это максимально медленно, чтобы хоть как-то растянуть это сладкое беззаботное утро. Время беспощадно бежало вперед, пока он делал глоток за глотком и размышлял о том, что все-таки будет хорошо приехать на десять минут раньше и покурить. Сейчас этого хотелось больше всего, а еще его будет ждать одногруппник, который сам предложил пойти вместе. Ну и от помощи Кальчаро не отказался, выбор не велик. Пока он страдальчески шел в ванную комнату, бабушка уже успела разложить гладильную доску. Мятая белая рубашка превратилась в идеально ровное, старательно выглаженное белое одеяние и приятно пахла чистотой. Просто смотреть на неё было уже приятно, но истинное удовольствие она принесла, когда соприкоснулась с кожей: немного теплая и не мерзкая к телу ткань ощущалась на теле мягким облачком, под тонким слоем которого хотелось растаять. Гэшу Линь достал нужные строгие брюки черного цвета и нашел в полке ботинки. Да, немного официально, но хотя бы при подаче документов нужно выглядеть деловито. В принципе, практически готов, осталось только расчесать свои отросшие волосы и пора бы уже выходить. — Я подкину, мне все равно в ту сторону, — крикнул Чжан Вэй, накидывая зимнюю куртку. — Ну, ладно, — парень лишь пожал плечами. Отказываться не хотелось, потому что тарахтеть в холодное утро в общественном транспорте было сравнимо с адом. Наконец, собравшись, они все-таки вышли из дома, направляясь к скрипучему лифту. Пара минут — морозный воздух прошелся по лицу: захотелось моментально спрятаться в своей комнате под одеялом, но уже не вернуться. Ехать не долго, всего каких-то семь минут, тем более утром, когда не было особой загруженности. Дедушка плавно вырулил на главную дорогу, а Гэшу Линь слышал, как его машина вдруг странно скрипнула и ускорилась так, что всё тело аж вжало в сиденье. — Её точно починили? — парень приподнял бровь, поворачиваясь к дедушке лицом. — Точно. Слышишь, как рычит? — усмехнулся старик и повернул руль, сворачивая чуть правее. — Это точно. Улицы уже давно занесло снегом, а дороги были покрыты довольно толстым слоем льда, из-за чего разъезжать по улицам на дедушкиной «ласточке» было ещё страшнее. Казалось, что именно их район чистка дорог объезжает стороной. Февральским утром было довольно светло, из-за чего оно довольно сильно отличалось от утра декабря или января; рассвет был уже не за горами, и небо окрасилось в тёплые жёлто-розовые оттенки, которые отражались в поверхности белых сугробов, деревьев и заснеженных крыш высоких многоэтажек. Цзиньчжоу в это время был особенным, а эта комфортная атмосфера чувствовалась даже с закрытыми глазами. Внезапно, словно что-то резко вспомнив, что совсем позабыл, парень быстро взял в руки телефон и набрал Кальчаро. Безэмоциональный голос на другом конце провода огласил, что его обладатель уже стоит возле машины. Гэшу Линь поблагодарил дедушку за поездку и тут же вышел из автомобиля. Он рассматривал привычное большое здание университета. Строение по своим размерам было больше похоже на театр или музей и полностью соответствовало стандартам восемнадцатого или девятнадцатого веков: высокие белые колонны, ажурные вензеля, строгость и чёткость линий благодаря одному своему виду вводили непривыкшего к нему человека в ступор. Парень гордился, что поступил на бюджет именно сюда, но тогда он довольствовался лишь приятным свежим воздухом. — У нас десять минут, поэтому покурим и пойдем. — Еще бы. Будет зажигалка? — Естественно. — Ты как вообще? Готов вернуться или все-таки возьмешь академ? — проговорил Кальчаро, пока натягивал шапку на лоб. Гэшу Линь и сам не знал, что в данной ситуации будет лучше, но вернуться в хаос учебы и друзей все-таки хотелось. Это хоть как-то отвлекало его в трудные моменты, давало возможность на мгновение забыть о проблемах. — Ненавижу торчать на скучных лекциях, но куда ж ты без меня, — парень приподнял уголки губ. — Заскучаешь ведь. — Ну как-то полгода справлялся, а если вспомнить, ты нагло спал на лекциях, — одногруппник усмехнулся, бросая потушенную сигарету в ближайшее мусорное ведро. Да, Гэшу Линь грешил проспанными лекциями и пропусками, но все так же продолжал усердно сидеть над учебниками. Парень сразу затянулся чуть горьковатым дымом, с каждой секундой расслабляясь всё сильнее. Ещё с вечера хотелось почувствовать это состояние, но он не мог из-за того, что рядом постоянно были бабушка с дедушкой. Меньшее, что ему хотелось – чтобы те дышали сигаретным дымом. Дым неровными серыми кольцами равномерно рассеивался в воздухе, пока Гэшу Линь сжимал сигарету между пальцев. — Ладно, что было, то было, погнали. Почему-то, когда вот так утром стоишь вместе с другом в курилке, то время пролетает совсем незаметно. Парни успели обсудить подачу документов и уже направились в здание, что было позади них. Пока он шёл по длинным бесконечным коридорам ВУЗА, то постепенно всё больше погружался в свои мысли, понимая, что снова началась жизнь в потоке постоянных разговоров, учебы и обыденности. Немного пустующей от всех, но такой же приятной. Эта жизнь была настолько знакомой, что за много лет уже успела приесться, но даже так она всё ещё грела душу. Гэшу Линю пришлось пойти на компромисс с бабушкой и дедушкой, что надо восстановиться. Каждый раз его душило понимание, что он так жить просто не может, но пока что выбора особого не было. Каждый раз хотелось дать родным больше возможностей, чтобы ни в чем не нуждаться, а по итогу он лишь копил долги на учебе, тем самым расстраивая бабушку. За полгода ничего не поменялось. Ну, а кто говорил, что легко пережить трагедию, которая оставила за собой огромный и болезненный след на всю жизнь. Тогда хотелось все бросить, кричать и биться в истерике, а сейчас было ощущения лишь бесконечной пустоты, не выражающей и доли настоящих эмоций. Он проходил по знакомым коридорам университета, а жалостливые взгляды так и были направлены на него. Шрамы, что были на лице, так и кричали всем о последствиях автокатастрофы. Хотелось подойти и вдарить как следует, но Гэшу Линь лишь крепче сжимал руки в кулаки и поднимался в деканат. У них был договор на отчисление в первом семестре, знаете, когда говорят, чтобы восстановиться и собраться с мыслями. Вот только это лишь пустые слова, не несущие за собой никакого смысла. — Ты опять в прострации? — послышался голос, тихий, чуть с хрипотцой. — Не понимаю, что я здесь забыл, и не пытайся что-то сказать, — чуть огрызнулся парень, наконец поднявшись на третий этаж. Гэшу Линь шёл по коридорам, таким же белым, как и само здание университета. Он заворачивал за угол, в очередной раз обращая внимание на таблички кабинетов. Каждое помещение отдавалось в душе теплом — знакомым и родным, от которого по коже шли мурашки. Полы были натёрты до блеска, от чего, ступая на половицы, те скрипели под кроссовками. Очередной поворот, и он стал подниматься по лестнице, перила которой контрастировали с общим интерьером, отдавая иссиня-чёрным цветом. Гэшу Линь прошёл на третий этаж, цепляясь взглядом за большие настенные часы, бывшие неотъемлемой частью интерьера. Однако своё прямое назначение они никогда не выполняли и уже давно остановились в полночь, словно предзнаменуя какое-то неприятное событие. «Очередная студенческая байка, только и всего», — Гэшу линь улыбнулся, стоило вспомнить время, когда впервые услышал ее, но уголки губ снова опустились, стоило ему дойти до места назначения. В приемной декана его уже ждали с такой же мерзкой мягкой улыбкой, приглашая к себе. До тошноты раздражало это место, хоть когда-то и было таким родным, где таилось бесчисленное количество секретов. Все эти приторные речи о том, что все наладиться, — он слышал практически каждый день. Подписание документов не заняло ни часа, новое расписание, привычная группа номером девять. Его были готовы отпустить, но нет. Целый список для подготовки к зимним экзаменам, дабы не отставать. Гэшу Линь пощурился, но все же все документы спрятал в сумку, небрежно закидывая ее на плечо. — Ты всегда можешь к нам обращаться, если будет сложно, знай. — Да-да, — полушепотом сказал Гэшу Линь и чуть хлопнул дверью. Пока что восстановление нельзя назвать действительным, потому что впереди экзамены за первый семестр, а программу он благополучно, а скорее трагично, пропустил. Теперь осталось лишь совместить это все с работой и помощью дома. Кальчаро его дождался у выхода, и они снова направились на курилку позади университета, там, где их нельзя застукать. — Ты домой? — Кальчаро поправил длинную прядь волос, что так нагло лезла в лицо. — Снова репетиторством занялся? — Будто у меня есть другой выбор, не со скрипкой же в переходе стоять, — Гэшу тускло улыбнулся, втягивая горьковатый дым. — Тем более надо еще Верину на каток сводить, потому что соседка на работе в ночь. — А ты в няньки записался, как благородно с твоей стороны, — привычный смех близкого друга, что так спокойно разрезал тишину вокруг них. — Мне за это платят, да и не сложно, ледовый же не далеко от нас. Гэшу Линь еще пару раз затянулся, откидывая сигарету в урну, предварительно потушив ее о бетонную пошарпанную стену. — Кстати, у меня есть вариант, где ты еще можешь денег подзаработать, но это уже потом расскажу, и да, не забывай готовиться к экзаменам, в следующем месяце второй семестр уже, — Кальчаро похлопал парня по плечу и, натянув шапку, направился к ближайшей остановке. Гэшу Линь снова остался один, погружаясь в темные мысли, что назойливо крутились практически каждый день на протяжении полугода. От них сложно избавиться, и вряд ли получится это сделать еще ближайшие года два. Как тут не вешать нос, если внутри зудит до боли, а воздуха не хватает, чтобы хоть слова сказать. Может, поэтому он и нагружает себя всем, чем может, чтобы лишний раз не застревать в своей же голове с гнетущими мыслями. До дома пришлось идти пешком, просто потому, что тюкать дедушку каждый раз совесть не позволяла, да и занят он, что скорее всего. Снег, покрывшийся легкой морозной корочкой, приятно хрустел под ногами, и только сейчас Гэшу Линь понял, что забыл переобуться в ботинки, но возвращаться не было ни сил, ни желания. Он шмыгнул носом, чувствуя, как влажность проступает сквозь легкую весеннюю обувь, и ускорил шаг. По дороге он зашел в ближайший магазин, прошерстил стеллажи с вредной едой и опустился над прилавком с фруктами. Он взял всего и понемногу, чтобы угостить Верину. До занятий оставался час, и домой он вернулся довольно-таки рано. На столе, как обычно, его ждала чашка горячего чая, любезно сделанная его бабушкой. — Кушать будешь? Я приготовила паровые булочки, и в рисоварке рис лежит, — женщина села напротив, доставая какой-то журнал. — Не-а, мне уже надо готовиться. Гэшу Линь, не поднимая взгляда, прошел в комнату, захватив с собой тот самый чай, и сразу закрыл за собой дверь. Музыка разрезала тишину, воцарившуюся в квартире, и парень достал все нужные тетради. Вот так, казалось бы, радостная студенческая жизнь превратилась в выживание и игру «заработать больше денег». Раздался еле слышимый звонок в дверь, и пришлось выключить музыку, чуть привести себя в порядок, пока Верину встречала бабушка. Она, как всегда, ярко улыбалась, хвасталась своим новым сарафаном перед бабушкой и уже принимала в порядок какую-то шоколадку. — Я банановое молоко тебе занесу чуть позже. — Идем, тебе еще на каток надо, — Гэшу Линь уступил девочке проход в комнату, а бабушке лишь одобрительно кивнул. Парень уселся на стул, уступая Верине кресло повыше, и стал наблюдать, как девочка выложила на стол все свои распечатки и стала рассказывать о своем домашнем задании. Что-то ей давалось довольно сложно, а что-то она уже могла щелкать, как семечки, невзирая на возраст. Занятия с ней всегда проходили расслабленно. Даже после часа с ней он был относительно бодр и свеж, несмотря на некоторые споры и разногласия в заданиях. — Давай еще раз пройдемся по словам и перейдем к домашнему заданию со школы, — зевнул Гэшу Линь и отпил немного чая, — и будешь потом отдыхать, пока я соберусь на каток твой. — А ты меня заберешь после? — девочка широко улыбнулась, продолжая водить ручкой по клеточкам тетради. — Выбора у меня нет, так что да, — легкий смешок, и они снова вернулись к занятию. Оставшееся время, отведенное на дополнительные занятия, подошло к концу, и Верина вернулась в общество бабушки, что закидывала ее различными вопросами. Сам парень быстро обмылся, надевая удобную водолазку и привычные черные джинсы. Волосы он не стал укладывать, и челка падала на лоб, чуть прикрывая глаза, да и тем самым закрывая шрамы, что останутся с ним навсегда. Верина часто спрашивала, откуда они, но Гэшу никогда не решался ей этого сказать, отшучиваясь лишь тем, что шрамы украшают мужчин. Он остановился перед зеркалом, поправляя ворот шеи, чтобы прикрыть заметную полосу затянувшегося пореза, и отряхнул пальто. — Поторопись, — чуть громче обычного проговорил парень и натянул ботинки. До ледового дворца было рукой подать, но сам Гэшу Линь в нем бывал не часто. Глаза уже давно слепило от чистоты белого снега, накаляя остроту органов чувств до предела. Большие сугробы по периметру дороги, заснеженные недавней метелью лавочки и малышка Верина, что весело напевала какую-то песню, держа Гэшу Линя за руку, по-своему украшали эту обычную прогулку. Совсем скоро они подошли к Ледовому дворцу. Несмотря на своё грозное название, «дворцом» он был лишь номинально. Он не был слишком вычурным, колоссальным в плане размеров, но всё равно от чего-то близким душе. Дыхание спирало, стоило взглянуть на голубовато-серую мозаику на стенах. По ночам её фон загорался белыми полосами, напоминавшими сосульки, от чего фигуры животных становились отчётливыми даже издалека. Гэшу потянул за ручку двери и пропустил малышку вперёд, поскольку та прямо рвалась на лёд, настолько ей было невтерпеж. Они прошли в светлый холл, повсюду уставленный сидениями и квадратными пуфами для посетителей. Верина вскользь поздоровалась с девушкой на ресепшене и вприпрыжку побежала в раздевалку, успев перед этим, мило улыбнувшись, помахать Гэшу Линю рукой. Никто не задавал лишних вопросов по поводу нахождения здесь постороннего мужчины. Видимо, тренер уже успел всех предупредить, поэтому Линь получил от девушки лишь холодный отчуждённый взгляд и выдох, полный равнодушия. Даже немного обидно. Гэшу Линь дошёл до части пола, устланной резиновыми ковриками. Они были необходимы фигуристам, дабы не портить лезвия коньков и плитку самого пола. Просто незаменимая вещь, правда даже они зачастую нуждались в замене, с каждым днём храня в себе всё больше царапин. Не прошло и пяти минут, как Верина, громко раскрыв дверь, схватила Линя за ладонь и потащила в сторону катка. Её глаза прямо светились от счастья и были наполнены такой наивной детской искренностью, что улыбка сама по себе оказывалась на лице. Они вошли в большое помещение, что было раза в четыре больше того холла, где они были до этого. Широкие трибуны, большие музыкальные колонки у самого потолка, крупный экран. Всё было так же, как и тогда, во времена, когда мама была ещё жива. Разве что стены стали немного белее, или ему просто кажется. Было холодно. Не так, как на улице, но без какой-либо кофты находиться здесь несколько часов настоящая пытка. Верина открыла боковую дверцу и, уверенно опираясь зубчиками лезвий о лёд, выехала вперёд к тренеру, что уже во всю раздавал указания с планами на занятие. Гешу Линь же медленным шагом прошёл вдоль бортов катка, внимательно осматривая состав фигуристов. Было немного необычно видеть на льду одновременно и старшую, и младшую группы. Было видно, что день у тренера точно не задался. Мужчина прошёл на одну из трибун и сел на место, где хорошо был виден каждый угол катка. Когда он шёл сюда, уже тогда был уверен, что не увидит здесь ничего стоящего. Всё же мама оставила на его сердце слишком сильный отпечаток. Ещё с детства он видел множество выдающиеся спортсменов, однако именно она была для него примером. Эти чувства, эмоции, закладываемые в каждое движение, от которых по коже проходили мурашки, а сердце трепетало от восторга. Гэшу Линь уже давно потерял надежду в спортсменов, однако его взгляд всё же привлёк один парень, чьи движения, казалось, были на уровень выше и грациознее, чем у других. Музыка сразу проникла в разум, заполняя каток своими невинными красками. Легкий наклон головы вбок, волосы теперь не мешают, они красиво заплетены в колосок. С первых нот парень обводит руками лицо, переходя на талию, и слегка приседает, вытягивая руки вверх — грация и плавность движений заставляет Гэшу Линя не отводить от него взгляда. Разворот, и он выгибается в пояснице, запрокидывая голову к освещению, — выдыхает и с разворота прокат спиной, перенимая с ноги на ногу, следом — прыжок волчок. Спортсмен буквально складывается, показывая гибкость. Но немного теряет ритм, стараясь быстро вернуться прокатом. Он своими движениями передает эмоции, и это чувствует даже Гэшу Линь, впервые глядя на фигуриста. Техника и четкость движений — это должно быть на высшем уровне, но он теряется. Снова прокат назад — комбинированное вращение со сменой ноги — легкое вращение, приземление на задний край противоположного лезвия. Он балансирует, но оступается, падая на лёд, перед этим группируясь. Фигурист чувствует, как напряжены мышцы, но взгляд обращается на тренера и неподалёку стоящего парня. Ведь отвлек его именно он. — Цзиянь, не отвлекайся, отдохни и еще раз повторим прокат, — тренер снова вернулась к Гэшу Линю, который просто смотрел на фигуриста. — Возможно, этим завораживающим эффектом этот спорт и цеплял маму Гэшу Линя, что она раньше так сильно рвалась на все эти ледовые шоу. Парень с силой закусил внутреннюю часть щеки, чувствуя металлический привкус, и тем самым вернулся в реальность. Он лишь прислушивался, что говорит тренер, и наблюдал за прокатывающимися фигуристами. — Снова первая половина хромает, Цзиянь, а Гран-При на носу, но с таким прокатом нам там делать нечего. Тренер оказалось жесткой женщиной, которую хотелось слушать, не перебивая, поэтому Гэшу Линь затих, обращая внимание на выбегающую Верину. — Быстро на разминку и в зал с Ли Фэй, а потом на лёд пойдем. Помещение снова заполнилось мелодией, и Гэшу Линь прекрасно знал ее. Агапэ — музыка чистой и бескорыстной любви.