Baby said

То, что Хазин и Гром заинтересовали друг друга было очевидно ещё с первой встречи: совместного задержания в клубе на Думской, где Хазин, только переведенный из Москвы после поганого скандала, клал мордой в пол обдолбанных в хлам какой-то новой химозной хренью мажоров, а Гром брал одного из них, как выяснилось позже, за мошенничество и растрату в особо крупных суммах и, к тому же, дилера этой херни. Но всё это выяснилось позже. А в моменте они друг на друга от души наорали, причём Хазин брал наглостью, а Гром непрошибаемостью и ростом на полторы головы выше. Потом шло муторное шатание между допросами, кабинетами, кучи бумажек и протоколов, полный шухер в отделении, мерзкий кофе, который не могли исправить ни молоко, ни сахар, ещё ругань с Хазиным. Освободились они только ранним утром. Стояли на крыльце в серых предутренних сумерках и курили, изредка перебрасываясь усталыми фразами: оба хотели домой, оба были готовы были проклясть начальство, не соизволившее предупредить, что их общий подозреваемый проходит сразу по двум делам, и систему, облажавшуюся то ли вместе с начальством, то ли подведшую их начальство. К утру любое желание собачиться пропало, да и виноваты в этом пересечении были в сущности не они. Однако оба между руганью заметили, как работает другой: технично, плюя на половину правил, зато эффективно. Знакомо. Так и вышло, что сейчас они сидели в пивной друг напротив друга. Вроде бы свидание? Вроде бы да. Вот только Гром, каким бы суровым не казался, во время свиданий будто отрабатывал по трогательному скрипту: расспрашивал об интересах вне работы, о прошлом, книжках, обсуждал их общего подозреваемого, которого как раз на днях посадили с весёлым набором статей, и неподдельно интересовался, что же это была за химоза. Хазин вроде и говорил, но местами как-то уклончиво, хитро щурясь и барабаня пальцами по столу. С одной стороны, у Хазина, конечно, были причины на то: вспоминать о детстве, семье, тщательно заметенном скандале в Москве совершенно не хотелось. С другой стороны, в голове набатом билось, отскакивая от стенок черепа "Ты серьезно? Ты, нахуй, серьезно?" У них было радикально разное представление о свиданиях. Впрочем, Гром был вполне серьёзен в своей трогательной старательности, чтобы свидание прошло "как надо". Ну да, вряд ли у человека, женатого на своей работе, как говорили коллеги, были свидания в последнее время. Однако у Пети было свое мнение и свои планы. И трогательные разговоры о Крапивине в них не входили. Он тяжело вздохнул, отпил одним глотком добрую четверть бокала своей ипы (Игорь уже почти привык, что у москвича какие-то извращённые вкусы во всём, но как можно пить такую горькую пакость, когда есть приятная мягкая пшеничка у него в голове не укладывалось) и выразительно посмотрел на Игоря. В принципе, к сверканию глазами ни Игорю, ни, тем паче, подчиненным Хазина было не привыкать: размазывать собеседника одним взглядом он любит и умел. На Грома это не то, чтобы сильно действовало и распространялось, но если Хазин хотел, он мог и его заставить напрячься. А он хотел. Он ебать как хотел. -Гром, а тебе часто давали после первого свидания? -Чего? - Игорь явно завис, резко оборвав свой ответный рассказ о веселом детстве девяностых. -Того. Часто? -Эээ... Да нет, наверное. -Оно и видно. Давай так, прекратим пока этот трогательный бред для девочек из тиндера и поехали. -Куда? - Игорь был всё ещё несколько ошарашен таким резким поворотом беседы, хотя с его-то талантами можно было сразу перехватить её в свои руки. -К тебе или ко мне. Господи, блять, Игорь, я с тобой потрахаться хочу с того задержания. Давай, давай, отвисай, - сейчас Хазин искренне жалел, что в кафе стало нельзя курить. Он очень хотел бы. Игорь снова нервно сглотнул. Нельзя сказать, что он не заметил сегодня перемены в Хазине. Вроде бы ничего особо сильно не менялось, та же черная водолазка под горло, та же укладка, то же бежевое пальто, но ему всё-таки не казалось, что эта водолазка чуть тоньше тех, в которых тот ходил на работу. Он бы не обратил на это внимания, если бы эта водолазка не очерчивала так предательски острый, гибкий, как шпага, силуэт Хазина. С гардеробом Грома трудно было добиться каких-то существенных изменений: одни и те же футболки, джинсы, кожанка и кепка, одна и та же пробивающаяся уже к середине дня щетина и непокорные, стремящиеся постоянно взлохматиться волосы. Другое дело, что ничего менять и не надо было: Петя, истосковавшийся по нормальному сексу с приятным ему человеком, а не абы кем, был готов его зажать ещё в процессе ругани за задержанного, распалённый и злой. Что уж говорить сейчас. Собрав всё терпение в кулак, Хазин решил дать ещё минуту на размышления. Если так и не решится - нахуй ему такое надо. Минута - это и так непозволительная роскошь. -Нет, ну если тебе так нормально… - Грому хватило и 15 секунд. -Мне так заебись. Ну так что? -А ты где живёшь? -На Технологическом институте. -Техноложка, москвич, - как ни в чём ни бывало усмехнулся Игорь, - Тогда ко мне, тут 15 минут ходу. По пути Хазин заходит в магазин, берёт две бутылки красного, что-то по мелочи закусить, безапелляционно заявляя, что это полежит в случае чего, и пачку презервативов на кассе. Выбирая, он кидает какой-то задумчивый оценивающий взгляд на Игоря, на что остаётся лишь вопросительно вскинуть бровь. Хазин молчит, лишь хитро улыбается. А Гром правда в растерянности. У него очень долго секса вот так вот, когда у него есть к человеку нечто большее, чем просто желание потрахаться, не было. Наверное, чуть ли не с самой академии, после того, как расстался с Сашей. С Юлей гораздо лучше получалось дружить, особенно учитывая, как часто её временами хотелось ласково прибить, чтобы перестала лезть в самую жопу, а так Игорь не то, чтобы и стремился найти кого-то. Ему было и так неплохо, с нерегулярным сексом со случайными людьми из баров и спуском всех эмоциональных и физических ресурсов на работу. И тут рисуется этот концентрат наглости, агрессии и прямолинейности похлеще громовской в теле худющего, невысокого московского майора. Игорь не то, что в растерянности, он в шоке. В двойном - от того, как все его попытки в какое-никакое “нормальное” свидание, искренний интерес, какую-никакую романтику, в конце концов бьются о самого Хазина. Врезаются с разгона и взрываются как мотоцикл лихача о бензовоз, если выражается ближе к его чувствам. Он знал, что иногда сам как дурак, может сломать всякую романтику. Одна из причин, почему он отношений толком не заводил: Саша была ещё хлеще его, Юля - всё понимала про его характер, пока они пытались, остальные, ну… поэтому и не было остальных. Потому что он мог что-нибудь неудачно сказануть, а потом долго не понимать, а что случилось-то. Но Хазин победил его. И снова своей поразительной наглостью. Как так получалось? Расплата, видно, за то, какой он сам идиот. Ну, что уж теперь жаловаться, хоть потрахается, внутренне подбадривает себя Игорь, прикуривая и сомнением косясь на айкос Хазина. В квартире Хазин восхищенно присвистывает: -Вот это я понимаю, старый фонд, - окно, конечно, первым делом всем бросается в глаза и только потом вся остальная обстановка: вечная свалка из бумаг на столе и тумбе, забытая перед телевизором чашка, так и не убранная внутрь дивана подушка, сильно натерпевшаяся от жизни груша. Впрочем, ничего из этого Хазина не смущает. На самом деле любая обжитая квартира лучше его: безликой, вылизанной студии, где из следов присутствия - вещи в шкафу, еда в холодильнике и стопка книжек на полке, только самых любимых: всё-равно когда есть время он читает с телефона, да и как-то пока не верится, что он правда приживётся в этом городе. Что с ним правда больше ничего не случится. Заросший волосами шрам на виске временами чешется. В своей квартире Гром чувствует себя уже как-то увереннее, пусть и не полноценным хозяином ситуации, как минимум потому, что не понимает, ему искать стаканы для вина или раскладывать диван, потому что на сложенный влезет только он один. Ситуацию решает Хазин, небрежно кидая на вешалку пальто (вешалка угрожающе шатается, но удерживается) и проходя в квартиру. -Гром, а где… - Петя запинается, следом доносится свист, - Оригинальное у тебя дизайнерское решение. -Что? Ванна? Всю жизнь там стояла, - Игорь суется на кухню следом, быстро, скорее из чувства приличия и нежелания трогать потом Петю грязными руками, ополаскивает руки. -Я смотрю, твой батя знал толк в дизайне, конечно, - Гром ничего не успевает ответить, потому что Хазин переключается со скоростью звука с одного на другое, - Так, где у тебя бокалы-то? -Отродясь не водилось. Выбирай любой стакан, - Игорь обводит рукой полку с небогатой посудой и тихо, под шумок, линяет обратно: диван лучше разложить сейчас, чтобы не прерывать и не портить момент потом. Диван адски скрипит, заглушая звон стаканов и скрип пробки, но раскладывается быстро. Когда Хазин возвращается с двумя стаканами вина, диван даже застелен. -Ах вот что это были за адские звуки, - Хазин смеётся, отдавая Игорю стакан вина, и Игорь чувствует, как всё утекает то ли в член, то ли в сердце, понять сложно, потому что Петя такой, мать его, красивый, когда смеётся. - Это ж как он скрипеть будет в процессе, все соседи стучать будут. -Пусть завидуют, - фыркает в стакан Игорь. Хазин тоже посмеивается, отхлебывая вина, оставляет стакан, с прищуром глядя на столик, не доверяет (правильно не доверяет, одна ножка держится на клее и божьем слове). Следом за стаканом на столик ложатся с тяжелым стуком часы, Петя отхлебывает ещё вина, и начинает лениво стаскивать водолазку. С лицом, будто всё так и должно быть, будто он у себя дома. Игорь не знает, он сейчас задохнется, зальётся краской или слюной. Или всё вместе. Казалось бы, ну полуголый мужик, ну что он там не видел в раздевалке, на занятиях в академии, в зеркале, в конце концов. Но где просто левый мужик, где он и где Петя. Непонятно даже, чем он берет, красотой ли, харизмой ли, но завораживает. Игорь чувствует себя пьяным, хотя двух стаканов пива и пары глотков вина для этого ему явно недостаточно, но он будто пьян и его несет потоком. Он так себя чувствовал, когда несколько раз в академии ходил в клуб и его уносило громкой, мощной музыкой после серии шотов. Но сейчас здесь был только Петя Хазин и тишина квартиры. Надо было радио, что ли, включить. -Ну, так и будешь смотреть, Гром? - усмехается Петя и еле успевает поставить стакан на столик, потому что Игоря будто срывает. Быстрая реакция у него не только при задержаниях. Гром целуется, будто голодная собака, практически вгрызаясь в рот, наваливаясь всем весом, придавливая Петю к подлокотнику. Тот громко дышит носом и не уступает, кусает за губу, отчаянно сражается языками, словно это не поцелуй, а армрестлинг, стукается зубами. Неизвестно, кто тут ещё больше изголодался. В животе всё сворачивает, тело чешется, брюки давят. Хазин ухмыляется в поцелуй и лезет руками под футболку, чувствуя как Игорь крупно вздрагивает и невнятно возмущается, не отрываясь от губ: руки ледяные, зато Игорь горячий как печка, о чём Петя немедленно сообщает. -Ну так есть от чего, - Игорь весь взлохмаченный и расхристанный, в последний раз Петя его видел таким после тяжело давшегося обоим совместного задержания и это ебать как горячо. Ещё и в плане комплиментов небезнадежен. -Блять, - в Игоря хочется вгрызться, Хазину кажется, что ещё немного и его начнёт трясти. Он выдыхает со свистом, сжимая зубы, напоследок проводит по бокам ногтями и неаккуратно, чуть не порвав, стаскивает с него футболку. Терпение на исходе. Не только у него. Игорь путается руками в футболке, они застревают как под пологом на пару секунд, глядя друг другу в глаза и Хазину кажется, что воздух трещит. Возможно, не только ему. Игорь неловко дергает запястьем, кажется, слышится хруст неловко вывернутого сустава, но как-то не до этого. Футболка летит куда-то в сторону и Игорь снова вгрызается в Хазина, тяжело дышит, тянет руки вниз, к ширинке Хазина и сталкивается с его руками, чувствует их на поясе своих джинс. Одежда летит неопрятным комом на пол, кажется, из кармана Игоря вылетели и разлетелись по полу сигареты, но это уже неважно. Важно, что Игорь над ним нависает, широкоплечий, горячий во всех смыслах. Игорь такой, каким Петя не видел его никогда, даже в момент самой отбитой незапланированной драки, случившейся в том клубе. Игорь похож на зверя, свободного от предрассудков и поглощённого лишь желанием. Не желанием даже, потребностью – потому что, если не удовлетворить её, непременно что-то случится. Например, сам Хазин лопнет от нетерпения. Пете всю жизнь говорили – “Наглый ты, жадный мальчишка”, и сейчас Петя скалится в поцелуй, улыбается язвительно не Игорю совсем, а всем тем, кто пытался его подмять под стандарты; самому себе улыбается, победно и гордо. Насколько стандартно, когда майор ФСКН вылизывает рот своего коллеги и вжимается бёдрами в бёдра, уже не в силах сдерживать распалённое возбуждением тело? – Ну, блять, давай же. Давай, Игорь, – жалуется-ругается Петя, и голос его звучит глухо, срывающийся, с капризными интонациями. И не выдерживает, напрягается всем телом, даром, что тощий, но жилистый, выносливый и переворачивает Игоря, садясь на бёдра, смотрит жадно темными глазищами. – Сука, – шипит Петя, потому что резинка в каком-то из карманов джинсов, и попробуй найди сейчас, в каком именно. Наклоняясь, дрожащей рукой выискивая заветный пластиковый фантик в кармане своих джинс, Хазин заодно оставляет смазанные поцелуи на обнажённом торсе и чувствует, как по спине с силой проводят и сжимают ягодицы шершавые горячие руки. – Какой же ты охуенный, – дорожкой поцелуев поднимаясь выше, шепчет Петя, готовый расхохотаться от кайфа, от адреналина, что так кружит голову. Кажется, что его немного потрясывает, но как же это фантастически неважно, потому что можно трогать Игоря, можно кусать его за ключицу, за плечо, чувствовать его запах. Игорь сжимает талию Хазина, чувствуя каждую напряженную мышцу, цепляет сосок, чувствуя судорожный вздох у себя на плече, тянет его на себя и снова лезет целоваться. Наверное, ещё никогда и никого ему не хотелось так сильно целовать, гладить, сжимать в объятьях, не отрываться от тела, ласкать. А Петя сидит на его бедрах, гордый собой, пьяный от желания, красивый до невозможности, смотрит глазами-вишнями так, что желание перехватывает. “Вот ты какая, пьяная вишня” Игорь тяжело сглатывает и вновь переворачивает Хазина на спину, диван отвратительно громко скрипит, но как-то не до этого. Не выдерживая, Игорь ещё раз коротко целует его, стукаясь зубами и сползает вниз. Не сказать, что у него был богатый опыт минета или он был большим фанатом подобных ласк, но Пете хотелось сделать хорошо. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в холодную воду, Игорь медленно, тщательно пряча зубы, обхватывает член ртом. Запоздало возникает мысль, что стоило бы озаботиться смазкой, но та тонет в хриплом выдохе сверху: -Бля-ять, Гром… Помогая себе рукой, Игорь старается взять член поглубже и поднимает глаза на Петю. Головка неприятно упирается в глотку, но зрелище, знает он, того определенно стоило. Перед глазами Пети не только охуенно красивое и волнующее зрелище, но и звёзды вперемешку с искрами из глаз – он вынужден схватиться за обивку дивана просто для того, чтобы хоть как-то задержать себя в реальности. Сжать бы волосы этого засранца, Игоря, да только собственные руки контролю не поддаются. Весь оставшийся контроль уходит на бёдра, которыми Хазин старается не двигать, чтобы любовник не задохнулся. Хотя, может, и стоило бы отомстить ему за то безумие, в которое погружается Петя. Он почти рычит, наконец-то вплетая пальцы в волосы Игоря, только теперь, замечает Хазин, слегка кудрявые. И этот факт кажется ему настолько неподходяще трогательным, что возникает желание шептать ругательства в двойном объёме. – Игорь, Игорь, – стоны звучат так жалко, кажется Пете, что возникает потребность схватить за волосы погрубее, показывая: я не слабак и не нежный мальчик, чтобы хныкать. – Притормози ты, – почти ахает Хазин и тянет Грома к себе, чтобы, посмотрев сначала на его раскрасневшиеся припухшие губы, а затем в глаза, утащить в солёный влажный поцелуй, - Что ж ты, сука, со мной делаешь… - выдыхает он, едва оторвавшись. “Кто ещё с кем делает”, - думает Игорь, прикусывая Петю за нижнюю губу и, не выдержав, издает низкий стон, когда чувствует тонкие, цепкие пальцы на своем члене. Ощущение, будто его перетряхивает током. -Какой же ты… Какой, - Игорь вновь впивается в плечо, прикусывая солоноватую, остро пахнущую каким-то парфюмом или гелем для душа и самим Хазиным кожу и невнятно возмущается, когда тот утекает куда-то из рук, будто змея. -Постой секунду, - смеётся Петя, вновь свешиваясь с кровати и наощупь перетряхивая свои джинсы. Через бледную, испещеренную родинками кожу, проступают позвонки, неуловимо напоминая Игорю то ли о тощих породистых служебных доберманах, то ли скальной гряде. Не удержавшись, он с нажимом проводит по ним ладонью, ощущая тонкий, острый рельеф и чувствует, как Хазин изгибается и довольно урчит. А потом ему в грудь прилетает тюбиком смазки, а Петя раскидывается перед ним вальяжно, хитро улыбаясь и Игорь чувствует, как дышать становится тяжелее. Знает, знает, зараза такая, о собственной красоте и делает всё, чтобы довести Игоря. -Еб твою мать, Петя… -Нравится? - шало скалится Хазин и раздвигает шире ноги, небрежно подпихивая под поясницу подушку. - Давай уже, зря я что ли готовился. Игорь, кажется, сейчас задохнётся. Смазка (силиконовая, действительно подготовился ведь) быстро греется и тает на пальцах и, бережно огладив, осторожно скользит внутрь одним пальцем. Хазин шипит, но не от дискомфорта, а от долгожданного прикосновения и внимательно вглядывается в лицо Игоря, ожидая реакции. Смесь удивления и желания была наградой за час, проведенный в ванной перед свиданием, но какая-то совершенно невыносимая, почти болезненная нежность во взгляде заставляет сердце сжаться и закрыть глаза, отдаваясь ощущениям. Крупные костяшки ощутимо проезжаются по чувствительному входу, Гром почти сразу добавляет второй палец и Хазин стонет со смесью муки и наслаждения. Грома хочется просто невыносимо и держать себя в руках, не просить, помнить, что нужно время, что Игорь крупнее его, что два пальца Игоря совсем не то, что два пальца Пети, с каждой секундой все сложнее. И Игорь совсем не помогает, второй рукой сжимая бедро, ненавязчиво водя ладонью по члену, накрывая его своим телом, шепча на ухо, какой же Петя, блять, красивый, как так вообще можно, это же просто незаконно, а потом он находит внутри комочек нервов и Хазин громко, вымученно стонет во всю силу легких. -Мать твою, Гро-ом, - и окончательно растекается по дивану, уже не в состоянии держать себя в руках. Игорю кажется, что его сейчас затрясёт от переизбытка всего. Он не привык чувствовать много эмоций сразу. Он не привык, что от другого человека его может так захватить. А Петя захватывает и обхватывает. Сначала – невольно напрягая мышцы горячего нутра, заставляя самого себя подкинуть бёдра от яркости ощущений. Потом – ногами, когда тянет Грома к себе ближе, чтобы снова поцеловал и продолжил двигать пальцами своими, крепкими и сильными. Согнёт чуть-чуть, а Петя и заскулит,, напрашиваясь на большее, готовый наконец-то это большее принять. – Гром, – он ловит лицо Игоря пальцами, сжимает подбородок крепко, – Я трахаться хочу. Своё намерение он подкрепляет, покрепче сжав горячий твёрдый член, уже такой скользкий от естественной смазки, что пальцы по нему двигаются легко и быстро. Петя ловит взгляд Грома и смотрит на него так, как Игорю особенно нравится. Хазин точно знает, как посмотреть на него, чтобы заставить оцепенеть, и раз за разом делает это, совершенно беззастенчиво. Сейчас – не исключение. Петя пошло раскрывает губы, проводит языком по ним, пересохшим, глядя на Игоря так, чтобы было ясно: если даже ты сверху, главный тут я. И закрепить эту установку лучше всего с помощью пары медленных движений пальцами. Вниз-вверх-вниз. И ещё раз. – Давай уже, блять, - шипит змеей он, видя, как пробирает от этого Игоря. Он может быть в какой угодно позиции, но они оба понимают, кто сверху на самом деле. Игорь напоследок двигает пальцами внутри ещё пару раз, проверяя, точно ли Петя достаточно растянут и теперь уже очередь Хазина чувствовать, как его просто разбирает на части, какой Игорь бережный с ним, даже когда его ведёт от желания. От контраста с тем, как Гром ведёт себя на работе и каким может быть с ним почти трясёт. Игорь судорожно выдыхает, собирая жалкие остатки концентрации и, раскатав по члену презерватив, осторожно толкается внутрь, придерживая Хазина за бедро. На бледной коже быстро проступают и так же быстро выцветают красные отпечатки пальцев. Петя невозможно, просто блядски красив и знает это. Особенно сейчас, когда он лежит весь раскрытый, расхристанный, с красными щеками, с расширенными зрачками, будто он под чем-то. Хазин со свистом втягивает воздух через зубы и Игорь останавливается, давая привыкнуть, но буквально спустя пять секунд получает по бедру пяткой. -Двигайся давай, - сверкает глазами Хазин. В сердце что-то болезненно щемит, но Игорь заталкивает это чувство как можно глубже, не до него сейчас: тон Хазина не допускает возражений и Игорь медленно, по миллиметру, толкается внутрь, опасаясь сделать больно. Впрочем, выдержка у Грома совсем не железная, не тем он на службе славится, а последние минут пятнадцать он только и делает, что испытывает её, держит на грани, и его срывает. Он толкается быстро, сильно, почти не издавая звуков, лишь громко напряженно сопя и слышно, как внутри, где-то в груди, зарождается и глохнет почти животное урчание. Зато Петя отыгрывается за двоих. Точнее, Петя и диван. Хазина протаскивает по дивану, вызывая у него - возмущенное шипение “Полегче, Гром!”, и жалобный громкий скрип - у дивана. Дальше диван негромко, на разные лады поскрипывает, чуть покачиваясь, а Хазин… Если бы Игорь увидел такую картину будучи спокойным, в состоянии думать, у него бы одновременно встали член и сердце. Хазин стонал, коротко, задыхаясь, практически вцепившись в Грома, оставляя красные вспухающие полосы на спине, шипит, ругается неразборчиво куда-то Игорю в шею, кусается куда придётся. Игорь толкается рвано, без темпа, каждый раз немного меняя угол и когда находит нужный - Петя длинно вдыхает и подается вперед, весь сжимаясь, втягивая и без того плоский живот и Игорю, кажется, окончательно рвёт крышу. Петя выглядит одновременно таким горячим, отчаянно жаждущим ещё и ещё, сильнее, точнее, быстрее, и таким хрупким и красивым, как статуя ученика художественной академии: немного неидеальная, угловатая и тем и прекрасная и живая. Потрясающе. -Бляяяяя, Иго-орь… - Хазин переходит на мелкие, резкие, похожие на всхлипы, стоны на вдохе и дрожит весь, выдыхая, напрягаясь, выгибается, опираясь на локти, похожий на птицу, прикрывает глаза, хмурится, кусая губу, ловя удовольствие за хвост, и Игорь чувствует, как внутри что-то ломается и хрустит. Стирается с лица вся его спесь, вся сучность и наглость и остаётся только надломленная, чуть неидеальная красота. Сосредоточенная, тонкая, вся в этих острых, выступающих косточках, в выгнутой по-птичьи шее, в натянутых сухих мышцах, в стиснутых так крепко зубах, что на виске выступает жилка, в тихом, почти скулящем, заполошном, впервые по имени: “Игорь, Игорь, Игорь”. Игоря накрывает. Петю, такого красивого, сильного и хрупкого одновременно, хочется прижать к себе и не отпускать и Игорь себе в этом не отказывает, обнимая Петю, держа его почти на весу, хоть тот и не пушинка, и с упоением кусает и вылизывает шею, точно зверь. -Какой же ты красивый-то, сука, - рычит Игорь, вбиваясь, и чувствует, как Петя начинает хватать ещё чаще воздух ртом, сжимается, утыкаясь ему лбом в плечо. -Ещё чуть-чуть, давай уже, Игорь, еп твою мать, - заполошно шепчет, почти дрожа, и громко стонет, когда Игорь накрывает его член пальцами, даже не двигая рукой, Петя сам толкается. Кончает Петя, а перетряхивает всего Игоря, от громкого, длинного стона прямо на ухо и от боли в плече, в которое впился зубами Хазин. -Не выходи, давай, давай уже, - и это действует, кажется, на Игоря сильнее, чем весь секс до этого и он заканчивает следом в несколько толчков, сдавленно выдыхая в шею Хазину. Петю не хочется выпускать из объятий. Игорь лежит на спине, лениво перебирая растрепавшиеся волосы Хазина и старается игнорировать щемящее чувство в груди, будто что-то оборвалось и закончилось. Ему кажется, что так можно лежать всю ночь, пока Хазин не садится в кровати, приглаживая волосы и растирая руками лицо, приходя в себя. Невнятное возмущенное ворчание обрывает одной фразой: -Мы все грязные и липкие. Мыться, - и наливает себе ещё вина. Хазин замечает, что Игорь смотрит на него глазами брошенной собаки где-то спустя неделю. Дело не в том, что он такой невнимательный: просто наваливается много работы, они пересекаются пару раз в курилке, болтают о рабочем, о том, какие наркоманы и воры долбоёбы, стреляют друг у друга сигареты (айкос куда-то запропастился, всё равно Хазин воняет сигаретами после курилки), устало смотрят вдаль вдвоём. Точнее, это Петя смотрит вдаль, глазами, уставшими от компьютера. Откуда ему знать, что Игорь поминутно косится на него, пуская облака дыма. Что вздыхает ему тяжело вслед и что приходя домой после длинного дня, смотрит в одну точку не от усталости. Что провожает больными глазами, когда он проходит по отделу, и что Зайцева уже спрашивает, не заболел ли Игорь. Ещё пару дней Хазин наблюдает. Ловит взгляды, косит глазом в курилке, расходясь с Громом в секунду, оборачивается на Игоря, неся стопку дел и едва их не роняет, когда видит, как Гром смотрит так, будто бы лучше его прямо сейчас пристрелили, как мучающееся животное. Всего секунда, может, две или три, Игорь тут же отворачивается, но теперь в голове вместе с мыслями, что свидетель скрывается, а анализы крови, кажется, подделали, роится мысль, что нужно поговорить с Громом. Нет, не нужно. Необходимо. Разговор спланировать не получается, он выходит так же спонтанно и по-дурацки, как их первые встречи. -Гром, чё такое? - с неба неприятно моросит мелкой водной пылью, они прячутся под козырёк, пуская клубы дыма. -А что? - Игорь недоумённо пожимает плечами и затягивается поглубже. Петя морщится. Сигареты у него, конечно, пахнут убойно, он ещё бы Яву курил. -Ничего. У тебя взгляд такой, будто сейчас пойдёшь и повесишься. Я понимаю, Питер - депрессивный город, но в чём дело-то? -Да какая тебе разница, - ещё и запирается, зараза такая. -Да бля, я не понимаю, что с тобой вообще происходит, может, я волнуюсь, - огрызается Хазин в ответ. -Да ну? -В петлю согну, Гром, бля! - рявкает Хазин. Непонятно, конечно, на что он вообще рассчитывал, пытаясь вытащить хоть что-то из Грома, но пока у них вообще получается только профессионально накалять атмосферу. -Да ничего! - сигарета в пальцах Игоря ломается. - Просто я думал, что… - в горле у Игоря комок, голос сдавленный, будто придушили. - я думал, что я тебе интересен. Не как тело. Как… человек. Что тебе хотелось от меня что-то ещё, кроме секса. Дурак был. Забудь, - Гром смотрит в сторону, каждое слово цедит так, будто его нужно выдавить откуда-то из глубины, такой, на которую нормальные люди не полезут, куда сунешься и не знаешь, утонешь или сожрут. Хазин поджимает губы и чувствует себя последним мудаком. Ну ебаный в рот, ну он же хотел просто поебаться с горячим майором, почему у него ничего не бывает просто. -Так. А ты, то есть, увидел во мне нечто большее чем тело? - Петя устало растирает лицо руками, смотрит через пальцы. -А не понятно было? - обреченно спрашивает Игорь, глядя исподлобья так, как смотрят животные, когда ждут нового удара. “Ну и скотина же ты, Хазин” - шепчет внутренний голос. “А что я, должен всех понимать? Будто это новость, что я скотина!” - огрызается Хазин. -Нет, - в голосе уничтожающая честность. - Я думал, ты просто не умеешь флиртовать и редко с кем-то встречаешься. Гром мнётся как студент на сессии, у которого спросили каверзный вопрос. -Ну, не без этого… -Или я просто не привык к такой романтике, - сдаётся Хазин. -Да ладно, - тяжело вздыхает Игорь, - ну, не поняли друг друга и не поняли. Всё. Хорошо поебались, закрыли вопрос, я понял. Сломанная сигарета летит в мусорку, громко мерзко скрипит дверь черного хода, потрепанная кожанка натягивается на ссутуленной спине. Петя докуривает сигарету до самого фильтра, в надежде оправдать этим мерзкий привкус во рту, но от мерзкого чувства на душе это не помогает. Он кусает губы, закуривает ещё одну сигарету, барабанит рукой по перилам и воет на всю курилку в небо, пугая голубей и вышедшую было Зайцеву: -Да сууууукаааааа… На непонимающий взгляд Зайцевой он предпочитает не отвечать: пусть думает, что хочет. Грома в оупенспейсе видно сразу: такое ощущение, что вокруг него потрескивающая напряжением аура, отчего все предпочитают держаться на почтительном расстоянии. Сам он словно этого не замечает, сидит всё так же сгорбившись и хмурится, обложившись бумажками, словно у него не душевные терзания, а очередное сложное дело. Пете даже на секунду кажется, что он злится и думает, что может, это даже хорошо. Пусть он лучше злится на него, чем страдает, и, может, даже потом набьёт морду. Но Игорь кидает на него взгляд, немедленно снова утыкаясь в бумажки, и Петя понимает, что попал. Потому что глаза у Грома такие же больные и грустные, словно сдохло что-то внутри. И понимает, что не хочет это терять. Что если этот майор доверил ему, может быть, самое хрупкое, что у него есть: своё сердце, сняв с него бронебойную оболочку, то дурак он будет, если бросит его об землю. -Что? - глухо спрашивает Игорь, когда Хазин нагло присаживается вполоборота на край стола. -В общем, это… - если так уж честно, то и сам Хазин был не мастер романтики на словах: он мог наговорить комплиментов внешности, особенно тому, как человек трахается, мог притащить дорогущий подарок, но сказать хотя бы “Ты мне нравишься” - смерти подобно. - Давай вечером сходим в ту пивную, ты так и закончил, как вы там из той заброшки выбирались. Гром смотрит недоверчиво, испытывающе: собаке бросили палку, а не ударили ей. Хмурится ещё сильнее: обманывают или правда с ним интересно? Из чувства вины или от души? -Дурак я, - вздыхает Петя. -Виноват. Стыдно. Слепой дурак. -Есть немного, - соглашается Игорь. - Пошли.