the forgotten

      Слишком злой, чтобы ясно мыслить; слишком потерянный, чтобы думать о последствиях; слишком много убитых, чтобы выйти сухим из воды. Дуайт Фэйрфилд — белая ворона, прокажённый, козёл отпущения для общества. Плесень, которую нужно срезать с её идеально-гладкой поверхности, вычистить отбеливателем и забыть. Забыть как страшный сон, кошмар, вырвавшийся из тела неприметного молодого человека в смешных очках и вечной нервозностью. Воняющий слабостью. Сейчас слабость проходит по всему телу Лазаря. Истекает красным соком из ножевых ранений на спине, в уголках рта, стекает по лбу и не прекращает, не прекращает, не прекращает окроплять бездыханное тело. Дуайт возвышается над начальником, прожигает испепеляющими белыми глазами истерзанную тушу и продолжает ненавидеть, ненавидеть, ненавидеть. Ненавидеть настолько, что глаза светятся ярче, сужаются зрачки, а голова раскалываться от призывов продолжать ещё и ещё. Будто бы Дуайт сделал недостаточно по её мнению. — Не забывайте, мистер Фэйрфилд, — женский голос лобызит сладкими речами, эфемерными паучьими лапами подбираясь к мозгу и вонзается ими в самую глубину, заражая нейроны своей тёмной силой, — этот человек оставил тебя одного в лесу. Как и те, за которых ты решился дать отпор этому... негодяю. Подонку. Дуайт не спрашивает: зачем, почему, какой смысл продолжать экзекуцию мёртвого. Лишь усиливает хватку на ручке ножа и с новым рвением продолжает бить им тушу, некогда бывшая живым человеком. Бьёт сильно, со всей животной яростью и рвением отомстить. Каждый взмах. Каждый удар. Каждая капля крови на его лице и рубашке. Боже, как же он ненавидит этого ублюдка. Как же хочется продолжать и продолжать. Как же хочется, чёрт возьми, причинять ему боль. За Рози, за всех уволенных. За себя и свою разбитую в дребезги гордость. За всё.