18 ноября.
Ванда и Пьетро неторопливо, но целеустремленно прогуливались по оживленному торговому центру. В воздухе чувствовался легкий холодок, резко контрастирующий с теплом магазинов вокруг. Ванда шла решительным шагом, оглядывая витрины магазинов, впитывая звуки оживленного субботнего дня. Пьетро шел рядом с ней, засунув руки в карманы пальто, на его губах играла легкая улыбка. Когда они проходили мимо кофейни, Ванде вдруг захотелось чего-нибудь сладкого и пряного. Она потянула Пьетро за рукав, и он последовал за ней в уютное кафе, где аромат свежесваренного кофе смешивался с ароматом теплой выпечки. Ванда заказала кофе со льдом, капельки пота на чашке блестели в тусклом свете, и они устроились в угловой кабинке. — Знаешь, отношения с Наташей имеют много преимуществ, но в университете мне приходится быть паинькой, — заметила Ванда, делая глоток своего напитка через полосатую соломинку. Пьетро тихо рассмеялся, его глаза весело блеснули. — Кажется, она заставляет тебя становиться лучше, — заметил он с дразнящей ноткой в голосе. Ванда игриво сморщила носик. — Я становлюсь мягкой, мне это не нравится, — призналась она с ноткой вызова в голосе. Их разговор был прерван, когда Ванда заметила роскошный ювелирный магазин на другой стороне торгового центра. Не дожидаясь ответа Пьетро, она вскочила на ноги, ее глаза горели от возбуждения. — Пойдем, Пьетро! У меня есть идея подарка для Наташи! — воскликнула она с энтузиазмом в голосе. Пьетро с готовностью последовал за ней.***
Ванда и Пьетро вернулись домой после долгого рабочего дня. Пьетро, который всегда был на шаг впереди, направился прямиком на кухню. Ванда последовала за братом, но как только она завернула за угол в кухню, то столкнулась с отцом, который стоял с суровым выражением лица. Его обычно добрые глаза теперь были устремлены на Ванду, и он скрестил руки на груди. — С моей карты была списана крупная сумма денег, на что ты ее потратила? Голос Эрика был тверд, а на лбу проступали озабоченные морщинки. Ванда, застигнутая врасплох неожиданным допросом. Для ее отца эта сумма, вероятно, была сущими копейками, поэтому он не мог сердиться из-за этого. тогда к чему он клонит? — Я купила подарок для своей девушки, — неуверенно ответила Ванда. Она склонила голову набок, пытаясь оценить реакцию отца. — С каких это пор у тебя есть девушка? Ванда, обычно спокойная и сообразительная, не находила слов. Внезапный взгляд отца заставил ее почувствовать себя беззащитной. — С тех пор, как она согласилась стать моей девушкой. Ванда выдавила из себя легкую улыбку, но морщинка на лбу выдала ее замешательство. Она не могла понять, почему отец вдруг так заинтересовался ее личной жизнью. — Не с ней ли ты гуляла до двух часов ночи, а потом вернулся пьяной? Глаза Ванды расширились от удивления, нервный смешок сорвался с ее губ, прежде чем она смогла его сдержать. Но когда она заметила стальной блеск в глазах отца, до нее дошла серьезность ситуации. Это был необычный разговор; Эрик был искренне обеспокоен, и Ванда знала, что ей следует действовать осторожно. Она вызывающе скрестила руки на груди, совсем как ее отец. Эрик, на лице которого отчетливо читалась усталость, стоял перед ней, пристально глядя на нее. Напряжение в комнате было ощутимым, между отцом и дочерью назревала молчаливая буря. — К чему этот допрос? Если тебе есть за что меня ругать, то можешь начинать ругать. В голосе Ванды звучал вызов, а в глазах отражалась стальная решимость Эрика. В воздухе витала тяжесть невысказанного разочарования, добавляя неловкости в их и без того натянутые отношения. Эрик тяжело вздохнул, и этот звук, казалось, эхом разнесся по комнате, заставив Ванду слегка напрячься. Их общение было редким, наполненным моментами доброты. Но сегодня вечером, под покровом молчания, в этом фасаде появилась трещина, брешь в броне, которая скрепляла их хрупкую связь. — Ты знала, что твоя мать и Нина были в гостях, но не пришла домой и даже не предупредила, что не сможешь прийти. В голосе Эрика звучало разочарование, и в глубине его слов таилась обида. И в этот момент легкая улыбка тронула уголки губ Ванды, в суровом взгляде ее отца мелькнул вызов. — Кого я должна была предупредить? Ирину, которая за эти восемь лет ни разу не повела себя как мать? В словах Ванды была горечь, грубость, порожденная годами невысказанной боли. Упоминание о ее отсутствующей матери повисло в воздухе, бросая тень на их и без того натянутые отношения. — И она все еще твоя мать! Она старается ради тебя! В голосе Эрика прозвучала нотка упрека, напомнившая о запутанной паутине семейных уз, которые связывали их вместе. Ванда поджала губы в молчаливом согласии со словами отца, признавая правду, которую она не могла отрицать. — Хорошо, — тихо ответила Ванда, поддаваясь невысказанным ожиданиям, которые витали между ними. Ее взгляд скользнул мимо Эрика, где Пьетро стоял в молчаливой поддержке, безмолвный свидетель бурного танца эмоций, разворачивающегося перед ним. И, молча улыбнувшись, Ванда развернулась и скрылась в своей комнате.***
21 ноября.
Ванда сидела за деревянным столом, окруженная тяжелым молчанием, которое, казалось, повисло в воздухе подобно густому туману. В ее глазах, обычно ярких и озорных, сейчас была тень грусти, и она без особого аппетита ковырялась в тарелке. Пьетро посмотрел на нее через стол, и на его юном лице отразилось беспокойство. Их отец, Эрик, сидел во главе стола, и выражение его лица смягчилось, когда он посмотрел на свою дочь. Напряжение в комнате было ощутимым — результат недавней ссоры между Вандой и ее отцом из-за их матери. Это оставило неизгладимую боль в сердце Ванды, тяжесть, которую она пыталась скрыть за маской безразличия. Но, несмотря на внешнюю стойкость, она была измучена эмоциональным потрясением, которое бушевало в ней последние несколько дней. — Могу я одолжить одну из твоих машин завтра? — спросила Ванда, не отрывая глаз от своей тарелки. Эрик оторвался от еды и нахмурился с неподдельным любопытством. — Зачем? Завтра какой-то важный день? Его голос был мягким, с нотками беспокойства за дочь. В любой другой день, до их недавней стычки, он без колебаний задал бы этот вопрос. Ванда с трудом сглотнула, комок в горле мешал ей говорить. Прежде чем ответить, она глубоко вздохнула, и в ее голосе послышались нотки грусти. — Я уже говорила тебе, что у Наташи день рождения, — сказала она, рассеянно сжимая пальцами колено под столом. Несколько секунд все трое сидели молча. Эрик наконец заговорил, и в его голосе звучали искренность и тревога. — Ванда, ты же знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете. Пожалуйста, не обижайся на меня. Его слова были мольбой, отчаянной попыткой преодолеть пропасть, которая выросла между ними. Ванда на мгновение замолчала, обида все еще была свежа в ее сердце. Она не хотела копаться в прошлом, в ранах, которые вновь открылись после их недавней ссоры. — Так можно я возьму машину? Ее голос был тих, в слова была вплетена хрупкая нить надежды. Эрик вздохнул, его плечи поникли под тяжестью их напряженных отношений. — Хорошо. Ты знаешь, где ключи, — сказал он с ноткой грусти в голосе. Атмосфера в комнате оставалась напряженной, пока они молча заканчивали трапезу, каждый погруженный в свои мысли.***
22 ноября.
Волнение переполняло Ванду, когда она вышла из машины у дома Наташи. Пьетро и Кэрол следовали за ней по пятам, и хлопки конфетти в воздухе были похожи на крошечные фейерверки. В одной руке Ванда держала букет из воздушных шариков, на каждом из которых были написаны глупые надписи вроде: "Еще на год мудрее" и "Возраст — это просто цифра". В другой она сжимала маленькую сумочку на тонкой мерцающей цепочке — изысканный подарок Наташе на день рождения. Дверь распахнулась, и на пороге появились Наташа и Елена с удивлением и восторгом на лицах одновременно. — С днем рождения! — Пьетро и Кэрол произнесли это в унисон, их веселые голоса эхом разнеслись по тихому району. Сердце Ванды забилось быстрее при виде лучезарной улыбки Наташи, ее глаз, сияющих радостью. Не колеблясь, Ванда бросилась вперед и крепко обняла Наташу. Она расцеловала Наташу в обе щеки. Наташа тихо рассмеялась, обвила руками талию Ванды и наклонилась к ней, чтобы прошептать: — Успокойся, детка. — Ты даже не собираешься поцеловать ее в знак благодарности? — пошутила Елена с озорным блеском в глазах, проходя мимо пары. Наташа озорно улыбнулась, в ее глазах заплясали озорные искорки. — У меня есть кое-что получше, чем поцелуй, — поддразнила она, и уголки ее губ приподнялись в игривой улыбке. Щеки Ванды вспыхнули от слов Наташи, а в голове мгновенно появилось множество неуместных мыслей, от которых сердце забилось быстрее. Она игриво хлопнула Наташу по плечу, чувствуя, как в ней бурлит смесь смущения и смеха. — Эй, веди себя прилично, — ответила Ванда, пытаясь скрыть свое волнение за притворным упреком.***
Ванда полулежала в роскошном бархатном кресле, ее руки и ноги отяжелели от опьянения. Каштановые локоны беспорядочно падали на лицо, частично скрывая остекленевшие глаза. В тот момент она почувствовала глубокое сожаление, последствия экстравагантной вечеринки Кэрол по случаю дня рождения Наташи захлестнули ее подобно приливной волне. Зал был роскошно обставлен, стены украшали золоченые рамы с замысловатыми картинами. Мягкий свет, льющийся из декоративных люстр над головой, согревал публику. Кэрол и Валькирия, обладающие харизмой, были душой вечеринки, их смех наполнял все пространство. Кэрол с размаху открыла бутылку шампанского, пробка весело хлопнула, пузырьки с шипением заплясали в хрустальном бокале. Валькирия последовала ее примеру и налила шипучей жидкости Наташе, которая хихикнула, почувствовав, как по коже пробежали мурашки. Ванда, уже опьяневшая от множества выпитых бокалов, с головой окунулась в веселье. В своем оцепенении Ванда неловко опрокинула бутылку, и золотистая жидкость пролилась ей на платье. Наташа, как всегда добрая душа, утешала Ванду, когда та прижималась к ней, ища утешения в ее присутствии. И теперь, стоя ногами на бедрах Наташи и уткнувшись носом в изгиб ее шеи, Ванда обрела покой посреди этого хаоса. — Ванда, как ты себя чувствуешь? Голос Наташи был нежным, успокаивающим бальзамом для взбудораженного ума Ванды. Прикосновение Наташиной руки к ее голове заставило Ванду вздрогнуть, возвращая ее к реальности. — Меня сейчас стошнит, — призналась Ванда, ее слова были слегка невнятными. Когда она посмотрела на Наташу, ее зрение затуманилось от алкоголя, разлившегося по венам. Комната закружилась вокруг нее, но лицо Наташи оставалось неподвижным и спокойным. — Если ты плохо реагируешь на алкоголь, почему ты так много пьешь? В вопросе Наташи звучали нотки веселья, легкого поддразнивания, которые развеяли тяжесть, повисшую в воздухе. Ванда слегка улыбнулась, и ее губы изогнулись в легкой улыбке. — Но сегодня твой день рождения! — возникла Ванда. Раздался мелодичный смех Наташи, от которого у Ванды, казалось, гора свалилась с плеч. — Но у меня не каждый день день рождения, а ты так напиваешься каждый раз, когда начинаешь пить, — мягко упрекнула Наташа, в ее словах сквозило беспокойство, когда Ванда тяжело прислонилась к ней с озорным блеском в глазах. Ванда покачала головой, ее губы изогнулись в игривой улыбке, прежде чем она уткнулась лицом в шею Наташи и сделала глубокий вдох. Аромат персиков окутал ее, словно успокаивающее объятие, вернувшее ее в настоящее. — Давай лучше найдем для тебя комнату, тебе нужно поспать, — пробормотала Наташа, ее голос звучал как успокаивающая мелодия в окружающем их хаосе, когда она пыталась высвободиться из-под Ванды. Но Ванда, упрямая, как всегда, прильнула к ней, как виноградная лоза, обхватив ногами Наташины бедра в молчаливой мольбе о близости. — Ты останешься со мной, пока я не усну? Вопрос Ванды повис в воздухе, уязвимый и острый, словно намекая на глубину ее неуверенности. Она не хочет спать сегодня одна и не в состоянии искать своего брата, чтобы попросить его погладить ее по голове, пока она не заснет. — Конечно, милая, — немедленно ответила Наташа, непоколебимая в своей уверенности, когда она посмотрела в испытующие глаза Ванды, безмолвное обещание неизменной поддержки. Ванда оторвала голову от шеи Наташи, их взгляды встретились, и между ними завязался безмолвный разговор. Наташа улыбнулась, мягко, понимающе скривив губы, прежде чем запечатлеть нежный поцелуй на лбу Ванды, жест невысказанной привязанности.***
24 ноября.
Ванда сидела в кабинете ректора, покорно сложив руки на коленях. Это был не первый ее визит в этот строгий кабинет, но на этот раз атмосфера показалась ей совсем другой. Ректор, мужчина средних лет с седеющими волосами и властным видом, посмотрел на нее со смесью раздражения и разочарования. Ванде, с ее бунтарским духом и беспечным поведением, было не привыкать к неприятностям. — Мисс Максимофф, преподаватели выразили свою обеспокоенность по поводу вашего отсутствия на занятиях, — строго начал ректор, — Боюсь, мне придется сообщить об этом вашему отцу. В ответ Ванда просто пожала плечами. Она прекрасно знала о богатстве и влиянии своего отца, но понимала, что на этот раз это ее не спасет. — И я был проинформирован о ваших безрассудных действиях на территории университета, — продолжил ректор, его тон стал еще более суровым, — Вы должны быть благодарны, что я решил не отчислять вас, а обсудить этот вопрос с вашим отцом. Ванда вызывающе посмотрела на него, поджав губы в вызывающем жесте. — Хорошо, позвоните моему отцу, — холодно сказала она. — Он ничего мне не сделает. Ректор тяжело вздохнул, как будто был измотан дерзостью Ванды. Он чувствовал, что она не раскаивается, что она — дикий дух, который отказывается подчиняться правилам и предписаниям. Сидя в кабинете ректора, Ванда мысленно возвращалась к событиям, которые привели ее к этому моменту. Она вспомнила острые ощущения от нарушения правил, восторг бунтарства, которые всегда отличали ее от сверстников. Она знала, что была не единственной, кто вел себя подобным образом, и все же именно она столкнулась с последствиями. Несмотря на внешнее безразличие, в душе Ванды кипело негодование. Несправедливо, что она стала козлом отпущения, на которого обрушилась вся тяжесть наказания, в то время как другие остались невредимы.***
Ванда сидела на переднем сиденье отцовской машины, вызывающе скрестив руки на груди, когда они ехали домой из школы. Атмосфера в машине была напряженной, полной невысказанных слов и чувств. Ее отец, который был строгим, но заботливым человеком, время от времени поглядывал на нее, пытаясь понять ее настроение. Он знал, что Ванду что-то беспокоит, но она казалась замкнутой, погруженной в свои мысли. Ранее в тот же день ему позвонил ректор и сообщил, что Ванда отстранена от занятий на неделю. Он не мог избавиться от чувства разочарования и тревоги. — Во что ты вляпалась на этот раз? — наконец заговорил Эрик, его голос был спокоен и тверд, нарушая окутавшую их тишину. Ванда тяжело вздохнула, не отрывая взгляда от пейзажа, проплывавшего за окном машины. Ей было стыдно обсуждать причину своего отстранения с отцом, но она понимала, что не сможет вечно держать это в секрете. — На мне платье с глубоким вырезом, и, по мнению преподавателей, это неподходящий наряд, — объяснила Ванда с ноткой разочарования в голосе. Она не могла понять, почему для нее так важен выбор одежды. Для нее это было выражением ее индивидуальности, способом выделиться в море конформизма. Ее отец слушал молча, задумчиво нахмурив брови. Он чувствовал непокорность Ванды, но также и ее уязвимость. Внутри нее назревала буря, и он боялся, что это только верхушка айсберга. — Что с тобой происходит в последнее время? — внезапно спросил он, его голос был мягче, чем обычно. Ванда посмотрела на него, почувствовав укол тревоги в животе. Она знала, что ее поведение было вызывающим, граничащим с бунтарством, но ничего не могла с собой поделать. — Ты перечишь мне, учителям, отказываешь видеть свою мать и упоминать о ней... твое поведение никогда не было подобающим, но сейчас ты, кажется, полностью перешла все границы. Так расскажи мне, что происходит в твоей жизни? Слова ее отца повисли в воздухе, полные беспокойства и легкой грусти. Ванда почувствовала, как к горлу подкатил комок. Она боролась с множеством эмоций и противоречивых мыслей. Ванда перевала взгляд на окно машины, наблюдая, как мир проносится мимо в размытых красках и формах. Она чувствовала, как пристальный взгляд отца сверлит ее, но отказывалась встречаться с ним взглядом. Ей была невыносима мысль о том, что она увидит разочарование и боль, отражающиеся в его глазах. — А чего ты ожидал от меня? Голос Ванды был едва слышен, он был полон боли и горечи, которые копились в ней всю жизнь. Наконец, она слегка повернула голову, ровно настолько, чтобы краем глаза взглянуть на отца. Морщины на его лице стали глубже, и на нем отразилась смесь грусти и сожаления. Она быстро отвернулась к окну, чувствуя, что из глаз вот-вот потекут слезы. — Моя мать бросила меня ради мужчины, мой парень бросил меня ради женщины. Моего отца нет дома, и единственный, кто беспокоится обо мне, — это Пьетро. Слова Ванды были остры, как кинжал, нацеленный в ее собственное сердце. Она стиснула зубы, пытаясь сдержать поток эмоций, который грозил захлестнуть ее. Она знала, что отталкивает всех, но ничего не могла с собой поделать. Это было похоже на рефлекс, защитный механизм, защищающий ее от дальнейшей боли. Отталкивать людей, разыгрывать клоуна, который всегда смешит других. Она подумала о том, как глупо все это звучит. Какими незначительными казались ее доводы в общем плане. Но в глубине души она тонула в море эмоций, изо всех сил стараясь держать голову над водой. Она боялась, что сойдет с ума, если позволит себе думать о боли, потере, предательстве. Это делало ее сломленной, хрупкой, превращало в оболочку того человека, которым она когда-то была. И она ненавидела себя за это. Ее отец молчал, напряжение в машине было таким сильным, что она готова была протянуть руку и дотронуться до него. Она не могла заставить себя взглянуть на него, увидеть разочарование, отразившееся на его лице. Она почувствовала, как горькая улыбка приподнимает уголки ее губ. Конечно, он ничего не скажет. Он был так же сбит с толку, как и она, и не мог найти нужных слов, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся между ними. Было легче молчать, позволяя неприятной правде висеть в воздухе, как густому туману. Когда машина поехала дальше по пустынной дороге, а мир за окном превратился в размытое зеленое и голубое пятно, Ванда прерывисто вздохнула. Она закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы.