Опять на мне твой взгляд, Я словно весь горю в огне. Ты выглядишь так стильно И так уверена в себе. Дурной вкус — Звук и темнота
Кожа Вилы почти светится в темноте. Вила вся — светится. Виндсонг будто ухватила солнце за крылья. Под ними — плитка бассейна; он, вечно светлый, теперь погружен в мутный сумрак, только капают на пол лунные лучи, исчерчивая серебристой полосой обнаженные женские тела. Вила лежит на боку — Виндсонг путается в золоте ее волос, ниспадающих на лопатки по плечу — и смотрит на тихо плещущую воду. Виндсонг смотрит на Вилу. Вся она — искусство, ясная и чеканная, будто сталь, но нежная, будто море, и острая математичность ума Виндсонг разбивается о покатую гладкость ее бедер. — Вила, — нежно шепчет Виндсонг. Та отзывается вопросительным поворотом головы; Виндсонг улавливает пляску лунного блика в глубоких серых глазах. Смущение пополам с нежностью рвут ей грудь. — Я тебя люблю, — сбивчиво бормочет Виндсонг. Вила улыбается, переворачивается на спину и сокращает расстояние между ними, тянется куда-то к чужому затылку. Гипнотические прикосновения трепещут на шее алыми пятнами, и Виндсонг жарко выдыхает куда-то в мягкую шею Вилы, склоняясь ближе-ближе-ближе, переплетая тела. Ее беспокойные пальцы скользят по чешуйкам, невесомо касаются груди и останавливаются. — Можно? Вила кивает, глядя из-под полуприкрытых век — будто рассеченная лунным лучом, пролегающим по шее, прекрасная так, что почти больно. — Можно, — в ее нежный голос вплетается томительно-сладкая интонация. Виндсонг упирается локтем правой руки в пол и подхватывает Вилу под лопатки, ласково задевая чешуйки на спине. Та податливо прогибается вперед, подставляясь под нежные пальцы, шумно тягуче выдыхает. Виндсонг взглядом впитывает каждую прекрасную черту, каждый томный жест и никак не может налюбоваться, насытиться — она склоняет голову еще чуть ниже, утыкаясь в нежную кожу там, где пульсирует артерия, где природный аромат Вилы особенно ярок. Водоросли, немножко древесного да терпкая морская соль мешаются с запахом чистой кожи — Виндсонг надышаться ими не может, ее рука деликатно сжимает чужую грудь, и где-то в горле Вилы нарастает трепетная вибрация стона. Она скользит мягкой ладонью по позвоночнику Виндсонг, улыбается и тут же сладко вскрикивает от нежданного, но нежного и тягучего прикосновения к груди. — Сделай так еще раз, — шепчет Вила, чувствуя, как смущение пульсирует на щеках алым жаром. Виндсонг податлива, будто глина. С мутным горячим упоением она повторяет еще, еще и еще, слитным жестом распрямляется и сцеловывает с губ Вилы стоны. Та, сама не заметив, как перенесла вес на ладони, наполовину выскальзывая из объятий и перетекая в полусидячее положение, чуть нависает над Виндсонг, касается щеки, зарывается пальцами в пышный поток белых кудрей и чуть отстраняет чужую голову от своего лица, чтобы сказать: — Посмотри на меня. Виндсонг смотрит — и Вила смотрит в ответ. Дыхание Виндсонг чуть сбилось, взгляд мутен, на щеках расцветает алый румянец, во впадинке на груди угнездилась тускло блестящая капелька пота. Вила улыбается и платонически нежно поглаживает белые волосы, накручивает на палец кудряшку, не может налюбоваться этим выражением лица — смесь смущения и любви. — Ты умница. Вила замолкает, глядя на то, как в глазах Виндсонг плещутся счастливые искорки. Она слишком боялась сделать что-то не так, боялась даже коснуться лишний раз — как же невыразимо прелестна в своем смущении. — Можешь коснуться меня, — Вила на секунду примолкает; слишком откровенно, чтобы говорить прямо, — можешь коснуться меня ниже? — Да, — голос Виндсонг чуть вздрагивает. Она ведет ладонью по животу Вилы, расчерчивая пальцами шершавые чешуйки, и вдруг задерживается; накатывает липкий страх. Что, если она сделает все неправильно, что, если Виле будет больно, что, если… — Все хорошо? Вила мягко вытягивает Виндсонг из тяжелого омута мыслей, серые глаза светятся неподдельной заботой. — Да. Да, я просто… Виндсонг спутывается и испуганно замолкает, щеки горят огнем, в висках пульсирует тревога. — Я понимаю, — нежно шепчет Вила, лунные полосы чарующе пересекают ее зрачки. — Мы уже делали это раньше, и мне понравилось. Все хорошо, но мы можем прерваться, если тебе беспокойно. Виндсонг мотает головой. Стало спокойнее; она соскальзывает ладонью еще ниже, касается сахарно-белых бедер и тягуче кружит по их внутренней стороне. Вила щурится, довольная, откидывает голову назад — паутина волос течет по плечу Виндсонг, профиль прекраснее, чем на античной монете, она полулежит в ее руках, бесконечно открытая. Виндсонг касается блеска меж ее бедер почти трепетно, несмело растирает вокруг входа, задевает клитор — мягкое мурлыканье Вилы сменяется громким выдохом. Виндсонг ускоряется, будто в танце, большим пальцем легонько нажимает на клитор и глядит-глядит-глядит в серые сощуренные глаза. Наконец ее пальцы погружаются во влагу, сжимаются-разжимаются чеканными движениями. — Виндсо-онг, — бархатно тянет Вила, блаженно опуская щеку на чужое плечо, ее довольный голос текуче льется из груди на выдохе. — Ты такая прекрасная… Ее бедра мягко движутся навстречу пальцам и скользят обратно; они ловят общий ритм — по щекам Виндсонг разливается тепло румянца. Она чуть ближе прижимает к себе Вилу, заглядывает в глаза. — Ты хочешь, чтобы я похвалила тебя, — Вила не спрашивает, Вила знает, она всегда бесконечно понимающа, бесконечно откровенна в ответ. — Это очаровательно. Ты вся просто чудесная, знаешь. Мне так, — она ведет бедрами вверх, и хлюпанье смазки мешается с ее протяжным голосом, — хорошо-о… Вила чуть изгибает шею, улыбаясь, разглядывает выражение лица партнерши, нежа взглядом каждую черточку, и Виндсонг пылает от смущения. Ее пальцы в Виле двигаются быстрее, она с неподдельным восхищением разглядывает пшеницу волос, нежную белую кожу, напряженные плечи, бликующие в свете луны чешуйки, жадно вздрагивающие бедра… — Еще быстрее, — шепчет Вила, ее дыхание учащается. Виндсонг послушно ускоряется, ее ладонь плотно прижимается к чужой коже, пальцы полностью погружаются внутрь, и вскрик Вилы переходит в глубокий стон. Она трепещет от нарастающего удовольствия, подобно клубящимся волнам, ее бедра покачиваются прибоем в шторм, и Виндсонг окончательно тонет в ней, зачарованно наклоняется чуть ближе. Вила жадно, несдержанно тянется к Виндсонг, вовлекает в поцелуй — влажный и горячий, будто тропический дождь, острые клыки чуть царапают чужие губы, нутро пульсирует вокруг пальцев. Виндсонг теряется, смотрит растерянно, но губы Вилы дрожат все так же страстно-рвано; она будто не знает, куда деться от удовольствия, и так же порывисто отстраняется, тяжело дышит, ртом втягивает в себя воздух, чтобы вытолкнуть его из груди вместе со стоном. Она близко. Виндсонг давит на набухший пульсирующий клитор особенно сильно, так, что глаза Вилы чуть расширяются от смеси боли и удовольствия. Бедра вздрагивают, голос, полный томления, разносится под сводами ночного бассейна — Виндсонг любуется на то, как наслаждение причудливо украшает тонкие черты. Вила медленно обмякает, грудь ее вздымается от тяжелого дыхания, глаза светятся кошачьим довольством.***
Они забрались в бассейн, следуя за движением луны по небу. Свет чертит молочную дорожку на воде, мирная тишина повисла в воздухе. Это даже романтично. Виндсонг кладет голову на плечо Вилы и опасливо обхватывает ногами огромный чешуйчатый хвост, чуть колеблющийся под толщей воды. — Тебе понравилось? — шепотом спрашивает она. — Конечно. Как мне могло не понравиться? Короткий поцелуй ложится на лоб Виндсонг. Вила продолжает свою мысль, голос ее чарующе глубок: — Ты ведь такая… чудесная.