Tear you apart

Я всегда смотрел на него не так, как должен. Смотрел как на манящий соблазн. Сын, которого я зачал, заполнил мою голову, каждый её уголок. Мои глаза жадно выжидали его появления, а кулаки сжимались от переизбытка эмоций и чувств, скребущих изнутри мою плоть в лоскуты. Я хотел Майкла. Хотел смотреть на его истерики в детстве, чтобы он жался в мой пояс и моя рубашка намокала от соленых капель, текущих из его глаз. Я хотел, чтобы он перечил мне, а затем с напуганными глазами извинялся за всё сказанное мне, его отцу. Я всегда выжидал момент, чтобы увидеть его. Совесть, кажется, насовсем исчезала и вновь просыпалась, а сейчас я вовсе не знаю, стоит ли мне винить себя за свои желания. Я хранил для его лица самые томные и суровые взоры, лишь бы глядеть на шокированные зеницы его глаз и приоткрытые губы. Я хранил эти взгляды, чтобы снова смотреть, как он не может есть со мной за одним столом, неловко прикрывая рот рукой. Иногда он вставал из-за стола и уходил в свою злосчастную комнату, прикрываясь плохим самочувствием. Но одного Майкл не учел: я знаю его, знаю всего. Каждое последующее действие, каждое слово, сказанное бархатным подростковым голосом. И всегда слаще любого ликера был лишь его голос. Он манящими нотами внедрялся в уши, проникая к разуму, и засиживался там надолго; голос его не исчезал до тех пор, пока я не останусь наедине с собой. В голове вольно разгуливали темные кудри, прекрасно контрастирующие со светлыми васильковыми глазами Майкла. Я ревную его ко всем друзьям. Мысль о том, что какой-то американский подросток может обнять Майкла в ребяческой манере, схватить его за талию, за шею, живот, приносит мне одно лишь желание: порвать этого утырка голыми руками, наматывая кишки на горло; разбить череп кирпичом, при этом выдавив глаза большими пальцами рук. Я всегда хотел и буду хотеть услышать его дрожащим голосом: "Я только твой, отец". Услада и бесконечное удовольствие вселяется в грудь лишь от одной мысли об этом. Вместо своей жены в постели я представляю его. Уже достаточно долгое время. Я представляю его изгиб в спине, тонкие руки с едва прорисовывающимеся мышцами. Представляю его мягкий живот и гладкую грудь. За это меня ещё преследует совесть, но я ищу способ избежать это гадостное чувство. Сейчас, лежа на шезлонгах у пляжного зонта со своей женой прямо под солнцем, распускающего яркие пламенные лучи во Флориде, я наблюдаю за горизонтами пляжа Сиеста-Ки. Лишь изображаю прилежного отца, лицезрящего лазурные волны и наслаждающегося легким шумом прибоя. Под темными солнечными очками мой бесстыже скрытый взор упрямо приковался к Майклу. Его кожа была самой загорелой из всех членов семьи Афтонов. Мокрые кудри Майкла спадали ему на лицо, заставляя густые брови сводиться к переносице. По загорелым плечам и груди скатывались капли морской воды. Я всё смотрел, как он стоит и слушает какой-то эмоциональный рассказ Элизабет, сжимая сгоревшее плечо Эвана, кажется, до боли, раз уж младший сын тщательно старался выкрутиться из хватки Майкла. — Будем возвращаться в отель, Уильям? — жена провела пальцем по моей груди, пытаясь привлечь моё внимание к ней. — Да, — я накрыл её ладонь своей, стараясь не выпускать наружу своё бурое желание вывихнуть её тонкую кисть. Уже находясь в номере, лежа на просторной кровати рядом со своей женой, что разбросала на постели свои златые локоны, я гляжу в окно на ночное небо с разбросанной оспой звезд и всё равно бесстыже вспоминаю его тело и волосы. Он так похож на меня. Он только мой. Я накрываю подушкой свою голову, стараясь выбить постыдные желания из разума. Господи, Майкл, я хочу разорвать тебя на части.