Пленники несбывшихся планов

Иззи упал на табурет и вытянул ноги, запрокидывая голову. Потер глаза; вздохнув, подтянул к себе журнал с пером. — А, черт, — сказал он вслух. Он совсем забыл, что отдал список провизии на откуп Боннету. Надо было встать, разобраться, кому что поручить. Голова болела нещадно с самого утра, и под вечер превратилась в пушечное ядро. Он просто ненавидел такие дни: все валилось из рук, он огрызался, на него огрызались в ответ, он грозился какими-то наказаниями. Эдвард только смеялся и никаких мер не принимал. Конечно же, конечно, все это должно было произойти накануне захода в Нассау, когда к обычным делам навалилась еще груда мелкой, но неотложной херни, а Стид чуть не подпрыгивал в предвкушении и вообще выглядел, как маленькое торнадо. Иззи загрузил его втрое больше обычного, а это чертово золотце кивало, светилось все ярче с каждым новым приказом и носилось по кораблю как ебанутое. Иззи только и успевал, что заметить вспышку золотых волос. — Из, тащи сюда свою задницу! — крикнул из-за стенки Эдвард. Иззи потер лоб. Подумал ответить что-то, но плюнул и собрал ноги. — Из-Из-Из! — Стена затряслась от стука. — Да иду я, черт бы тебя подрал, — проворчал он, вставая тяжело с табуретки. — Я устал как собака. — Иззи завалился в соседнюю каюту. — У меня нет сил на твою херню, Эдвард. Эдвард отсалютовал ему кружкой. — Будешь? — Один ответ на все проблемы? — Почему же, еще и второй есть. — Эдвард ухмыльнулся, поиграв бровями. Иззи закатил глаза и потянул себя за загривок. — Иззи, я могу что-то сделать? — спросил Стид. Иззи не заметил его поначалу, слишком сосредоточенный на Эдварде, и дернулся от неожиданности. — Что, например? — пробормотал он скептически. — Списки составил? — Из, ты хоть когда-нибудь перестаешь думать о работе? — вклинился Эдвард, опуская тяжелую руку ему на плечо. Стид сидел на своем сундуке в одной рубашке и читал что-то: книга лежала у него на коленях, заложенная пальцем на середине. Он выглядел удивительно бодрым, будто и не носился по кораблю целый день. Иззи вдруг почувствовал себя жутко старым. — Да, — сказал Стид, откладывая талмуд, — все на столе. Я бы занес их к тебе, но решил не беспокоить. Еще я взял на себя смелость предложить несколько вариантов расписания, хотя не уверен, как лучше распределить людей, и… — Стид, ну хоть ты! Ну ты-то! — проныл Эдвард, и Иззи прикрыл глаза. В груди защемило что-то пронзительно-тонко — от бесхитростного желания помочь, от того, как радостно Стид брался за все подряд, как жадно впитывал знания. — Спасибо, золотце, — сухо прохрипел Иззи. Эдвард присвистнул прямо над его ухом, и немного отступившая боль подкатила снова, ударила в висок изнутри. Стид зарделся, затеребил завязки на воротнике, начал бормотать что-то быстро и невнятно. Иззи поморщился. — Ш-ш. И без тебя башка раскалывается. Он повел головой, пытаясь потянуть шею — выругался, когда свело плечо. — Из, ты чего? — Ну я же сказал, блядь, — сквозь зубы выцедил Иззи. — Заебался. — Ты не мог заебаться, мы с тобой сегодня не трахались. — Эдвард потянулся к пуговицам на его жилете. Иззи вяло шлепнул по его пальцам; это, конечно же, пальцы не остановило. — Я мог бы… — начал Стид неуверенно, вдохнул резко и продолжил: — сделать массаж? Это иногда помогает… Он осекся, и Иззи снова приоткрыл один глаз: Стид прикусывал губу, метался взглядом по комнате. Ничего, подумал Иззи, ничего, это мы из него скоро вытравим. Эдвард прижался к спине плотнее, защекотал бородой шею. — Гениальная идея, Стид! Я тебе даже помогу. — Упаси господь. — Иззи поманил Стида, не глядя. — Может, тебе все же налить? — заурчал Эдвард куда-то в шею. Вторая пара все еще таких мягких, немного неуверенных рук легла на бока, потянула рубаху вверх. — Может, меня все же положить? — Он привалился к Эдварду, умостил тяжелую голову на его плече. Еще месяц назад он ни за что не допустил бы такого. Наорал бы — или вообще не пришел, но не позволил бы ни себе расслабиться, ни Эдварду прикасаться так трепетно. Три месяца назад он бы не смог поверить, что такое возможно, что Эдвард, порывистый, резкий, часто жестокий и ищущий боли, мог бы захотеть так. Это все еще было на грани, колыхалось неустойчиво от малейшей неловкости и грозилось упасть. Кто-то развязал штаны, кто-то усадил на тюфяк. Иззи вспомнилось почему-то, как Эдвард попросил тогда. Как страшно и трепетно было прикасаться к нему такому вот — закрывшему глаза, доверившемуся, распахнутому. Он сидел тихо и казался безумно хрупким, словно одно неверное движение могло бы разрушить его, одно неверное слово могло бы оставить пробоину в самой его сути. Его так и не положили: Эдвард сел перед ним, опустил его голову себе на плечо, забрался в волосы сильными пальцами. Иззи выдохнул резко — замычал, когда Стид как-то сразу надавил на закаменевшую мышцу у лопатки. — Больно? — почему-то шепотом спросил Стид. Будто чувствовал то же. Будто и у него горло передавило хрупкостью. — Хорошо, — еще тише ответил Иззи. — Скажи, если будет. И ему бы вскинуться, съязвить, что он не изнеженный аристократ. Ему бы и впрямь взять бутылку, уйти к себе, хлопнув дверью, разбить момент и никогда больше не возвращаться в него. У Стида удивительно чуткие и сильные пальцы, и ладони такие мягкие — меч не успел ожесточить их, веревки не оставили на них мозолей и шрамов. У Эдварда плечо такое надежное, словно только и ждало, когда Иззи позволит ему принять свой вес. Голова покрывается коростой мурашек, распадается на них и собирается заново. Он не может поднять даже веки, раздавленный нежностью, не может и бровью шевельнуть. Ему кажется, напади на них кто-то, он бы не смог сражаться, и это опаснее открытой раны. Он весь сейчас — открытая рана. — Не думай, — шелестит Эдвард, и в этом шелесте слышен приказ капитана. Скоро Эдвард научится разделять личины — или сольет в одно целое. Выкует Черную Бороду из пепла и стали, добавит огня, и запылает весь океан. Иззи представляет это так четко: сотни горящих в ночи кораблей, волны криков, бесконечные залпы орудий. Он не может не думать сейчас, когда голова перестала походить на ядро тяжестью. Стид дышит в шею влажно и горячо, прикасается к ней губами. Иззи удивляется сам себе: позволить сидеть за спиной кому-то, пусть даже золотцу, и совсем не думать о том, что вместо губ его могло бы целовать лезвие — так же остро, так же опасно. Обе руки золотца все скользят по плечам, проминают все глубже, прослеживают перекрестья шрамов, спускаются до поясницы по двум сторонам позвоночника. Он говорит что-то Эдварду — Иззи не может разобрать слов, — и тот обхватывает его ладонь, целует быстро, словно стесняясь. Чего тебе-то стесняться, дурак, мог бы сказать Иззи, ты же не наше золотце, ты и не такое творил. Его все же укладывают, перемещая в четыре руки так медленно, что он почти не замечает, как оказывается спиной на тюфяке, как под голову подкладывают подушку, как сверху опускается покрывало. Ворчит что-то сонно, когда его лицо покрывают быстрыми поцелуями — щекотно и мокро. Иззи засыпает под тихое перешептывание, улавливая что-то про Сигму Октанту — и не успевает даже ухмыльнуться. *** Иззи проснулся по обыкновению резко. Одному боку было жарко, второй замерз, и Иззи не чувствовал левую руку. Иззи полез правой под подушку, не нащупал там ножа и тут проснулся окончательно, попытался сесть — Эдвард заворчал недовольно. Эдвард распластался на нем, передавив кровоток в руке, и упирался коленом в живот. Наверное, это его и разбудило — неожиданное движение, давление на уязвимый бок. Хоть не по яйцам врезал, подумал Иззи весело и не удержался от хмыканья. — Ты ч-го? — пробормотал Эдвард, наваливаясь еще сильнее. — Рано. — Ты мне руку отлежал. Подвинься. — Иззи толкнул его, недовольно заворчавшего, в сторону. В стороне раздалось болезненное мычание. Иззи фыркнул, сел, растирая занемевшие мышцы. Похоже, он знатно вырубился вчера, раз не услышал, как эти двое стащили тюфяк с койки, пристроили его рядом и улеглись. Сейчас Эдвард пытался устроиться на Стиде, обвивал его, как самый настоящий кракен, тыкался в шею губами. Стид замычал снова, сощурился, поднимая голову. Луна висела низко, заглядывала в каюту, кидая на тюфяки смутные полосы света. Было действительно слишком рано — можно было перехватить еще пару часов сна прежде, чем королеве понадобится присмотр. Иззи теперь ставил в ночные вахты самых способных рулевых и вперед смотрящих, не желая повторения их самоубийственного эпатажа. — Эд, ты меня раздавишь, — задушенно пискнул Стид. — Не-а, ты крепкий. Иззи тихо рассмеялся. Они были еще такими мальчишками, боже, жизнь бурлила в них, выплескивалась наружу, неукротимая и… Он задумался, пытаясь подобрать достаточно возвышенное слово, плюнул на это и шлепнул Эдварда по откляченной заднице. — Из! — Если ты задавишь золотце, мне придется снова выполнять все то, что я на него скинул, и мы будем трахаться на порядок реже. — Как будто мы с тобой часто трахаемся… — Чаще ты мне только мозг трахаешь. — Я тебе трахаю? Да ты мой уже до дыр! — А там было что-то кроме? — Так ты ради дыр меня на капитана натаскивал? — Ну разве что ради этой… — Иззи провел пальцами между его ягодицами, и Эдвард предсказуемо потерял нить разговора, прогнулся в спине. — Нечестно, — проворчал обиженно Эдвард, когда Иззи отнял руку. — М-м… — Иззи пожевал губами, прикидывая, достаточно ли у них времени, и опустился на бок. — Я не играю честно. — И сжал зубы на загривке Эдварда, потянув по-звериному. Эдвард выгнулся, подставляясь, нашарил его руку слепо, вцепился в нее — Иззи аккуратно мотнул головой, все не разжимая челюсти, и Эдвард заскулил тонко и тихо. — Это… что, это приятно? — прошептал Стид. — Да-а, — голос Эдварда сорвался; Иззи широко лизнул укус, опустился чуть ниже. — Эдди любит укусы, — проурчал он и прикусил снова, резко и сильно. — Он тебе не показывал? — Он говорил, что… — Стид потер лицо руками, стыдливо подбирая слова; Иззи знал, что скоро смущение его исчезнет, и это огорчало. Сейчас его стеснение только подстегивало бесстыдство. — Что ему нужна боль. Я так и не смог… понять. Иззи хмыкнул, а потом резко перевернул Эдварда на спину. Он улыбнулся широко и лениво, раскинул руки, насколько позволяло пространство; и глаза яростно сверкали из-под полуприкрытых век. У Иззи был какой-то план — по крайней мере, он представлял, чем можно заняться — но любой план подождал бы, пока он не сотрет с пухлых губ эту улыбочку. Эдвард обожал поцелуи; отзывался на них всем телом, раскрывал рот так широко, будто пытался проглотить Иззи целиком, цеплялся за спину и волосы, за бедра и плечи, прижимал все ближе — иногда ему хватало поцелуев и грубой руки, чтобы кончить. Обычно после рейдов, когда его кровь еще кипела и нужно было выплеснуть напряжение, отделиться от Черной Бороды, вспомнить себя. Иззи оторвался, когда Эдвард начал тереться о него пахом, и глянул на Стида весело. Тот сидел, чинно сложив руки на коленях, и снова напоминал маленького монаха. Иззи поманил его пальцем; Стид подался вперед так резко, что едва не упал. Эдвард усмехнулся чуть слышно — Иззи шикнул на него, обхватывая Стида за шею и прикусывая его губу. — Бля, а это горячо. — Эдвард пошевелился под ним и замер, наблюдая, как Стид цепляется за руки Иззи, как перебирает коленями, пытаясь подобраться ближе. Заметил почти обиженно: — А на меня он не так реагирует. Иззи фыркнул в губы Стида, немного отстраняясь. — Значит, ты неправильно его целуешь. Он любит, когда грязно и напоказ, да? Когда это больше снаружи. Стид распахнул глаза, тихо ахнув, и Иззи ухмыльнулся криво и широко. Грязные разговоры Стид, очевидно, любил не меньше. — Высуни язык, золотце, — почти приказал Иззи и имел удовольствие наблюдать за быстрой сменой эмоций на подвижном лице. Стид нахмурился, поджал губы, расслабил их снова, раскрыл рот и неуверенно высунул самый кончик. Иззи подался вперед, прихватил его зубами, потянул на себя — Стид подался следом, издав какой-то гортанный звук, вцепился ему в плечи. Иззи мягко обвел губы по контуру, задел пальцами скользкий язык. — Мать вашу, — пробормотал Эдвард, — охуеть. Стид дышал тяжело, все еще почему-то одетый — нет, подумал Иззи, так решительно не пойдет. Эти белые рубашонки с кружевами когда-нибудь сведут его с ума: Стид смотрелся в них до смешного невинно. Эдвард потянул за пышный рукав, видимо, думая схожим образом. — Стид, сними это к чертовой матери, а? Стид моргнул осоловело, кивнул заторможенно, неловко перебрал руками, задирая подол. — А потом иди сюда, — сказал Иззи, сдвинувшись вбок, — покажу тебе, что делать с Эдвардом. — А может он больше хочет, чтобы ты показал мне, что делать с ним? — спросил Эдвард. — В конце концов, он же хотел оказаться между нами. Стид тонко простонал, выбираясь из рубахи. На нем не было нижнего белья, и Иззи не смог удержаться: провел кончиком пальца по уже влажной головке. Стид дернулся всем телом, запутавшись головой в вороте, и Иззи широко ухмыльнулся. — Конечно, хочет, — буднично продолжил он, поворачиваясь к Эдварду. Даже в полумраке было видно, как пляшут черти в темных глазах. — Только не думаю, что он выдержит дольше пары минут. — Ну, тут ты прав… Стид выдохнул шумно, наконец откидывая рубаху. Он поджимал губы — не так, как того хотелось бы Иззи, скорее с обидой. — Я знаю, что это смешно, — выпалил он, — что я просто… — Просто что? — уточнил Эдвард опасно и тихо. — Маленькая жалкая… — Стид скуксился еще сильнее, вдохнул шумно. Выцедил: — Игрушка для вас. Эдвард подскочил так резко, что сбросил с себя Иззи, навис над Стидом, опрокинув его на спину. Иззи хотелось выматериться, но это могло и обождать. Он поднялся, положил руку Эдварду на поясницу, вычерчивая круги. Зашептал: — Эдди, тише, тише, — пока тот не совершил какой-нибудь глупости. Эдвард мотнул головой, расслабляясь. — Вот так, да. Мы иначе ему докажем, ага? Иззи перевел взгляд на Стида, опустил руку ему на живот, чувствуя, как дрожат напряженные мышцы. Да чтоб вас, подумал Иззи и тут же напомнил себе, что этому надо все говорить как можно прямее. — Никто не смеялся над тобой зло, идиот, — сказал он ласково, — ты же не думаешь, что мы с Эдвардом постоянно спорим со зла, верно? Стид помотал головой. — Нет, это же… другое. — Примерно то же самое. — Стид поджал упрямо губы, и Иззи наклонился к нему, шепча в ухо: — Хочешь кое-что узнать? — Что? — Меня заводит твоя неопытность, — сообщил Иззи так, будто раскрывал величайшую тайну. Эдвард хмыкнул, а Стид повернулся, прошептав удивленно: — Почему? — Потому что, — дернул уголком губ Иззи, — оказывается, меня заводят послушные ученики. — А непослушные? — вклинился Эдвард. — Непослушных мне хочется отодрать за уши. Но золотце у нас очень послушный, так что его мне просто хочется отодрать — а потом научить, как отодрать меня. Любому нормальному человеку этого бы хватило, чтобы заняться делом, полагал Иззи — да даже Эдварду было бы достаточно. Но Стид, конечно, к нормальным людям не относился. Он снова нахмурился и скривил рот. — Почему вы говорите обо мне, будто меня тут нет? — Чего? — спросил Эдвард, усевшись с другой стороны от Стида. — В третьем лице. Это же… невежливо. Иззи прижал руку ко лбу. — Ах да, я на минуту забыл о серебряной ложке в твоей заднице, — пробормотал он. — Чего? — повторил Эдвард еще более озадаченно. — Нас же трое, нам как друг о друге говорить еще? Иззи тяжело вздохнул. — Что именно тебя задело? — спросил он терпеливо. — Только честно. И быстро, боже. Стид все равно, конечно, помедлил с ответом. — Что вы… решали за меня. Я все испортил, да? — Ты ничего не испортил, — сказал Иззи, перебивая открывшего рот Эдварда. У него зубы заныли от того, что он собирался выдать дальше. — Никто из нас еще не трахался втроем, так что… — Так что мы бы не решили без тебя. — Эдвард потерся носом о щеку Стида. — Чего ты хочешь? Стид закрыл лицо руками. Конечно, блядь, как же иначе. Иззи подозревал, что на самом деле ему нравилось и обсуждение, и то, что за него все решали. Только пока Стид не мог все это признать. В конце концов, Иззи был уверен, что и с Эдвардом у Стида тоже дальше минета не зашло. Через пару месяцев, подумал он, можно будет вернуться к этому разговору и посмотреть, как он развернется. Сейчас он просто отвел руки Стида от лица и поцеловал его. Эдвард попытался присоединиться к ним; поцелуй на троих оказался неловким и мокрым. Слюна потекла по подбородкам, и Иззи хмыкнул, отстранившись, утер бороду. — Так чего? — спросил Эдвард хриплым от поцелуя голосом. Стид все молчал. Иззи перебрался к Эдварду, потянул его за волосы, поднимая, и дернул ртом. — В конце концов, ты можешь просто смотреть, — сказал он, куснув Эдварда в челюсть, — это будет, скажем, демонстрация. — Блядь, Из, — Эдвард притерся к нему, обхватил за задницу, прижимая еще ближе, — какого хера это так горячо? Хочу тебя. — М-хм, — пробормотал Иззи, не отрываясь от его шеи, — как? — Трахни меня. В рот. Иззи ухмыльнулся почти пьяно, услышав задушенный стон Стида. Он смотрел на них снизу вверх, комкая в кулаке покрывало; у него снова стояло так, что Иззи бы на его месте не удержался от дрочки. Благословенная молодость: надо мало, а можно много. — Ну что, будешь смотреть? — Ты всегда можешь присоединиться. — Эдвард подмигнул Стиду развязно. — Иззи любит это. — Но… — Стид заметался взглядом по их телам, помотал головой. Продолжил шепотом: — У него же только один… Как это можно делать вдвоем? — Уверен, — заявил Эдвард заговорщически, — мы что-нибудь придумаем. Иззи прикрыл глаза, пережидая волну нежданной нежности. Она подкатилась к коленям мягкой пеной, защекотала волоски, пробираясь все выше и выше, пока не добралась до лица, не спустилась по рукам, не заколола кончики пальцев. Каким же глупцом он был, отказываясь от нее, отказывая себе — и другим не позволяя и частицы ее. Он думал, глупец, она была слабостью, а она исподволь умела размягчать камни, стачивала металл, разливалась по звездному небу мерцающим полотном. Никогда он не чувствовал себя сильнее — почти всесильным он себя ощущал, видел так ясно и четко, и мир казался игрушечно-сладким, простым, как растопленный в ложке сахар. Он лег за спину к Стиду, движимый будто не своей волей. Но своими руками Иззи прижал его к себе, своей ногой скользнул меж его ног, своими губами трогал плечи и шею, своим дыханием колыхал тонкие светлые волоски. Стид запрокинул голову, выдыхая шумно, потерся об него — застонал, когда Эдвард, шаловливо ухмыльнувшись, опустился спереди него, целовал бледную кожу шумно и страстно. Тела колыхались, ведомые древним ритмом, и вспыхивали на границе сознания путеводные звезды, каждая звала за собой, показывала новые дороги, шептала что-то на древнем языке, отдававшимся ритмичным шумом в ушах. Стид действительно продержался всего пару минут, оказавшись под перекрестным огнем ласк, застонал высоким надорванным голосом, и стон этот поймал на половине и выпил Эдвард, как всегда жадный до удовольствия, облизнулся так, будто ему в рот попало самое изысканное вино. — Я… — начал Стид, но Иззи прервал его покаянную речь до того, как она разорвала бы опустившуюся нежность. Обнял его крепче, зашептал, задевая губами мочку: — Ш-ш-ш, золотце, это прекрасно, все хорошо, — и не мог представить, что это он произносит, что его язык может заворачивать такие слова, — ты такой отзывчивый, такой… Эдвард положил палец на его рот, прерывая — палец сменили припухшие губы. — Оставь что-нибудь мне, Из, — попросил он, пряча глаза. — Оставь и мне тоже. Эдвард прятал глаза, и движения его стали отрывистыми, враз лишившись обычной кошачьей грации. Он толкнул Иззи на спину, спустился до живота сразу же, замер там, коленопреклоненный, и черные волосы спадали с его опущенной головы, щекоча тонкую кожу члена. Иззи собрал их, пропуская пальцы через тяжелые пряди, и Эдвард задрожал, как готовая к удару собака. Иззи намотал на кулак волосы, потянул, запрокидывая его голову. — Ты утонешь в том, что для тебя оставлено, — сказал Иззи; Эдвард открыл наконец глаза, отмер и прижался щекой к его ладони. — Ты же знаешь, что все не будто. Сейчас — так точно. В сероватом свете не нашлось бы места ударам, как не находилось его ни уму, ни притворству, ни планам. Эдвард опустился ниже, не сводя с него взгляда, в котором огненные черти мешались с водными ангелами, открыл свой распутный, ярко-красный рот. Иззи и в лучшие времена не мог сопротивляться ему. Захотелось небольшой шалости. Иззи глянул на Стида: тот наблюдал за происходящим так, будто готов был кинуться за бумагой и начать записывать. Хорошо хоть, рисовать не умел. — Хочешь поучаствовать? — Стид заторможенно кивнул, и Иззи продолжил: — Тогда обхвати мой член. Руки у Стида казались чуть ли не шелковыми — он дотронулся со все не отступающей неуверенностью, сжал пальцы некрепким кольцом. Иззи промычал коротко, оперся на локоть: он бы лег, но ему хотелось видеть, а не представлять. — А теперь постучи им по языку Эдварда, — сказал Иззи и скривился от того, как это прозвучало. В голове казалось, что получится горячо. Стид все равно покраснел, а Эдвард то ли застонал, то ли засмеялся; он так и не закрыл рот, высунул язык приглашающе. Стид нахмурился так сосредоточенно, как хмурился только на таблицы с вахтами, неуверенно оттянул член в обратную сторону — и с размаху шлепнул им по языку Эдварда. Иззи ничего не мог поделать с собой: он заржал. Выпустив волосы Эдварда из кулака, он прикрыл рот ладонью. Эдвард издал какой-то звук чистого шока, отпрянув, и тоже заржал, утыкаясь Иззи в бедро влажным лбом. — Бля, — пробормотал Иззи, пытаясь отдышаться. Эдвард хихикнул особенно громко, и Иззи разобрало снова. Краем сознания он понимал, что ему нужно успокоиться, успокоить наверняка расстроившегося Стида… Бля, этот звук шлепка все еще отдавался в ушах, и Иззи не мог остановиться. — Все… все нормально… золотце, — выговорил он все же, зашарил рукой слепо, прижал к себе Стида. Тот напряженно дрожал, но не вырывался; наоборот, уткнулся лицом Иззи в грудь. От его частого лихорадочного дыхания становилось щекотно и влажно. Иззи перебирал взъерошенные пряди, и смех утихал сам собой. Эдвард ревниво куснул его в бедро, а потом захихикал снова. Иззи пихнул его пяткой в поясницу. — Перестань и займись делом. — Не могу. — Почему это? — У тебя упал. Иззи фыркнул. — Бля, да ладно. С чего бы это? — Вот и я думаю, — Эдвард переполз наверх и плюхнулся на Иззи, усмехнувшись в ответ на задушенный хрип, — стареешь, что ли? В последовавшей за этим возне, которую и с натяжкой нельзя было назвать дракой, Иззи решил, что это не считается. Первый блин комом и все такое. *** Они собирались, по обыкновению, простоять в Нассау три дня: как раз достаточно, чтобы успеть разобраться с припасами и дать команде отдохнуть, сходить в бордели или напиться до беспамятства — но не нажить слишком серьезных проблем. Чаще Иззи сходил с корабля только в первый день, торговался до хрипа, а после оставался в своей каюте в обнимку с ебучими журналами и расчетами. Иногда к этому прилагалась бутылка самого пристойного рома, которую только можно было отыскать в этой дыре, иногда — Эдвард, изнывающий от скуки. Иззи тогда ворчал, неискренне пытался сплавить его на сушу, но сдавался через полчаса. Расчеты могли подождать, курс Эдвард обычно прокладывал сам (если «идем во-от туда фордевинд» можно было назвать курсом), а Иззи тайно любил эти вечера. Он любил жадную настойчивость Эдварда, его восхищение, расползающееся по округе щупальцами и взрывающееся от какой-то мелочи; любил отплыть с ним на шлюпке к дикому пляжу, скинуть сапоги и бродить по самой кромке воды. Это было глупо, по-детски совсем — ему все хотелось пройти вдоль всего пляжа так, чтобы волны лизали только одну его стопу, поймать границу между ногами и сжать, почувствовать ее плотность. Иззи пел здесь в полный голос, и некому было услышать, кроме Эдварда. Некому было увидеть, кроме Иззи, как у Эдварда мокреют глаза, как выкатываются из них яркие в свете костра слезы. Теперь с ними был Стид, которому не терпелось увидеть Нассау — исключительно с Иззи в качестве гида, конечно, черт подери, разве мог он пойти с Айваном за порохом? Или с Рид и Бонни завалиться в какой притон? (Ладно, будто бы Иззи отпустил его в притон. Будто Эдвард не разнес бы половину Нассау, если бы с золотцем что-то случилось. Иззи бы еще помог.) В итоге к трем часам дня Иззи даже не сошел с корабля — Эдвард был на удивление упорен насчет стенки, а Иззи отказывался оставить плотников без присмотра. Стид недовольно сопел, все еще не отошедший от утреннего недотраха, и выглядывал из-за очередной книги. А Иззи говорил ему пойти с Эдвардом, говорил ведь. — И сделайте тут койку шире, — выдавил Иззи сквозь зубы, когда последняя доска переборки была убрана. — Насколько шире, босс? Вот за что Иззи уважал своих плотников, так это за непрошибаемое спокойствие. Он не мог вспомнить, когда на искореженном косым шрамом лице Вуда появлялось бы хоть какое-то выражение. Двое его подчиненных были ему под стать. Иззи отмерил от края койки полтора широких шага и прочертил линию. Вуд спокойно кивнул. — Будет сделано, босс. Только это мы только завтра кончим, тут каркас переделывать. У нас нет подходящих досок, надо справить. — А эти? — Иззи пнул оставшуюся от перегородки кучу. — А эти слишком широкие, — покачал головой Вуд, — мы их лучше про запас оставим. Мало ли, где надо будет перегородить. Иззи пожал плечами: Вуду он доверял. — Делайте. О расходах дадите знать, я возмещу. Стид все сопел, скрытый книгой. Иззи, хорошо знавший скорость его чтения, сомневался, что Стид вообще смотрел на страницы: за эти пару часов он мог проглотить том и побольше. Крякнув, Иззи сел рядом и проследил за тем, как плотники выносили последние доски из каюты. — Ну? — проскрипел Иззи, как только они остались одни. Стид захлопнул книгу так, будто она лично оскорбила его, и напряженно сцепил пальцы. — Что ну? — Было не очень-то просто вытащить ложку из задницы Стида, но все чаще он выражался, как нормальный человек. — Ты дуешься, — выплюнул Иззи, которому уже немного осточертели эти игры в усложнение. — Вываливай. У тебя есть минут десять, а потом нам все равно надо будет сойти на берег, найти комнату, сбыть награбленное и договориться о провизии. Стемнеет часа через четыре, хоть лошадь ищи. Стид скривился то ли от того, что его заставляли «вываливать», то ли от лошади, а потом скукожился весь, стал каким-то блеклым и посеревшим, почти неразличимым в своем костюме. — Вы… — Он сглотнул и выпалил пронзительно: — Вы надо мной смеялись! Иззи спрятал лицо в ладонях: не хватало еще, чтобы Стид и сейчас заметил, как дергаются у него губы. Каким же мальчишкой он еще был, господи, как близко к сердцу принимал всякую чушь. Иззи завидовал даже: у него не было такой роскоши, никто не давал ему взрослеть медленно. — Это было смешно, — сказал он как мог нейтрально. — Правда смешно. По-хорошему. — Я не понимаю, — произнес Стид беспомощно. — Я ничего в этом не понимаю. Я… вижу, что вы с Эдом постоянно смеетесь друг над другом, и Мэри тоже вечно шутит, и Энн любит ввернуть остроту. Я знаю, что никто из вас при этом не злится, что вы любите друг друга, но… но когда… — он сбился, посмотрел на Иззи этим своим щенячьим взглядом. Иззи потрепал его по волосам. — Но когда кто-то шутит над тобой, ты не можешь заметить разницы? Стид кивнул несчастно. — Рэкхем обычно подкалывал тебя зло, — сказал Иззи медленно, — и ты научился ведь ему отвечать. Я думаю… никто из команды не относится к тебе плохо сейчас. Не всем ты нравишься, но никто не желает тебе зла. Это даже удивительно, знаешь, насколько меньше стало склок за последние недели. — Правда? Иззи фыркнул. — Бля, да я обычно только и делал, что решал эту херню — мы не можем допустить, чтобы на корабле начинались поножовщины, но драки… Это часто. Никому не хочется плетей, но и это не всегда работает, знаешь, все взрываются. И даже так, в рейде они все равно будут стоять плечом к плечу, никаких вопросов. — Ты их любишь, да? У Стида все было так просто и сложно одновременно. Он как будто не различал оттенков — и вдруг улавливал какой-то совсем тусклый отблеск, тут же возводя его в абсолют. Иззи пожал плечом. — Я их уважаю. Временами. Когда они не зарываются. Я не к этому. Черт, ты реально заметишь, если кто-то из нас разозлится на тебя. И тогда ты скорее всего найдешь, что ответить — как находил с Рэкхемом. Ты иногда бываешь просто жуткой сукой, не замечал? Стид поковырял носком туфли пол, краснея. Надо бы купить ему сапоги, а то эти модненькие каблучки скоро проделают в палубах дыры, подумал Иззи. Может, и серебряная ложка поменьше свербеть будет, кто знает. — Оно само вырывается, — пробормотал Стид, — не знаю, что на меня находит. — Язвительность дурная на тебя находит. Нормально все, без этого тут не выживешь. — Иззи сжал его плечо и поднялся. — У нас дохера дел, пошли уже. Комнату они не нашли — Иззи про это, честно говоря, забыл. Он сорвал голос, торгуясь за каждый дублон, а Стид только и делал, что разевал рот и многословно восхищался каждой мелочью. Иззи никогда не обращал столько внимания на всякую херню. Стида привлекало все: блюющий пьяница в подворотне, трехлапая облезлая кошка с крысой в зубах, торговые лавчонки с крадеными украшениями и оружием… Он так смотрел на одну из них, что Иззи, поскрипев зубами, махнул рукой. — Ну и что мы тут забыли? — пробормотал он сам себе. Стид уже выспрашивал что-то у торговца. Иззи прислонился к стене, лениво положив ладонь на рукоять шпаги, и отхлебнул из фляги, не спуская глаз со Стида. Он выглядел почти как пират — если не считать пижонских туфлей и неуловимых жестов, манеры держаться, которые выдавали его чужеродность. Торговец, мужик с острым взглядом маленьких глазок, не мог пропустить этого, и потому Иззи позволил себе только раз оглянуть лавку, отмечая опасные места, и больше не двигался. Он не знал этого мужика, а Черная Борода еще не успел наработать такой репутации, чтобы не нужно было подтверждать ее при каждом удобном случае. Иззи иногда позволял себе не столько помечтать, сколько кратко представить момент, когда этих двух слов станет достаточно, чтобы открыть любую дверь. Когда прозвище разлетится так, что со всех сторон в ответ на него послышатся легенды и байки, половины из которых не происходило в реальности. — Но добрый сэр! — воскликнул Стид громче и возмущеннее, и Иззи прицепил флягу обратно на пояс, крепче сжимая шпагу. — Это совсем никуда не годится! Так завышать цены совершенно недопустимо! «Добрый сэр» глянул в сторону Иззи. Иззи подарил ему действительно неприятную усмешку, и торговец пробормотал что-то нелицеприятное себе под нос. Иззи было похер, что он там бормочет, пока не хватается за нож с пистолем — но Стиду… Стид выпрямился, сощурившись, и начал ласково-медовым голосом. — Уважаемый, на вашем месте я бы оставил подобные инсинуации при себе. Уверен, если у вас возникают подобные мысли, то и сами вы недалеко ушли от озвучиваемых вами терминов, так что вам наверняка не раз выпадал случай… Иззи перестал слушать, что еще припасено в закромах у Стида, и шагнул ближе. Он видел, как раздуваются ноздри у торговца, как его красная ладонь тянется к ножнам — ничем хорошим это закончиться не могло. Стид мастерски настраивал людей против себя одними словами — а вот думать о последствиях умел не всегда. Иззи сжал его плечо и приклеился взглядом к красным пальцам на рукояти ножа. — Не советую, — рыкнул он. — Продай ему, что он хочет, и мы разойдемся спокойно, да? Стид открыл рот — Иззи сжал его плечо сильнее. Наступил бы и на ногу, если бы он продолжил нести хуйню; слава богу, у него хватило ума рот закрыть. У торговца ума было поменьше. — Твоей сучке надо язык укоротить, — заявил он, вытаскивая нож, — могу помочь. Стид задохнулся от возмущения и покраснел яростно. Иззи выматерился про себя и мысленно поклялся отшлепать его после — как-нибудь унизительно, а не приятно. — Боишься, слишком далеко достанет? — выплюнул Стид, держась за свой нож (шпагу Иззи ему бы еще не доверил, а ножи были делом Энн). — Совсем не хватает ума ответить, сразу за ножичек хватаешься? Не переживай, думаю, не так уж много желающих отведать твоих прелестей. Да еб твою мать, подумал Иззи, наблюдая за багровеющим торговцем, вот уродился же языкастый. И упрямый, как стадо мулов. Иззи вытащил шпагу на треть; шелест металла немного разрядил обстановочку. — Ты не хочешь, чтобы я вытащил ее полностью, — предупредил Иззи холодно, — потому что в эту же секунду тебя станет в два раза больше, но тебе это не понравится. — Утихомирь своего мальчишку, — прорычал торговец, втыкая нож в прилавок и выдергивая его тут же. Глупая демонстрация силы; Иззи действительно прикончил бы его за два движения. Он уже видел это: взмах шпаги снизу вверх, рассекающий грудь посередине — для боли, чтобы не успел схватиться за нож — и горизонтальное рассечение по гортани. Впрочем, можно было перерезать сухожилия в плече, чтобы оставить в живых. Иззи не любил драться с местными в портах: никогда не знаешь, какие у них связи и чем это обернется в будущем. Он ухватил Стида за локоть и потащил к выходу, чутко прислушиваясь к тому, что творит торговец позади них. Тот чертыхнулся, но не пошел за ними — молодец, подумал Иззи, захлопывая за собой дверь. — Какого хера ты творишь? — прорычал он, все не отпуская Стида. — Он назвал тебя… — Сутенером, а тебя шлюхой? И что? — Это же оскорбление! — А ты с ним что, подружиться хотел? Или купить цацку? — Такое недопустимо! Иззи завернул за угол, огляделся и хлопнул рукой по лбу, застонав. — Идиот, тут же тебе не аристократический курорт, ну! Они не нанимались тебе зад лизать, и ты им никто. Он и половину не понял из того, что ты ему там наболтал, зато отлично понял, что вряд ли с ним справишься. Он в своем праве, как ты не поймешь? Убить его легко, только ты не знаешь, куда это приведет — если не тебя, так всю команду подставишь, и нам будет сложнее торговать тут. Ты же умный, блядь, так думай головой, что можно спустить, а что нет! Иззи судорожно вдохнул, переводя дух, и посмотрел на съежившегося Стида. — Ты должен выбрать, — продолжил Иззи уже спокойнее, — ты тут играешься под присмотром, а после уходишь в свой мир — или становишься частью этого мира. И принимаешь его законы, какими бы странными они тебе ни казались. Извращайся в изящной словесности сколько угодно, если можешь навскидку перечислить пять путей отхода, десять способов убийства — и предсказать последствия этого убийства для тебя и команды. Стид сглотнул гулко; хмурясь, посмотрел на свою руку, все еще сжимающую нож. — Знаю, — начал он медленно, — вы с Эдом говорили не извиняться, но… Иззи, я прошу прощения. Я… я не хочу обратно в тот мир. Если мне и придется вернуться, это будет не по моему желанию. Я стараюсь научиться, я просто… Что я должен был сказать, Иззи? Что мне нужно было ему сказать? У Иззи закололо висок. Стид действительно старался, иногда слишком сильно. — Тебе надо было проигнорировать его бормотание и назвать свою цену. Он был готов сдаться, а ты решил вместо этого попиздеть. — Откуда ты знаешь? — Он оскорбил тебя именно потому, что проиграл. Стид помотал головой, страдальчески скривившись. — Это так сложно, — простонал он, — я не понимаю, как этому научиться. — Пойдем найдем тебе сапоги, — выдохнул Иззи, поражаясь собственному терпению. — Болтай меньше, наблюдай больше — авось, научишься чему. И Стид действительно заткнулся на остаток пути, только изредка спрашивая что-то вполголоса и довольствуясь отрывистыми ответами. Уже темнело, когда они вышли к причалу; Иззи нашел указания своему дежурному, велел прислать к семи утра еще трех матросов и шлюпку, чтобы грузить провизию — и тут заметил Эдварда. — Босс. — Из. — Эдвард хлопнул по плечу сначала его, потом Стида. — На корабль? И тут Иззи вспомнил про комнату. — Блядь, — пробормотал он. — Чего? — Плотники твоими молитвами разворошили каюту, а я забыл найти нам ночлег. Эдвард комически вытаращился на него. — Ты? Забыл? Стид, ты что с ним сделал? — Превратил меня в ебучего профессора, — проворчал Иззи, — по пиратской жизни. Расхохотавшись, Эдвард побрел к шлюпке, помахал им. — Нахуй комнату, поплыли в ту бухту. Иззи посмотрел на него, покосился на переминающегося рядом Стида — Эдвард в ответ поднял бровь и постучал носком сапога намекающе. Ну да, ну да, закатил глаза Иззи, раз уж купил сапоги, так сразу и все остальное на блюдечке подавай. Эдвард только хмыкнул и запрыгнул в закачавшуюся шлюпку. — Ты не нашел? — спросил Иззи, уже когда они отплыли от корабля с полными флягами, провиантом и покрывалом. Стид все молчал, и, кажется, начинал клевать носом. Даже его энергия, оказывается, могла иссякнуть. — Да бля, все какие-то… — Эдвард помахал рукой, отпустив весло, и шлюпку повело в сторону. — Черт! — Двигайся. — Иззи подтолкнул его, перехватывая весла. — Ну и? — Он выправил лодку и загреб сам. — Ощущение, что все нормальные уже у нас, черт. У одного гонору на десятерых, хлеще Джека, второй говорит, что фехтовальщик, но даже спину не держит — какой там, блядь, шпагу держать с таким горбом, третий не может ножом в дверь с десяти шагов попасть… Бойцы, блядь. — Можем переманить кого-то. — А потом его переманят у нас. — Он в тебя въебется за пару недель, не смогут. — Ты преувеличиваешь. — Я преуменьшаю. — Я ж не буду его трахать. — А тебе и не надо. — Что, ты будешь за меня его трахать? — Ага, конечно. Перебьется дрочкой. — Все равно. Можем еще какого пленника надыбать. — Еще объявление в газету дай. — А это мысль! Стид напишет как-нибудь витиевато. — Эдвард. Сколько из твоих людей умеет читать? Эдвард улыбнулся широко и весело. — Будем повышать грамотность в команде! — Необходимое умение для пирата, конечно… — Да ладно тебе, это ж правда. — Эта правда никак не поможет тебе бойца найти. — Левее возьми, там валун. Завтра еще поброжу, может быть… — Еще послезавтра есть. Походи по оружейным, а не только по притонам своим. — Ты меня обижаешь. — Я тебя знаю. Киль проскреб по песку, и Эдвард тут же выпрыгнул, поднимая тучу ярких в лунном свете брызг. Стид действительно успел задремать; ойкнул, чуть не вывалившись, и заморгал осоловело. — Приплыли. — Иззи толкнул его в бедро. — Выбирайся, затащим лодку. Они развели костер, пока Эдвард матерился на комаров, и Иззи наконец-то скинул сапоги, зарываясь пальцами в нагретый за день песок. Он остывал медленно, совсем холодный сверху и еще горячий внизу, и Иззи выдохнул шумно. Эдвард достал бутылку рома, откупорил ее зубами, выплюнув куда-то пробку, и сделал пару больших глотков. — Что это за место? — спросил Стид сонно. Он свернулся калачиком на покрывале, утыкаясь макушкой в бок Иззи и держа Эда за руку. — Мы с Изом нашли эту бухту, когда наша королева перестраивалась под наши нужды. Я заебался тогда совсем, нужно было проветриться, и… Она отгорожена от остального побережья скалами, поэтому тут никого не бывает. На корабле не подплывешь тоже, только на шлюпке. Что-то вроде нашего секретного места. Иззи фыркнул. У них было много «секретных» мест: те, где можно было спрятать корабль, те, где они могли бы встретиться, если по какой-то причине разделились. В этой бухте не было ничего секретного. Она просто была. Иззи пошуршал в костре веткой, заставляя искры подниматься к небу горящими снопами, затушил кончик о песок. Хотелось петь. — Что тебе спеть? — спросил он тихо и кожей почувствовал, как Эдвард просиял. — Ту, про мысли, — ответил он тут же. — Ты умеешь петь? — Стид поднялся на локте и посмотрел на Иззи блестящими от костра глазами. Иззи ухмыльнулся. — Сейчас и выяснишь, ага? — Он повернулся, глотнул отобранного у Эдварда рома, прочищая горло, и начал. The good old days, the honest man The restless heart, the Promised Land A subtle kiss that no one sees A broken wrist and a big trapeze Oh, well, I don't mind if you don't mind 'Cause I don't shine if you don't shine Before you go, can you read my mind? Эдвард любил эту песню, подпевал на повторах — Иззи никак не мог понять, откуда у него берется этот жиденький фальцет, если говорит он низко и густо. Это было неважно: никто не стал бы судить здесь. И смеяться над таким бы не стал. Как объяснить это Стиду? Иззи и сам не понимал, в чем тут разница, он чувствовал — и чувство это не поддавалось никакому осмыслению, уворачивалось от пут разума. Насколько было бы проще, если бы Стид мог прочитать его мысли. Иззи пропевает последний припев, глядя на Стида — и глаза у того на мокром месте, но он смотрит не отрываясь и не моргая, и губы у него шевелятся, вторя словам. Песня заканчивается, и Стид поднимается, моргая, и целует в уголок рта так нежно и трепетно, как умеет только он. Иззи не умеет отвечать на такие поцелуи, не знает, что делать с ними, никуда не ведущими и живущими в мимолетном моменте. Сверху глядятся звезды, сбоку играет пламя, перешептывается море с песком, шелестят далекие листья. Иззи растягивается на покрывале, подкладывая руку под голову, и проваливается в полудрему, где сон встречается с покалыванием в уставших за день ногах, колышется от ярких картинок до оранжевой темноты под закрытыми веками. Тело тяжело и лениво, крадет часы отдыха у неугомонного разума. — Эд, — шепчет Стид, и Эдвард шевелится рядом, скрипит кожа его штанов. — Чего? — А что Иззи любит? — Свою шпагу, — Эдвард тихо усмехается, — и петь. Порядок чтоб был. Мастерство в чем угодно. Учить, хотя никогда не признается. Ты чего не спишь? — Не знаю, просто не спится. Так красиво тут. — Угу. Еще б комаров не было. Ты что, хочешь Изу какой подарок сделать? — Я вообще-то… ну… Про подарок я тоже думал, но… Эдвард отфыркивается, шебуршит костер; интересно, кто-то из них правда думает, что его не разбудила бы вся эта возня? Эдвард наверняка понимает, что Иззи слышит каждое слово. — Ты хочешь узнать, как Иззи нравится трахаться?.. — Видимо, Стид кивает, потому что Эдвард продолжает насмешливо: — Ах ты маленький развратник! — Я не!.. — возмущается Стид шепотом. — Ой, да ну? Самый настоящий! — Если ты не хочешь отвечать… — Блин, ну что ты такой, а? Это ж наоборот, ну. Круто. — Да? — Конечно. Иди сюда. Стид перелезает через Иззи, задевая коленом, но Иззи лень двигаться — скоро все равно настанет его очередь дежурить, и придется разлепить глаза. Ему даже интересно, что скажет Эдвард: Иззи никогда не задавался такими вопросами. Он мог бы сказать, что ему совершенно не нравится, и только-то. Трах есть трах. Хорошо, если кончил — еще лучше, если кончили оба. Удовольствие от трения тел, теплых рук, горячего рта или тесной задницы. Способ занять время, потешить гордость, когда лицо другого кривится в оргазменной судороге. — Он любит, когда… Когда тебе с ним хорошо. Когда он тебя разобрал, и ты уже ничего не соображаешь, ничего не можешь, только скулишь. Он в этом хорош. — Я заметил это, — прошептал Стид так, будто у него горло сдавило. Иззи спрятал непрошенную улыбку. — Но как… его, твоими словами, разобрать? Эдвард громко забарабанил пальцами по ноге, будто вместо бедра у него был бубен. Иззи пытался вспомнить, когда оказывался совершенно беспомощным в чьих-то руках — и не мог. Слова Эдварда дернули что-то внутри, и оно запело напряженно и глухо, засосало под ложечкой. — Хм… — сказал наконец Эдвард. — Я не знаю, но у меня есть план. — Какой? — Я тебе скажу, когда Из не будет нас подслушивать. — Иззи как наяву представил озорную ухмылку Эдварда и округлившийся от шока рот Стида. — Ты же нам веришь, Из? Иззи с большим трудом поднял руку и показал им средний палец. Эдвард рассмеялся. — Ты все слышал? — спросил Стид испуганно. — М-м, — пробормотал Иззи, переворачиваясь на бок и привставая на локте. — Только никаких веревок. И цепей. Или что вы там еще придумаете, чтобы примотать меня к койке. — Ладно, — согласился Эд подозрительно покладисто. Иззи потер горло. Он очень сомневался, что их общая мысль пойдет в эту сторону — да и Эдвард наверняка догадывался. Но все же… — И даже не думайте трахать меня в рот. Эдвард упал на него сверху, заставив издать какое-то придушенное кряканье, и зарылся носом в шею. Иззи попытался отплеваться от его волос. — Черт, задавишь же, — просипел он, — или волосами задушишь. — Я б убил их, — шепнул Эдвард совсем тихо, чтобы не услышал Стид. — По одному. Иззи сжал его загривок. — Эдди… — Знаю. Не говорить об этом. — Думаю, он давно уже кормит русалок. Но если нет, — Иззи хмыкнул, — я покажу тебе пальцем. Стид смотрел на них, непонимающе хмурясь. Черт, Иззи бы никогда не смог рассказать ему. Пусть та хрень со шляпами будет самой большой жестокостью, что доведется увидеть их золотцу. Пусть он лучше будет перевязывать раны, зашивать лишние дыры, готовить настойки, читать сказки больным и здоровым… Колдовать улыбки на иссеченных обратной стороной жизни лицах — и исцелять души одним своим неведением. Пока Иззи думал всю эту возвышенную муть, Стид, видимо, сложил два и два: он не был таким уж наивным, хотя Иззи забывал об этом с завидной частотой. — Мэри показывала мне пару интересных составов… —с яростью, которая явно пугала его самого, выговорил Стид. Иззи покачал головой. — Предыдущие ваши затеи мне нравились больше. — А еще, Стид, — сказал Эдвард громче, — наш Иззи в глубине души жуткий добряк. — А мне кажется, что вовсе не в глубине, — ответил Стид, улыбаясь не совсем уверенно, — раз я это еще в первый день заметил. Иззи фыркнул и скатил с себя довольно ухмыляющегося Эдварда. *** Иззи был занят с рассвета. Он только отмахнулся, когда ухмыляющийся Эдвард утащил сонного Стида в Нассау. Начинали грузить провизию, и Иззи некогда было отвлекаться: тут впору было раздвоиться, чтобы оказаться сразу и на пирсе, и на корабле. Не успел он разобраться с этим — прибыл порох. По причалу разливалась суета, топила в себе все досужие мысли. Только к полудню, когда ему удалось добраться до корабля и перехватить кусок солонины с препротивнейшим кофе (пометить: больше не брать у Марко, редкостная дрянь), у Иззи появилось время вздохнуть. Сразу вспомнились эти ночные разговоры, и под ложечкой снова засосало — теперь от какого-то странного, слишком постыдного страха. Иззи чертыхнулся сквозь зубы и вперился невидящим взглядом в учетные журналы. Надо было оставить Стида при себе: тому намного быстрее удавались расчеты. Из-за какой-то глупости приходилось справляться самому. Некому было присмотреть за плотниками; как бы Иззи ни уважал их, он не был уверен, что они ничего не сломают — что не спиздят из сундуков, это дай боже. Вуд не был таким идиотом, чтобы рыться в капитанских вещах. В самом начале кто-то попытался стащить кольцо у Эдварда: то ли проверяли капитана прочность, то ли поспорили о какой-то херне, Иззи не стал разбираться. Да и увидел он уже результат: на лбу идиота Эдвард набил то самое кольцо, только так криво, что оно больше напоминало анус. Вообще-то, у Эдварда была твердая рука, случайно бы так не дрогнула. Идиот тот, получив плетей, отправился попытать удачи на ближайший необитаемый остров — никто не собирался терпеть краж на корабле. С тех пор никто не рисковал повторить подвиг; даже Рэкхем не зарился, что уж говорить про Вуда, которого вообще, кажется, не интересовало ничто мирское. Но случайно наступить на какую-нибудь хрупкую фигню, столкнуть трубку Эдварда, испачкать Стидовы одежки мог кто угодно. Черт, с каких пор Иззи вообще начал чувствовать ответственность за шелковые жюстокоры? Иззи помотал головой и снова вперился в таблицу. Мысли своевольно разбегались в разные стороны — и ни одна из них не стремилась к расчетам. Иззи захлопнул журнал и пошел орать на кого-нибудь, кто напортачил в трюмах: они никогда не могли уложить все правильно с первой попытки. Тянущее ощущение упрямо отказывалось исчезать, поселилось внутри и дергало всякий раз, как Иззи набирал в грудь побольше воздуха. Теперь эти ночные планы Эдварда казались не забавной чушью, а чем-то действительно опасным; Иззи знал, что это неправда, что Эдвард не будет вредить ему намеренно — не сейчас, с этой его фиксацией на мателотаже, — что Стид в принципе не понимает, как и куда бить. От этого становилось еще гаже, как будто он был лицемерным мудаком; с другой стороны, они же могли и случайно. Как Вуд мог случайно растоптать что-нибудь, так Стид мог по незнанию попасть в самое яблочко, так Эдвард мог, забывшись и потерявшись в себе, сделать что-то, о чем сам после пожалеет. Иззи постучался головой о переборку, пытаясь вытряхнуть из нее всю эту херню. «Блядь, да во что такое они могут попасть?» — спросил он сам себя и не мог найти ответа, снова возвращаясь к началу этого скользкого размышления. — Босс, мы доделали, — окликнул его Вуд. — Сейчас посмотрите или обождать? Иззи даже не услышал, потерявшись в себе, как тот подошел — а Вуд ходил, блядь, как пара слонов. Может, Стид и изменил корабль к лучшему, только вот про себя Иззи не мог сказать того же. Раньше ему никогда не доводилось сталкиваться с такой фигней внутри себя — все заметалось под тюфяк и находило там свой конец. А Стид будто взял этот тюфяк, встряхнул его и трясся над каждой мелочью, оказавшейся под ним. — Пойдем сейчас, — решил Иззи, мысленно встряхнувшись. В каюте оглушающе громко пахло свежей древесиной, и по полу каталась не собранная еще стружка. Вуд с ребятами оттащили весь скарб к стенам и накрыли старой парусиной; Иззи подумал смутно, не подкинуть ли им немного золотых из своей доли, раз они так постарались. Остов койки напоминал скелет кита, выбросившегося на берег. Иззи уже подумал, как они будут оживлять его обратно: накинут тюфяки вместо мышц, вместо шкуры покроют тканью. Он провел рукой по шершавой доске, надавил, оценивая прочность. Доска не просела, не скрипнула даже. — Мы решили не шлифовать основание сильно, — заметил Вуд, — иначе б сильно дольше провозились, да и тюфяки так скользить меньше будут. — Хорошо, — покивал Иззи, доставая свой кошель, — скажи, сколько за доски. Иззи накинул сверху, хлопнул Вуда по плечу. — Осмотрите еще корабль. Насколько я знаю, серьезных течей нет, но пока мы стоим, подлатайте как можно больше. — Нам бы через месяца три днище осмотреть уже по серьезке. Мы тогда сильно ужимались, а сейчас бы пару досок поменять. — Запишу, — ответил Иззи, постучав по журналу. — Придумаем, где встать на подольше. Материалы ваши привезли, можешь идти осмотреть, если что-то не то подсунули… — Знаю, босс. Я пришлю ребят убрать тут. — Вуд козырнул на прощание. Иззи постоял, чувствуя себя до странности неуютно в огромной каюте, укрытой серой рванью, перемялся с ноги на ногу, снял парусину с одного из столов. Это был стол Эдварда; обычно заваленный всем подряд, сейчас он казался чужим. Темное дерево, испещренное бороздами от ножа, выглядело мертвым. Иззи нашел ящик с хламом, выудил удивительно целую чернильницу — все вещи были целыми: карты осторожно свернули, перехватив лентой, трубки положили так, чтобы не повредить хрупкие мундштуки — и снова уперся в расчеты, пометив, что через три месяца нужно быть на верфи. Эдвард никогда не отличался аккуратностью. Он был молнией, беспощадной и ослепительной, и ничто не могло изменить его натуры. Он легко увлекался и тух стремительно, а по окружающим еще долго проходило остаточное эхо разряда — иногда Иззи замечал его увлечение только после того, как оно заканчивалось. Его невозможно было удержать на одном месте, остановить, связать правилами; он подчинялся им, если находил удобными — и отвергал, ломая все рамки, как только они начинали его теснить. Стид был чем-то иным; Иззи затруднялся пока в определениях и словах. В нем было что-то от неукротимости Эдварда, оно вырывалось вдруг и заканчивалось стремительно. И все же его стреножили условностями, опутали так, что он не мог вырваться из них с той же легкостью, с какой делал это Эдвард. Он не отвергал рамки, но учился переплавлять их, превращать во что-то, угодное ему — пока несмело, ошибаясь на каждом шагу, но Иззи легко мог представить, как его многословная вежливость становится оружием опаснее шпаги. Аккуратность его была больше одной из этих рамок, чем природным свойством характера: Иззи видел, какой торопливой и сбивчивой становилась его речь, когда он говорил о чем-то для себя важном. И потому Иззи не мог в нее верить. Расчеты он все же закончил. Занялся разбором каюты; отлично понимая, что просто не может усидеть на месте, три раза переставлял мебель то так, то сяк: все ему не нравилось, все было неудобно. И зачем он только пошел на поводу у Эдварда и не возразил против сноса стенки? Идиот. Иззи вздохнул, оглядывая каюту, и переставил свой стол в обратно в угол, где он стоял до всего этого ремонта. Он уже даже не возмущался, что вся команда оказалась в курсе их связи и судачила теперь по углам, кто с кем и в каких позах трахается — что бабы на базаре, что пираты, черт подери, никакой разницы. Это была опасность, которую Иззи уже просчитал со всех сторон, и выходило, что расстроенный Эдвард всегда перевешивал любой из сценариев. Когда Эдвард со Стидом ворвались в каюту, Иззи перетаскивал тюфяки на койку. — Ого! — воскликнул Эдвард, тут же обхватив Иззи со спины. — Из, ты наш герой! — Да уж конечно, — проворчал Иззи, пытаясь не уронить последний тюфяк и вырваться из крепкой хватки. — Да пусти ты, дай закончить. — Ты зануда. — Угу, — пробормотал Иззи, затащив наконец на койку тюфяк, и вытер лоб. — Из? — спросил Эдвард как будто бы робко. Иззи повернулся: Эдвард пялился широко распахнутыми глазами, а Стид хмурил брови. — Что? — Иззи сел на кровать с размаху и немного попрыгал: ничего не скрипнуло, пружинило туго и плавно. Стоило дать Вуду больше. — Ты только что согласился с тем, что ты зануда. — Эдвард пощелкал пальцами перед его лицом. — Ты в порядке вообще? Иззи как будто раздвоился, растроился даже: часть порывалась взорваться и послать их нахуй, другая тянулась вывалить всю правду о том, что он успел сегодня передумать, а еще одна — рявкнуть: «Ну и что с вашим планом, просто давайте уже». Язык присох к небу и не желал отлипать. — Из… — Иззи? — Мягкие губы коснулись лба, и Иззи крупно вздрогнул. Губы тут же исчезли, зато руки оказались в некрепкой хватке. Он не попытался вырваться. — Что случилось? — Да нихуя не случилось. — Иззи дернул уголком рта. Первая часть почти выиграла, но жара ей недоставало. — Отъебитесь. Эдвард потянул его за волосы, заставляя посмотреть себе в глаза. У него был странный взгляд, который Иззи не мог прочесть. Он стоял и напоминал сейчас совсем не взбалмошного мальчишку, но величественного капитана, сильного и знающего всех своих людей на зубок. Иззи выдохнул сипло, сдаваясь, и в эту же секунду Эдвард произнес: — Скажи, Из, — и это был голос не Черной Бороды, но кого-то большего. Кого-то цельного. Иззи еще не слышал ничего подобного, и по позвоночнику прокатилась яростная волна дрожи. Он облизал губы. Любой план вдруг показался лучше этой необходимости говорить. — Просто… — хрипло даже для себя выдавил он, — делайте уже, что хотели. Эдвард сверкнул насмешкой. — А что, мы разве что-то хотели? Во всех своих размышлениях Иззи ни разу не допустил возможности, что они могли забыть. Сейчас он, кажется, начал понимать Стида с его «вы смеялись надо мной»; будто уязвимое нутро вытащили наружу неаккуратными пальцами и рассматривали теперь, не церемонясь. Его передернуло, и он оказался вдруг неспособен подавить это. Их этот план, черт подери, эти их игры. Иззи сжал кулаки, и Стид поднес их к лицу, прижался щекой к одному так доверчиво, обласкал второй горячим дыханием. Иззи нужно было увидеть; он начал опускать голову, в любой момент ожидая резкого рывка за волосы, рыка — ничего не последовало, Эдвард не убирал руку, но и не сжимал ее, просто держа на макушке. Стид сидел перед ним на коленях и смотрел так, как умел он один: будто знал каждую часть тебя и принимал ее. Сосущее чувство внутри дернулось и провалилось куда-то вниз живота; Иззи выдохнул резко и шумно. — Ваш этот… вчерашний план, — сказал Иззи, разжимая пальцы. Под ними кололась тонкая щетина, отросшая за два дня. Иззи никогда не замечал ее на Стиде— она была светлой, и он брился каждое утро, пропустив только сегодня. — Вы остановитесь? Если я скажу, вы остановитесь? Стид поцеловал его ладонь, не отводя взгляда. Он собирался что-то сказать, но Эдвард опередил его: — Иди сюда, Из. Эдвард потянул его за плечо, прижался всем телом, когда Иззи поднялся, и будто спрятал в себе: обхватил руками, пристроил подбородок на макушке. Иззи вдруг показался себе таким маленьким. — Ты надумал себе какую-то херню, да? — проурчал Эдвард. Иззи скорее не слышал, но угадывал слова по вибрации в его груди. Он вдохнул глубоко, прижав Иззи еще крепче, и произнес так, словно отдавал неотменяемый, самый важный приказ: — Я люблю тебя, Из. — Эдди, — не сказал, но беззвучно выдохнул Иззи. Эдвард помотал головой. Где-то, будто в другой вселенной, хлопнула резко ткань. — Нет, я скажу, и в этот раз тебе придется послушать. Я люблю тебя. Помнишь, как я просил показать мне? Теперь мы хотим показать тебе — об этом весь план. — И нет никакого плана, — сказал Стид, прижимаясь к нему со спины, укутывая собой. Он тоже был выше, черт подери, Иззи казалось, что он стал мелким беззащитным мальчишкой, каким был, когда не умел еще держать шпагу. — Мы не хотели ничего придумывать. Они обожали придумывать. На каждую мелочь у них находилось с десяток выдумок от сумасшедших до совершенно сумасшедших, и Иззи вечно бурчал на их порывы. И что же, они отказались от этого сегодня? — Почему? — Потому что тебе редко нравятся наши планы. — Стид поцеловал его в основание черепа. — И потому что план — это сразу спор, — сказал Эдвард. — А здесь не хочется спорить. Иззи закрыл глаза, тяжело сглотнув. Отзвуки их слов звенели в ушах — или это звонил корабельный колокол, он бы не разобрал сейчас. Отзвуки их слов что-то делали с его умом, с его телом: разъедали мысли, кололи кожу, пускали по ногам дрожь. Трогали нутро мягкими пальцами. — Ладно, — прошептал Иззи, утыкаясь лбом в плечо Эдварду, подставляя спину золотцу. — Ладно. — Ты позволишь? — спросил Стид, играя с пуговицей на его жилете. Будто он мог сейчас отказать. — Да, — сказал Иззи. Язык не поворачивался съязвить, не складывался даже в «валяйте». Пуговицы выходили из петель, кожаные шнурки, чуть поскрипывая, расслаблялись. Руки скользили по одежде, все не прикасались к голой коже, и это сводило с ума. Два дня назад Иззи уже распадался в их руках, распадался же — только это было иначе. Тогда не было ни «ты позволишь», ни самого честного из ответов. Не было тогда этой обжигающей прямоты — и усталость сковывала тело. Иззи замычал, когда рубашку потянули через голову, и кончиком пальца не задевая покрытую мурашками кожу: Иззи казалось, у него шерсть дыбом вставала, лишь бы дотянуться до чужих рук. Заскулил и даже не устыдился, когда штаны поползли по бедрам; открыл глаза и тут же зажмурил их: Эдвард смотрел снизу вверх и улыбался слепяще. Иззи нащупал чью-то руку — есть ли разница, чью — прижал к своему животу. — Ты позволишь? — спросил Эдвард, обнимая ладонью икру. — Да, — ответил Иззи, не понимая толком, о чем он сейчас. Эдвард поднял его ногу, стянул сапог, потом штанину — без обычной спешки, с каким-то тягучим, как горячая карамель, жаром. Поцеловал под коленом вдруг, плотно и сухо прижимаясь губами; Иззи запрокинул голову, посмотрел слепо в кружащийся потолок. Он подумал, что упадет сейчас, пошатнулся, и Стид подхватил его, опустил на койку. Вместо грубого льна тюфяков его спина встретила что-то гладкое, почти скользящее; Иззи повернул голову, прижимаясь к этому щекой. Койка была застелена девственно-белой тканью, где они только нашли такую, подумал Иззи. Мысль разлетелась тут же: Эдвард стянул второй сапог и уложил его ноги на койку, поднимаясь. Было странно лежать так, смотреть снизу вверх на то, как они раздевают друг друга, целуясь, — руки кололо от недостатка прикосновений, хотелось опрокинуть их на постель, забрать себе их стоны и вскрики, трахнуть Эдварда так, чтобы у того закатились глаза и лицо исказилось от болезненного удовольствия. Хотелось, чтобы все снова стало просто. Еще хуже оказалось лежать, принимая их прикосновения, пухом разлетавшиеся по коже. Никто не прикасался к нему так раньше, и сейчас он не понимал, как двинуться и что сделать, чтобы собрать воедино шаткую конструкцию, превратить ее во что-то весомое. Ему отчаянно не хватало веса. Каждый поцелуй забирал пару никчемных граммов, но Иззи уже потерял им счет — и привычная, приятная тяжесть сменялась выворачивающей кости легкостью. От нее голова кружилась, как в самый сильный шторм, и глаза нещадно пекло. Он выдохнул хрипло, сжимая пальцы в чьих-то волосах; он запутался, не понимая уже, кто где находится, кто трогает шею, а кто покрывает поцелуями приподнявшийся член. Чьи-то пальцы прошлись по застарелому шраму на плече, обводя по неожиданно чувствительному контуру так трепетно, будто там был не рубец, а какое-то чертово сокровище — и Иззи не выдержал. — Не могу больше, — выдохнул он, жмурясь до алых кругов перед глазами, — не могу так, Эдди. — Открой глаза, Из, — приказал Эдвард, и Иззи послушался. — Смотри на меня. Эдвард смотрел на него темно и серьезно, не отводил почерневших глаз, изучая так внимательно, будто Иззи был самым занятным, что только попадалось ему в жизни. Иззи содрогнулся, но не посмел отвернуться, вглядывался в ответ, не зная, что пытается отыскать. Стид все трогал шрам кончиками пальцев, спускался иногда ниже, рисуя спирали на груди. Иззи на мгновение почувствовал себя водой, кругами расходящейся от легкого прикосновения, и ему стало совсем невыносимо легко. Он сипло выдохнул. — Что тебе нужно? — спросил Эдвард. — Что ты хочешь, Иззи? — в этот же момент спросил Стид, и их голоса наложились друг на друга, сливаясь в единый вопрос, на который у Иззи не было внятного ответа. Морщась, он выговорил: — Веса. Тяжести. Чего-то, блядь, чего-то весомого. Эдвард опустился на него, вдавливая его в кровать. Нога Иззи сама собой поднялась, прижимая его еще сильнее, а веки опустились. Теперь он почувствовал себя песком, надежно прижатым волной — и это было намного лучше, намного проще было лежать, когда его удерживало что-то еще. Господи, он же не пил даже, откуда только в голову приходили такие мысли. Иззи слепо провел рукой по кровати, нащупал колено Стида, перебрался от него до ладони и сжал ее, закружив большим пальцем по тонкой коже запястья. Она морщилась так легко, проминалась до туго натянутых сухожилий, и Иззи потерялся в этом движении, надежно пригвожденный к реальности. — Трахните меня уже, может? — спросил он, когда странный морок отступил. Эдвард щекотно рассмеялся ему в шею. — Чьи пальцы? — спросил он. И это было так просто, что Иззи почувствовал совсем другую легкость. Он еще раз провел по мягкому запястью. — Стида. — Но я не… — слабо возразил Стид. Эдвард фыркнул. — Я тебя научу. А член чей? — Твой. — Иззи потерся щекой о его висок, чувствуя, как Эдвард морщится от колкой щетины. И все оказалось так до одури просто, что Иззи смеяться хотелось, и пока он выкарабкивался из-под Эдварда и ворчал по поводу масла, и пока вытягивался на животе, подбирая под себя ногу. Эдвард больше не выглядел настолько по-капитански: в его взгляд вернулся знакомый озорной блеск, и плечи чуть подались вперед, и даже волосы, казалось, вились менее яростно. Стид был тих и сосредоточен, слушал объяснения Эдварда с таким лицом, что Иззи все же похоронил пару смешков в простынях. Через несколько минут все веселье ушло, выжатое возмутительно талантливыми пальцами золотца (если бы Иззи не знал наверняка, он бы решил, что Стид просто притворяется неопытным, а сам перетрахал половину своего университета), сменилось резкими вздохами и рваными выдохами. Эдвард шептал во взмокшую спину неясно кому предназначавшиеся похвалы, и Стид мычал тонко сзади, пачкая бедро предсеменем. Иззи уже не поворачивался, чтобы посмотреть; ткань под лицом намокла, смялась под пальцами. Он как со стороны видел сходящиеся под шрамами лопатки и дрожащие бедра, смуглые и молочные руки, блуждающие по его коже, искрящиеся в свете свечей капли влаги на ней. — Ты очень красивый сейчас, знаешь? — сказал Эдвард, и Иззи просто знал, что обращается он к нему, а не к Стиду. Он знал это, но не мог понять: Эдвард обладал яростной, дикой красотой; нес ее, как оружие, которым владел в совершенстве. Иззи иногда не мог глядеть на него, иногда неспособен был оторвать взгляда. Что Эдвард мог видеть в нем, искореженном жизнью задолго до их встречи? Как мог говорить такое? — Прекрасен совершенно, — прошептал Стид и согнул пальцы прямо так, как было нужно, провел с оттяжкой; Иззи застонал, закусывая простынь, подался назад всем телом. — Господи, это так… Он рассмеялся вдруг торжествующим восхищенным смехом, в котором не осталось и толики стыда, и грамма неловкости. Иззи повело от этого звука, и Эдвард простонал ему в ухо, будто чувствовал то же самое, будто и его окатило жаркой волной, беспощадной и сметающей все на своем пути. Иззи с трудом приподнял голову и впился в гордо улыбающиеся губы, топя стоны в лихорадочном поцелуе. — Ну же, — задохнулся он, когда истома разверзлась настойчивой потребностью, — ну же. Эдвард вдавил ладонь между его лопаток, и Иззи распластался совсем, теряя границы между собой и койкой, проскулил тихо и коротко, но, конечно же, был услышан. — Сейчас, Из, сейчас. Как ты хочешь? Он хотел уже хоть как-нибудь; задница ныла от пустоты, член, все еще никем не тронутый, терся чувствительной головкой о влажную простыню — все тело изнывало от жажды, вспыхивали то тут, то там островки огня. Он представил, что это будет медленно, подобно приливу: Эдвард бы дрожал и сдерживался, матерился бы сквозь зубы, шарил руками, сжимая и царапая. Или быстро, с грязными шлепками кожи о кожу, с зубами, впивающимися в спину, с сильными пальцами на бедрах. Ему бы понравилось и то, и то, но одно вдруг стало интереснее остального. — Ты хотел показать. Так покажи. — Господи, Из… — У Эдварда перехватило дыхание, и он закаменел так, что Иззи не мог не почувствовать. Эдвард выдохнул шумно, мазнул волосами по его ягодицам. — Я… Он не договорил, сорвавшись на низкий стон; и Иззи отозвался эхом, почувствовав наконец медленное движение. Он был так расслаблен, что не ощутил даже растяжения — только сводящее с ума скольжение внутри себя, вдруг прекратившееся. — Ну же, — поторопил он, дернув бедрами. Эдвард ругнулся сквозь зубы и вцепился ему в ляжку. — Подожди, блядь, подожди… минуту. Иззи зажмурился, коротко и быстро дыша. Минута тянулась бесконечность. Эдвард двинулся наконец, выбив из него рваный выдох. Все же медленно, сдерживаясь — будто Эдвард пытался обуздать свою природу ради него. Он ведь и пытался, подумал вдруг Иззи той частью ума, что почему-то не была заполнена туманом возбуждения, он постоянно пытался. Ради него. — Черт… — пробормотал он, сжимая кулак до ноющих костяшек. Эдвард вдруг дернул его вверх, приподнимая на колени; Иззи застонал от нового угла — и не прекращал больше, потому что каждый медленный, продуманный толчок выжимал из него удовольствие. — Что мне можно делать? — спросил Стид, и в его голос снова вернулись эти застенчивые нотки. — Что… бля… что угодно, — сбивчиво ответил Иззи, — что ты только… ах, черт… хочешь. И ему бы задуматься, что давать такое разрешение немного сумасшедшему золотцу опасно — только он не смог понять это до того, как Стид прижался губами к основанию шеи, добавляя еще одну реку, питающую море внутри него. Губы спускались все ниже, скользили по позвоночнику влажно; одна рука протиснулась к груди, сжала ее, и Стид застонал сам. Принимать их касания, такие весомые сейчас, стало легко; они больше не забирали, но втекали внутрь, добавляли что-то еще, Иззи неведомое, и он больше не боялся принять это. Стид добрался до копчика, лизнул его, снова куда-то подевав свою стыдливость; Иззи выругался с Эдвардом в унисон. Какое-то ощущение вдруг оглушило его; Иззи даже не успел осознать его прежде, чем провалился в оргазм, больше похожий на бешеный шторм. Краем сознания он уловил, как Эдвард сорвался, наконец являя свою природу, как по бедру потекла чья-то сперма, но все это происходило где-то в отдалении, а в ушах шумела кровь, и тело яростно содрогалось. Только когда Иззи смог восстановить дыхание и откатился с липкого пятна под собой, оказавшись между Стидом и Эдвардом, он понял, что толкнуло его — их — за грань, и прикрыл лицо рукой. — Блядь, Стид, ты чертов извращенец, — выговорил он, чувствуя, как снова теплеют едва поостывшие щеки. Черт, не удивительно, что Эдвард так сорвался: Иззи только почувствовал язык, проходящийся одновременно по его входу и стволу Эдварда — и от одного этого действа уже темнело в глазах. Эдвард же еще и наблюдал золотистую макушку, наклоняющуюся все ниже и ниже… Член слабо дернулся от этой картинки. — Ты сказал… делать что угодно, — слабо возразил Стид. — Мне хотелось… — Чего? — уточнил вместо Иззи Эдвард, уже закинувший ногу на Иззи и перебирающий пальцы Стида. — Попробовать любовь на вкус. Иззи в жизни не краснел так яростно; Эдвард, кажется, захлебнулся слюной и теперь надсадно кашлял. — Бля, Стид, я тебя люблю, но… — выговорил Эдвард сдавленно и снова зашелся кашлем. Лицо Стида исказилось гримасой неверия; он побледнел так сильно, что Иззи забеспокоился. — Ты… меня?.. Иззи притянул его голову к своей груди. — Дурак, — прохрипел он. — А что бы ты тут делал иначе. Стид совсем замер, закостенел почти. — Я… Правда? Эдвард, откашлявшись, потянулся и поцеловал его в щеку, оставив влажно блестящий след. — А ты думаешь, Иззи койку таких размеров на двоих отмерял или что? Стид пожал плечом, все еще жутко тихий, и всхлипнул, пряча лицо. Иззи держал его, перебирая волосы, и не знал, что сказать. Эдвард переводил испуганный взгляд с него на Стида и обратно. — Все в порядке, — артикулировал Иззи одними губами. Усмехнулся краешком рта: — Себя вспомни. Эдвард упрямо поджал губы: — Но ты-то не… Иззи дернул головой, указывая на мокрое пятно там, где лежало его лицо. Он и сам удивился себе, когда понял, что плачет: уверен был, что разучился, но… Эдвард вот был уверен, что не может кончить без боли, а Стид — что не может ничего сделать верно. Глаза у Эдварда округлились, когда он понял, на что указал Иззи, и он выдохнул рвано. Иззи положил ладонь ему на щеку, большим пальцем очертил скулу; вспомнив кое-что, сказал уже вслух: — Ты безумно красивый, Эдвард. Не только снаружи. Ты… — но Эдвард заткнул его солоноватым поцелуем. — Я принесу нам воды обтереться. — Он встал, влез, матерясь, в штаны, и вышел. Иззи прикрыл глаза, пальцами машинально обводя ухо Стида. Он уже не всхлипывал, дышал глубоко и ровно. Чуть сдвинулся, завозившись, и подложил под щеку ладонь. Иззи изучал его постепенно, и сейчас видел: он хочет что-то сказать. — Чего? — спросил он. — Не мнись уже, все равно тут никто не поверит. — Во что? — В то, что ты не развратник, конечно, — со смешком ответил Иззи и с удовлетворением посмотрел, как вспыхивают у Стида щеки. — Я не об этом… — М-м? — Можно ли завтра дойти обратно до той лавки, где… ну… — он замялся, но это и так было ясно. И совершенно неожиданно; у Иззи брови полезли на лоб. — Зачем бы? Ты придумал еще пару гениальных острот? — Нет, но… Я думаю, что было бы правильно… В общем, я… — Что ты? — Иззи прищурился, глядя, как румянец заливает еще и шею Стида. — Да говори ты уже, ну. — Я… Это вышло случайно! Просто в пылу я опустил руку в карман вместе с той ниткой жемчуга, а потом совсем забыл. — Так ты не только развратник, но еще и вор? — переспросил Иззи, чувствуя, как голос дрожит от сдерживаемого смеха. — Какой кошмар, теперь тебе только и остается, что податься в пираты! Стид посмотрел на него взволнованными, все еще припухшими глазами; Иззи щелкнул его по носу, не сдержавшись, и хохотнул. — Ему стоит лучше следить за своим добром, — сказал Иззи чуть серьезнее. — А то он быстро прогорит здесь. И… ты не попался сразу, а теперь ничего не докажешь. Только его проблемы. Это почти умно, золотце. Стид хлопнул ресницами и широко улыбнулся, загораясь от похвалы. — Только за языком тебе все равно следить надо, — проворчал Иззи, чтобы немножко притушить это самодовольное сияние. Почему-то не сработало: Стид засветился только сильнее. — Мне показалось, вам понравилось, когда я за ним не следил. — О, еще как! — отозвался от двери Эдвард. Иззи показал ему средний палец, Эдвард кинул в ответ мокрой тряпкой — попал на лицо Стиду, состроившему самое снобское из доступных ему выражений. Что-то менялось неотвратимо, и Иззи подумалось вдруг, что он точно научится ходить по границе между морем и сушей: поймать ее было более простым делом, чем жить в одной каюте с молнией и цунами.