Одиночество

       Очнувшись, Михаил категорически не хотел открывать глаза. При всей его выносливости и почти неограниченных возможностях, пределы все-таки существовали. Он подошел к ним еще во время битвы с Тьмой. И перешел их, когда случились левиафаны, и в сражении с ними он поделился с Люцифером объемом силы, превышающим допустимый. Дальнейшие события, включающие наведение порядка на Небесах и устранение последствий в более глобальном масштабе, только усугубили ситуацию. — Люцифер, я не рискну доложить отцу, — услышал Михаил мрачный голос Рафаэля. — Он строго наказал сделать все, чтобы вы восстановились как можно быстрее, и если я сейчас доложу ему о состоянии Михаила, то достанется всем. — Ты прав, не стоит его расстраивать, — голос Люцифера звучал напряженно. — Даже если он вернется неожиданно, я беру это на себя. И спасибо, брат. Ты же присмотришь за младшими, пока я попробую помочь Михаилу? — Тебе бы самому кто помог, — недовольно отозвался Рафаэль. — Не успел приблизиться к восстановлению, уже решил свести на нет все достигнутое. Впрочем, я все равно не смогу тебя отговорить. Я присмотрю. — Спасибо, — искренне поблагодарил Люцифер даже с намеком на чувство вины в голосе. Судя по звуку шелеста крыльев, Рафаэль покинул поляну. Михаил все-таки открыл глаза, понимая, что более подходящего момента поговорить с Люцифером может и не представиться, учитывая все события. Он только не ожидал увидеть серые глаза совсем близко. Люцифер успел подойти к ложу из ветвей и травы и сейчас пристально вглядывался в его лицо, чуть склонившись. — Люци? — Михаил поморщился от того, как сипло и слабо прозвучал его голос. — Ты в порядке? Я… — Просто молчи, ладно? — голос Люцифера звучал как-то непривычно. — Я и так… — он не договорил и напряженно замер. Нерешительность, обычно абсолютно не свойственная брату, удивляла. Да и в целом поведение Люцифера вызывало вопросы. Но раньше, чем Михаил успел их задать, несмотря на просьбу о молчании, горячие губы накрыли его собственные, и все мысли просто выветрились из головы. Михаил ответил на поцелуй, не задумываясь. Всю сущность охватили радость и странный, приятный жар. Понимание, что его неправильные чувства, которые он тщательно прятал и, как мог, старался исправить, взаимны, опалило сумасшедшим чувством облегчения. Воспоминание не хочет отпускать, но Михаил заставляет себя открыть глаза. Поляна та и даже почти не изменилась. Только Люцифера нет. И уже не будет. Боль сковывает всю сущность холодом. Отец изгнал Люцифера с Небес сам. Это не то, что можно исправить. От этого знания хочется забиться в самый дальний угол на Небесах и никогда его не покидать. Все, что остается ему теперь — это память. Дар и проклятие, поскольку ему не забыть, а помнить — больно. Мысли наводняют сцены прошлого. Люцифер есть в каждой. По щеке катится одинокая слеза. Архангелу, да не какому-то, а главе небесного воинства, конечно, это не пристало. Но каждый ангел на Небесах знает, что вторгнуться на эту поляну — это прегрешение страшнее, чем пытаться попасть в Эдем после запрета отца. Его не увидят. Михаил позволяет взгляду бродить по кустам и деревьям. Как много помнит это место. И он вместе с ним. Смех и жаркие поцелуи, звенящее счастье и откровения особой близости, долгие беседы и согревающее молчание. Место помнит. Он помнит. Только помнить не значит вернуть. Встать на ноги не так просто. Вся сущность желает остаться здесь, среди призраков прошлого, под роскошной кроной дерева, где он так часто сидел с Люцифером. Михаил поднимается и идет прочь. Его ждут дела. Есть наказы отца, которые должны быть исполнены в срок и надлежащим образом. Есть братья и сестры, за которыми нужно присматривать. Он несет за них ответственность. Есть так много бессмысленного всего, что от него зависит, и еще больше того, что он обязан. Это не перечеркнуть, ведь он остается правильным и послушным сыном, пусть и ненавидит теперь свой статус. Есть так много. И только Люцифера рядом больше нет.