Moments of Love

Глаза открылись. В груди бешено стучало сердце, по спине бежал пот, правая рука неприятно зудела. Я не понимал: всего мгновение назад мы стояли среди жилистых стенок Клипота, а сейчас я лежу в своей кровати, Он же… Вергилий где-то там, в Аду. Выпутавшись из-под одеяла, я сел на край, и на мою подушку опустилась рука Кирие. Ресницы дрогнули, и сонные губы разлепились: — Неро?.. — Спи. Ещё рано, — шёпотом ответил я, коснувшись её предплечья. Она замерла. Её маленькая нога выглядывала, и пальцы сжимались от холода — я осторожно поднялся, укрыл Кирие и вышел из спальни. Тело чересчур тяжёлое, вялое, неповоротливое, будто я на самом деле был внутри Клипота, будто Он на самом деле смотрел на меня, разговаривал со мной, бил меня. На кухне непривычно тихо. Каждый день за столом собирается орава ребятишек, галдящая, вечно неспокойная и голодная, каждый день Кирие самоотверженно заботится о них, каждый день Нико устраивает налёты на наш холодильник, наверное, боится, что ей не достанется самое вкусное. Сейчас же здесь никого нет: пустые стулья и стол, отдыхающая плита, на полу светится след от луны, только занавески подрагивают от ветра, да часы щёлкают на стене. Два часа ночи. Наливаю воды и выпиваю залпом. Жажда возвращается через секунду — следует второй стакан. Кажется, я готов выпить целое озеро, и даже после этого захочу ещё. Полный стакан остаётся у раковины, когда я отхожу к приоткрытому окну. Из щёлки дует ветерок, приятный, холодноватый, остужающий; я дёргаю ручку на себя, и волна свежести обдаёт меня. Там, где футболка прилипла к телу, зябко. Луна цвета чистого льда гордо взирает на меня сверху, и мне вспоминается взгляд Вергилия, в котором смешались и обида, и счастье, и разочарование, и интерес. Такой же далёкий, такой же непонятный, такой же… чужой. — Чёрт! — вырывается из меня. Проведя ладонью по лицу, я ощущаю сухость кожи и отрастающую щетину. Всё, что случилось пару минут назад: Клипот, Вергилий, наша тренировка — всё это было настолько реально, что невольно задумаешься, не сошёл ли я с ума. В руке до сих пор было ощущение последнего выстрела, злого, проникнутого ненавистью. Хмыкнув самому себе, я вернулся к стакану и уселся за стол. Надо было подумать. Прошёл месяц с того дня, как мы победили Уризена и я узнал, что Вергилий — мой отец. Отец, который сначала оторвал руку, устроил Ад на земле, дважды надрал мне задницу, а потом поблагодарил и в какой-то мере даже признал временное поражение. Прошёл месяц, а я до сих пор не знаю, как относиться к этому. Сколько себя помню, хотелось, чтобы у меня были родители. Конечно, я чувствую безразмерную благодарность родителям Кирие, что приютили меня, Кредо, который взялся за такого остолопа, как я, поручился перед Орденом, и самой Кирие, что, несмотря на то что я сделал, что могу сделать и, скорее всего, сделаю, остаётся со мной. Это дорогого стоит. Но своё, кровь от крови, — это нечто иное, сильное, крепкое, нерушимое. Хотел — и получил. Но ценой чего? Боли, изнеможения, ненавистной слабости и долгожданной силы. И как быть с этим, я не знаю. «Стань сильнее», — говорил мне Ви, когда оказалось понятно, что уничтожить Уризена будет не так легко, как мы думали. «Обуза», — бросил Данте, в очередной раз напав на Владыку демонов. Беспомощность, желание и невозможность победить, никчёмность и абсолютная слабость — так я чувствовал себя тогда. Время шло: Нико смастерила кучу разнообразных протезов, я продолжал тренироваться — казалось, что чего-то не хватает. И это «что-то» — не знаю, демоническая форма, искомая сила, желание защитить — я обрёл на вершине Клипота. С одной стороны, я должен ненавидеть его всем своим существом за то одиночество, в котором я прожил столько лет, за те чувства, едва не сожравшие меня после отсечения Длани. С другой стороны, я должен быть ему благодарен, потому что если бы не он, то истинный демон не пробудился бы во мне, если бы не он, то Крик души не воззвал бы и Ямато по сей день оставалась бы сломанной, если бы не он, меня бы здесь не было. Луна сдвинулась в сторону, и теперь её бледные следы падали на стол, деля его пополам. Я отпил и хмыкнул. Внутри меня тоже всё было половинчатое: сила и слабость, любовь и ненависть, понимание и отрицание, желание и отторжение. Что качнёт чашу весов? Первое время я с нетерпением ждал их возвращения, всё косился на вход, как только мелькала чья-то тень, попросил Кирие держать одну комнату всегда свободной, даже, помнится, оставлял что-то из еды. А их всё не было. Никаких новостей ни от Леди, ни от Триш, ни от Моррисона. Постепенно я сдавался: мне не хотелось слушать болтовню Нико о том, какие «очешуенные» пушки мастерила её бабушка для Данте, с трудом, но всё же старался не вспоминать, в каком плачевном состоянии мы оставляли Редгрейв-сити позади, всё реже и реже я перелистывал книгу, которую Вергилий оставил мне. Внутри похолодело. Я совершенно не помнил, куда задевал эту книгу. Прислушиваясь к шагу часов, перебирал в памяти места, где мог оставить её, но полной уверенности в них не было. Я поднялся, оглядывая кухню взглядом, но, конечно, здесь её не оказалось. В коридоре, соединяющем кухню с гостиной и ведущим к гаражу, стоял комод для писем. Бумаги скрывали другие бумаги, бумаги торчали из-под ещё одних бумаг, но твёрдого коричнево-золотого переплёта видно не было. Я заглянул в гостиную, где у стенки возвышался шкаф с книгами, оставшимися ещё от родителей Кирие, однако и здесь мне не повезло. В гараже пахло маслом и металлом. Я обулся и вышел к столам, на которых в порыве хаоса лежали инструменты, запчасти, обрывки тряпок, пепельницы и кружки с неизвестным содержимым. Книги среди творческого беспорядка не оказалось. Минуту или две я бесцельно переводил взгляд с пустых бочек на запасные колёса, с воткнутых в коврик дартс на бутылки с маслом, с коробок из-под запчастей на одинокий вентилятор. Ничего в голову не приходило — я не знал, куда дел эту чёртовую книгу. Лоб покрылся испариной. Ощущение, будто я потерял не книгу, а смысл жизни накрывало меня. В голове уже возникали оправдания и извинения, а совесть в качестве стимулятора подкидывала из памяти картинки из сна. Мол, вот что Вергилий с тобой сделает, если не найдёшь его книгу. Подорвавшись, я вернулся в гостиную, залез под диван, под стол и шкаф, зашёл на кухню, распахнул все створки, потоптался около спальни, осторожно, как мышь, пробрался внутрь, заглянул под кровать, в тумбочки и под ними, даже на полках с одеждой порылся, — пусто. Был вариант, что кто-то из детей подшутил надо мной и спрятал книгу, но такую важную вещь я, скорее всего, убрал куда подальше. Так далеко, что сам забыл куда. Спустившись в гараж, я открыл фургон, и на меня дыхнуло пылью, пеплом и бензином. Сейчас мы нечасто пользуемся машиной, поскольку заказов поубавилось, а если и пользуемся, то ненадолго. Вечный бардак был на месте: пустые коробки из-под пиццы, небрежно брошенный затоптанный ковёр, упавшие баночки с лаком для ногтей, стопка старых, с прошлого месяца, журналов, смятые жестянки на столике и застиранные полотенца. Ничего не поменялось, будто мы всё ещё в Редгрейв-сити, среди разрушенных улиц, полных демонов и мерзопакостных корней, и скоро нам опять выдвигаться на зачистку. — Чёрт, — выдохнул я, усаживаясь на стул. Вдруг мне стало плевать, найду ли я книгу или нет. Никто не даст гарантий, что они вернутся. А если и вернутся, Вергилий обещал взять реванш, отдам я книгу или забуду. Так какая разница? «I curse my stars in bitter grief and woe, That made my love so high and me so low», — прочитал Ви при нашей первой встрече спустя месяц после провальной битвы с Уризеном. Его низкий, спокойный голос, будто голос актёра, казался чужим этому городу в развалинах. Он читал о чём-то великом и прекрасном, а вокруг дышало тьмой и смертью. Наверняка эта книга дорога Вергилию, раз она оказалась у его человечной половины, воплощения бессмысленных чувств, страхов, обид и слабостей. И он доверил то самое важное для него, что могло бы рассказать о нём, как о личности, что могло бы быть ключом к его сердцу, доверил мне, а я… — Ничтожество! (Pathetic!) — прошипел я сквозь зубы. Кулак сам влетел в музыкальный автомат. На пол что-то с глухим стуком упало, и машина, дважды щёлкнув, поставила первую попавшуюся пластинку, но проигрывать не стала. Я поднялся, протянул руку в темноту и, нащупав на полу пыльную рельефную обложку, невольно улыбнулся. Большая буква «V» блеснула золотом, пока я смахивал с книги грязь. Один угол корочки слегка помялся, но в общем книга оказалась цела. Усевшись и раскрыв её, я наткнулся на стихотворение «Infant Sorrow», которое при мне Ви ни разу не читал. На секунду мне стало грустно, что бедному ребёнку не дают свободы: то чьи-то руки, то пелёнки эти проклятые; а потом я расхохотался. То, что младенец считает неприятным и неправильным, со стороны родителей представляется заботой. Может быть, не всегда это видно или понятно, но их желание позаботиться первостепенно. Приятно касаться красиво украшенных страниц, с аккуратно выведенными строчками, с яркими иллюстрациями, изящными, милыми и как нельзя лучше подходящими к стихотворениям. Такой книжкой мог бы не только взрослый заинтересоваться. Ещё немного повертев её в руках, я поискал на страницах какие-нибудь пометки или чёрточки — что угодно — но ничего не нашёл: в замечательном состоянии, книга, казалось, была куплена совсем недавно — только что корочка не хрустела. — Неро?.. — услышал я далёкий голос Кирие. Когда я вышел из фургона, она стояла у открытой двери в гараж, и её взволнованный взгляд блуждал по мне. Потрясая книгой, я подошёл к ней и улыбнулся. — Всё хорошо. Я нашёл, что искал. Неуверенно она кивнула и, прижав руки к груди, шепнула: — Неро, они вернулись… *** - Вергилий, Данте, с днём рождения! (Vergil, Dante, happy birthday!) Её ласковая, лёгкая, как первый луч солнца, улыбка озарила лицо. Серо-зелёные глаза блестели счастьем и безграничной любовью, в них отражались двое белоголовых мальчишек, замерших в ожидании подарка. На столе красовался торт с восемью свечками. Длинный стол делил просторную гостиную, похожую на зал, пополам; за одним его концом напротив друг друга сидели именинники. Над трескучим камином висел семейный портрет, в тяжёлой, богато украшенной раме, расписанный буро-коричневыми красками, со светлыми спокойными лицами. Покрытая красным ковром лестница уходила наверх, откуда лился янтарный свет. Мягкие, тёплые руки коснулись шеи, и на груди звякнула цепочка. Золото и серебро неусыпно хранили целостность карминных камней, отражающих блеск свечек. - Что это? - Это мой вам подарок, – едва ощутимое прикосновение на щеке, и смущённый взгляд в пол. – Оберегайте ожерелья, как друг друга. Мальчишки синхронно кивнули. Она вновь улыбнулась, но не радость была в этой улыбке, а волнение и боль. - Вергилий, – шепнула женщина, обнимая мальчика с убранными назад волосами. – Данте, – выдохнула она, привлекая к себе растрёпанного мальчугана. И вздох, полный усталости, обречённости и надежды, разнёсся по гостиной. В огромном доме они были одни, покинутые их главным защитником, предоставленные судьбе. Её теплая ладонь скользнула со спины на плечо и осторожно сжала его. Младший сын Спарды нахмурился и спустя минуту услышал тихое, но настойчивое: - Данте. Он открыл глаза, правда, увидел совсем не родную комнату с висящими люстрами, жгучим камином и льющимся в окна солнцем, а жилистое месиво, местами поросшее адской растительностью, окаменевшие отростки, далёкие валуны, скрытые то ли пеплом, то ли туманом. Рука на плече была далека от маминой, хоть и немного напоминала об ушедших днях. И суровый взгляд голубых глаз с фиолетовыми пятнами сменил любящий – зелёных с серыми лучиками. - Данте, пора выдвигаться, – хрипло проговорил брат, убирая руку и поднимаясь. Широко зевнув, потянувшись и услышав хруст в спине, Данте встал на ноги. За те несколько часов, что ему удалось урвать сна, в Аду ничего не изменилось: та же вздыбленная земля, горы демонических трупов, гнилостно-кислый запах, кровь, кровь, везде кровь. Необходимо было идти дальше, и, хотя он не особо верил в то, что чудо свершится, и они найдут выход в мир людей, Данте шёл за братом, без лишних разговоров, без вздохов, беспрекословно. После нескольких недель в Аду он впал в странное «замёрзшее» состояние, при котором в голове лишь пульсирует мысль о мире людей. Вергилий, казалось, чувствовал себя здесь, как дома: уверенно и знающе двигался вперёд, находил идеальные для передышки места, за версту ощущал приближение демонов и каким-то чудом постоянно держал себя в чистоте. Только разбитая губа, пару ссадин на челюсти и кое-где порванный плащ давали понять, что он не раз побывал в бою. Глаза его, проникновенные и в то же время отстранённые, сканировали окружение, смотрели сквозь пространство, а может, и время. Заметив чьё-то присутствие, он останавливался и крепче сжимал ножны. Данте не нужно повторять дважды – в ладони тысячами красных всполохов появился Дьявольский меч. Земля забурлила пурпурными пузырями, и братьев окружили голодные до человечинки демоны, клацающие челюстями, рвущие когтями поверхность, брызгающие ядовитой слюной, фыркающие в предвкушении чужой крови. Грудь Вергилия медленно вобрала в себя тяжёлый адский воздух, синие глаза его обвели тварей, и большой палец толкнул гарду меча. - Господи, как я устал... (Man, I'm tired...) – зевнул Данте, повернул головой и хрустнул шеей. - Мне казалось, ты живёшь ради этого, (I thought that's what you live for) – бросил Вергилий, едва приподняв уголок губ. - Посмотрел бы я, как бы ты держался месяц без воды и пиццы, – рассерженно ответил брат и, выбросив руку с Дьявольским мечом вперёд, скользнул к демонам. Не отставая от него, Вергилий, словно ветер, пронесся мимо каинов, оставляя на них лишь крупные порезы. Переместившись к одному, он подбросил его вверх, а второго прокалывал быстрыми и точными ударами. Каин, брызнув густой кровью, рухнул на землю, и Вергилий встретил первого точным ударом пластинчатых перчаток, вновь подбросив врага в воздух. - Как видишь, прекрасно держусь, – подпрыгнув, крутанув сальто вперёд по лоскутному телу каина и прибив эмпузу пятками к земле, заявил он. - Да-да, (Yeah, yeah...) – хмыкнул Данте, проезжаясь по вражеской голове демоническим мотоциклом. Кувыркнувшись в прыжке, ударяя скопившихся тварей ледяным Цербером, он пустил в сторону Вергилия заряженную электричеством атаку и сбил позади того подскочившего ража. Брат лишь едва кивнул, даже не взглянув на Данте, бросил раскрученную Грань Силы в толпу и, на мгновение задержав ладонь над рукоятью Ямато, полоснул воздух, оставив тонкий яркий разрез, пронзивший демонов. Заметив справа от себя появление двух скудо анджело, он возвратил Грань и, материализовав Беовульфа, наносил сильные удары, от которых трещали щиты. Переместившись за спину атакующего врага, Вергилий зарядил перчатку, апперкотом подбросил того и отправил колонну сияющих мечей в джудекку, занёсшего над головой Данте своё лезвие. Улыбнувшись, брат отсалютовал. - Эй, Вергилий, (Hey, Vergil!) – позвал он, разрубая эмпуз пополам. – Чего бы ты хотел сильнее: поесть пиццы или обнять собственного сына? - Некорректный вопрос, Данте, – скалясь, ответил старший и, отразив атаку скудо анджело, пнул его в грудь. - Это ещё почему? – крикнул младший, запрыгнувший на мотоцикл, промчавшийся мимо брата и сбивающий демонов с ног. Мельком проводив Данте взглядом, Вергилий скользил лезвием от плеч, уворачивался и продолжал свою плавную атаку. Яркое-голубое свечение волной распространилось от его груди и вдруг исчезло; слегка присев, замерев в сосредоточенной позе, Вергилий молниеносно бросился, будучи одновременно тут и там, оставляя тысячу ровных острых разрезов, остановился на колене и не торопясь вложил Ямато в ножны. Едва слышный щелчок – будто разрезанное на сотни осколков пространство рассыпается, и раскромсанные, брызгающие кровью враги падают пылью. - Потому что нельзя выбирать неравнозначное, – сказал Вергилий, поднимаясь и смахивая с рукава грязь. - Хах, – фыркнул Данте, заставляя меч раствориться в оранжево-красных искрах, – значит, ты мне ответишь, если я спрошу, кого ты сильнее любишь: папу или маму? Окинув поле боя равнодушным взглядом, он обернулся к брату и, потянув уголок губы вверх, произнёс: - Это совсем другое. Нельзя выбирать то, к чему относишься с одинаковым чувством. - Получается, ничего нельзя выбирать? - Можно, – мягко ответил Вергилий, указав рукоятью меча сторону их направления. – Однако твои предложения глупые. - Почему это? – подстраиваясь под шаг брата, Данте нагнал его и, улыбаясь, добавил: – Ладно, про родителей действительно дурацкий вопрос получился, но вот пицца... – он мечтательно вздохнул, чувствуя, как усталость, навалившаяся на него до боя, отступила, – это же святое. - Хочешь сказать, ты бы всё отдал за пиццу? Данте призадумался, услышав вопрос, и почесал заросший подбородок: - На словах – да, на деле – нет. Вергилий тихо хмыкнул. Одинаковые бордовые ландшафты следовали за ними, кое-где бурнее или скуднее прорастала бледная трава, качающаяся на несуществующем ветру, в бесконечной дали маячили холмы кровавых жил. Над головой темнела серая густая дымка – то ли ядовитое облако, то ли адское небо. Под ногами хлюпали лужи крови, демонические останки и вязкая грязь, в которой смешалось чёрт пойми что. - Ты всё-таки не ответил на мой вопрос, – отозвался Данте спустя какое-то время. - Какой? - Почему ты не хочешь встретиться с сыном? - Я этого не утверждал, – челюсти Вергилия сжались, глаза слегка сузились, пальцы сильнее стиснули ножны. - Но и желание из тебя не брызжет. Пацан знать не знал, что у него кто-то из родственников в живых, а тут – бац! – сразу целых двое! – хлопок Данте эхом отозвался позади них. – Чего ты боишься? Сделав пару шагов вперёд, Вергилий остановился. Светлые, почти бесцветные брови сомкнулись, в синих омутах плескалась тоска, губы болезненно поджались. Он вздохнул, прикрыл глаза и проговорил: - Я боюсь, что он такой же, как я. Удивлённо хлопнув ресницами, Данте улыбнулся с некоторым облегчением и радостью. Подойдя к брату, он положил ему на плечо ладонь и, сжав его, серьёзно сказал: - Уже одно то, что Неро говорил на вершине Клипота, должно было переубедить тебя. А про оплеуху я вообще молчу, – он коснулся щеки и поморщился. – Неро – другой, он не такой, как ты или я. Как внутренне, так и внешне. - А что насчёт Крика души? Он воззвал ко мне, и мы соединились в едином порыве жажды силы. - Для чего тебе сила, Вергилий? – тихо спросил Данте. Их прямые взгляды встретились. Казалось, очередная битва велась между братьями, но невидимая, тайная, сокровенная. Ни один не желал уступать – никто не отводил глаз, никто не моргал. Свободная рука старшего сжалась в кулак, меч дрогнул в ножнах. - Чтобы никогда не чувствовать себя ненужным. Брат был готов услышать всё, что угодно, но только не это. Он вскинул брови и, сбитый с толку откровенным признанием, прижал Вергилия к себе. Неуклюжее объятие, глупая улыбка, громко стучащее сердце и долгожданное понимание. Хохоча, Данте отстранился и, хлопнув брата по плечу, сказал: - Всё это время ты был нужен мне, эгоистичная рожа. А теперь ты нужен ещё и Неро. Лицо Вергилия то разглаживалось, то хмурилось. Его широкая грудь раздувалась сильнее, лишь изредка опускаясь. Он закрыл глаза, сжал губы и, выдохнув, выдал: - Как глупо!.. (How foolish!..) - Глупо – это дёргать на себя дверь, которая открывается наружу, – улыбался Данте, глядя на брата. – А ты уже открыл её – осталось только зайти. Вергилий замер. Спустя секунду он кивнул и вновь встретился с искрящимся взглядом младшего. Однако битвы не случилось. Они всего лишь смотрели друг на друга, ничего не пытаясь доказать другому. Нет ни победителей, ни проигравших. - Пожалуй, ты прав, – проговорил Вергилий и зашагал далее. Данте спохватился и, смеясь, припустил следом. - Вот, собственно, о чём я и говорил! (Now that's what I'm talking about!) Но ты всё-таки подумай, как бы наверстать с пацаном упущенное. - Хватит, (Enough!) – одёрнул его Вергилий, едва заметно закатывая глаза. - Ладно-ладно, (Alright-alright) – ухмыльнулся младший, делая вид, что потерял всякий интерес к разговору. Впереди, в полусотне шагов от них, вскипела земля и освободила из своих недр кристаллическую эмпузу, блестящую красным брюшком. Она, не обращая внимания на братьев, потопала в сторону, чуть не теряясь в беловатых зарослях. Полудемоны подошли ближе, но эмпуза словно не замечала их присутствия: она покачала головой из стороны в сторону и застыла в ожидании. Данте вытянул ладонь, чтобы призвать меч, но Вергилий остановил его, продолжая следить за эмпузой. Шли минуты, а та не реагировала. Младший хотел было возмутиться, как в воздухе пошла рябь, и светло-красные полосы разрезали его, их края раздвинулись и образовали прямоугольный гудящий портал. Эмпуза тут же ожила и, перебирая тонкими лапками, пошлёпала в его сторону. - Пошли..? – предложил Данте, глядя, как блестящие камни на твари скрываются за полупрозрачной пеленой. - Это слишком рискованно, – повёл подбородком старший. – Порталы для низших демонов не предназначаются для перемещения высших демонов. Кто знает, что может случиться: расщепление, слияние с демоническим окружением или попросту ничего? - Есть предложения получше? - К сожалению, есть, – глядя на портал, выдохнул Вергилий. Он вынул Ямато из ножен и осторожно коснулся верхнего края портала кончиком меча. Разрез завибрировал сильнее, переливаясь красным и синим цветами. Бесцветные брови приподнялись, и твёрдая рука повела лезвие вверх. Сначала казалось, что ничего не происходит, однако, когда остриё Ямато оказалось выше их голов, стал заметен бледно-голубой разрез. Верхний край раздвинулся, вытянулся, посинел. Вергилий проделал то же самое с оставшимися сторонами портала. Красные углы скруглились, и проход приобрёл очертания порталов, которые создавал Вергилий. - Думаешь, теперь он сработает для нас с тобой? – подбоченясь, спросил Данте, глядя на изменённый проход. - Уверен, – сказал брат, лёгким движением убирая Ямато. – Проблема в другом: куда он нас приведёт? Качнув головой и пожав плечами, младший произнёс: - Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. И желательно, чтобы там оказалась пицца. Вергилий ухмыльнулся, мельком взглянув на него, и предложил: - Давай вместе. Данте кивнул, и, шагнув, они вошли портал. Наконец адские пустоши остались позади, думалось им. Пара мгновений в кромешной тьме – и глаза разрывает предрассветный солнечный свет. Удушливая кислотность воздуха сменяется невообразимым букетом свежести, пыли и воска. Как только они оказались по другую сторону, портал с вжиком закрылся. - Твою ж... (Shit...) – потирая веки, выругался Данте. Когда свет перестал причинять боль, братья, жмурясь, с удивлением и ужасом оглядели руины храма. - Какого хрена..? (What the hell?..) – шепнул младший. - Это Фортуна? – поинтересовался старший.