the new russian kid

***

      эйдан втыкает в белый потолок бесконечное количество часов, тянущихся днями и неделями.       он рассмотрел свою комнату, и без того выученную наизусть, примерно шестнадцать тысяч раз.       одни и те же плакаты на стене у спинки кровати и растянутые по верёвочке полароидные фотографии под ними, висящие прямо над головой и выдающие, что здесь живёт подросток; напротив множество блестящих наград за спортивные успехи, там же зеркало и ещё несколько крупных, почти формата плакатов, фотографий себя с разных ракурсов на играх и собственными росписями спиртовыми маркерами. гитара в углу, скудная аппаратура в виде пары колонок и микрофона, вместе с ними гора скомканной домашней одежды и хаос на столе под зашторенным окном из кипы бумаг, множества резинок, полупустых бутылок со средствами для укладки, пары книг, клубка спутанных проводов, расклеенных по всей поверхности стикеров со всякими заданиями и обёртками от не самой полезной еды. весь этот склад особенно нужных вещей был аккуратно раздвинут по сторонам от компьютера и клавиатуры, освобождая место для огрызка карандаша рядом с распечатанной домашней работой по математике, половину которой эйдан списал от нечего делать, а вторую оставив на неопределённый срок.       на стуле висит гора уличной одежды, которую эйдан был не в силах разобрать уже третью неделю, по полу разбросаны чеки, пледы, жестяные банки от газировок и энергетиков с шуршащими фантиками внутри, и тянутся длинные провода, уже неизвестно от чего, а по периметру потолка растянута выключенная сейчас светодиодная неоновая лента. возле входной двери деревянный шкаф, цвет которого уже был неразличим и по которому от угла до угла тянутся разного содержания надписи и наклейки, а внутри точно такой же бардак, как и снаружи.       наверное, если бы мама могла, она бы выкинула всю эту комнату вместе с её хозяином, и это был бы единственный раз, когда она была бы чистой.       бессонница заебала, тревожность тоже.       эйдану не помогали никакие таблетки, не говоря уже о всяком подсчёте баранов; хватало своего лица на фотографиях и в зеркале. в какой-то момент он сдался в попытке уснуть хотя бы в полночь и просидел за компьютером до трёх утра, а сейчас сна не было ни в одном глазу, как обычно.       на уме четвёртый час крутился новенький русский и никак не мог дать эйдану покоя.       почему он такой? почему его так легко взяли, а ему, никогда не промахивающемуся, пришлось в своё время из кожи вон лезть, чтобы доказать всем, что он на что-то способен? это несправедливо, и эйдан считает, что раз судьба и канадская школа не дают боре никаких сложностей в жизни, то он имеет полное право не следовать мнению всех остальных и не доверять ему, а также относиться с предвзятостью; чтоб жизнь малиной не казалась, проще говоря.       у эйдана вообще был пунктик на нежелание следовать за всеми остальными, потому что в его картине мира такое поведение было показателем человека “среднего”, а он мог себе позволить быть либо лидером, либо аутсайдером, ничего посередине. с момента, когда они с матерью приехали в канаду в его двенадцать лет, он твёрдо решил, что путь такого, как все, — канадца — был совершенно не для него. это было глупо — таким, как канадцы он не был уже в средней школе, жизнь под красноярском сделала своё дело в его детстве. глупо и стереотипно, но эйдана воротило от вечных лицемерных улыбок и приветствий даже с незнакомцами, как здесь это принято, как будто канадцы не жили в таком же холоде. почему мать решила уехать оттуда в такой же климат, а не, например, куда-нибудь в южные страны европы — до сих пор для него загадка, но выбирать не приходилось. с переездом он неожиданно замкнулся в себе и превратился из самого жизнерадостного мальчика-клоуна в своём классе в аутсайдера на последней парте.       единственное, в чём эйдан себе позволил оставаться посередине, это в своём поведении, которое оставалось исключительно грубым и недружественным, как привык в матушке-россии, и во внешнем виде и имени в удостоверениях, принимая более канадский вид, но не опускаясь до причёсок “под кепку” и шлёпок с шортами в любую погоду. это тоже был своего рода протест против принимающего его общества, и совершенно случайно он стал оказываться в центре внимания в каждом классе любой своей школы. так работал его образ — весь такой загадочный и закрытый, что всем хотелось его разгадать и открыть; мама в это время стала ему ещё ближе, так что на каждую историю про такое отношение к своему сыну только улыбалась и говорила “запретный плод сладок”.       мама.       она для свого сына делала всё, что только могла, что от глаз и ушей эйдана никогда не укрывалось, поэтому едва только ему исполнилось четырнадцать и выдали разрешение на работу, он тоже стал работать, чтобы помогать матери. лариса никогда его не упрекала ни за какие траты, и даже была против, чтобы он работал, потому что не хотела “отбирать у него детство”, но упрямый эйдан не слушался и всё равно уходил на заработки; мама смирилась и только просила не упахиваться сильно. и если ради кого и нужно было создавать картинку более-менее нормальной жизни, так это для неё.       эйдан поднимается с кровати и залезает на подоконник, закуривая. скоро нужно будет подниматься и отвозить маму на работу, а она не любит, когда в его машине накурено.              голова побаливает, и сигарета вообще не спасает, хотя на ней и не написано ничего про снятие головной боли. а жаль, потому что обезбол в захламлённом выдвижном ящике стола закончился позавчера. поднимается тревожность, учащая сердцебиение, эйдан снова раздражается.       звонит стандартный айфоновский будильник на тумбочке, который эйдан выключает со второго раза, потому что кнопки “отменить” и “отложить” какого-то хуя постоянно меняются местами. он зевает, разминает шею, протирает глаза, тушит сигарету и слезает с подоконника, переставляя ноги в направлении двери из комнаты и подхватывая по пути телефон.       на автопилоте заруливает в ванную и залезает в душ, споласкивается, моет голову, становится перед зеркалом, чтобы высушить и уложить свои кудри. на голове без всех этих специальных гелей и пенок, которые ему поставляла мама, получался хаос, который мог напугать и без того чувствительных канадцев в коридоре их школы. вместо утренней зарядки эйдан выжимает свои волосы и, совсем не взбодрившись, идёт из ванной в кухню.       — доброе утро, — мама красит глаза перед зеркалом в прихожей. вместо ответа эйдан приобнимает её за плечи и целует в висок, потому что не любит разговаривать по утрам совершенно, особенно по таким утрам. — что-то ты зарос совсем, ванюш, стричься не пора?       лариса оборачивается, смотря на сына снизу вверх.       дома он из эйдана превращался в ваню, потому что его метания между своей канадской и русской личностью мама не понимала. лариса свою личность на работе, в отличие от него, построила как раз на том, что она русская, но умеет улыбаться, а не стала прятаться, как ваня.       — не, ма, — он мягко снимает её руку со своих волос и уворачивается от поглаживания по щеке, не любя и прикосновения с утра. ваня вообще особенно тактильным не бывает почти никогда.       — какой ты у меня уже взрослый, — лариса качает головой, рассматривая его.       — ты это говоришь раз в два дня, — ваня закатывает глаза, улыбаясь уголками губ. — я с первого раза понял, что я уже взрослый.       на русском он разговаривает на уровне примерного ученика пятого класса, до которого в своё время и доучился. мама даже после переезда настаивала на том, чтобы ваня читал книжки на русском и, в целом, не стремился окружить себя только англоязычной средой, чтобы не забывать родного языка. лет в тринадцать его это бесило, в семнадцать он даже отчасти ей благодарен, иначе навряд ли смог бы всё это время наслаждаться русскими постироничными мемами типа “шесть четыре” и “почему”.       что такое деепричастие он не знал, как и не был уверен в том, что такое сложноподчинённое предложение, но писать в комментариях в вк “я твою мать ебал” ему это не мешало.       никто не знает, что больше всего ему нравится именно русскоязычная музыка о суровой и безнадёжной жизни, а любимые видео в ютубе это стендапы и подкасты, сделанные в россии.       почему-то эта тяга к родному — тоска? ваня не думал об этом в таком контексте, — тоже была им негласно определена в список вещей, которые делали его чуть более беззащитным.       — выспался? — спрашивает лариса, сидя за одним с ваней столом и завтракая омлетом.       — ну так, — он неопределённо качает головой, проглотив кусок бутерброда.       — снова бессонницей мучался? — догадывается мама, делая сожалеющее выражение лица, которое ване очень не нравится, потому что последнее, что он хочет, это чтобы к нему когда-либо чувствовали жалость. помолчав пару секунд, лариса начинает ещё одну неприятную тему: — ванюш, может, тебя снова на таблетки..?       — нет, — грубо отрезает он, поднимаясь из-за стола и ставя кружку на столешницу. это означает, что говорить об этом ваня больше не хочет и не будет. — я в машине жду.              захватив из комнаты рюкзак и с крючка ключницы связку своих ключей, он выходит из дома и садится в машину. откидывается на спинку водительского сиденья и потирает переносицу двумя пальцами, снова нервничая.       год назад ему диагностировали какой-то набор букв на бумажке, которую мама ему упрямо отказывалась отдавать и объяснять, а также выписали таблетки. они снимали ненавистную тревогу и бесконтрольную агрессию, но делали из вани вечно сонного овоща, не способного к нормальному функционированию в течение учебной недели. пожив в таком ритме около трёх месяцев, он твёрдо решил для себя, что лучше жить с тревогой, чем сначала пропускать тренировки по баскетболу, а потом не уметь сопротивляться противнику и туго соображать, куда бежать, когда в руки попадает мяч. ваня стал спокойнее и тише, но в обмен отдал целого себя и часть своей репутации.       к тому же, те таблетки нельзя мешать с алкоголем, что с его образом жизни вообще никак не вяжется.              лариса садится в машину молча, но с глазами, полными печали. ваня скрипит зубами, трогаясь с места, и разрываясь между собственной гордостью и желанию утешить маму.              — ты же знаешь, что из меня делают эти таблетки, — спустя пару минут дороги негромко говорит он. — я не готов рисковать собой ради какого-то выдуманного психологического здоровья.       — ну почему выдуманного? — спрашивает мама отчаянной интонацией и поворачивается к сыну.       — потому что я не вижу положительного результата, — пожимает ваня плечами. — мне не нужны транквизи… транк-ви-ли-за-торы, ма, мне нужны успокоительные, если тебя так это волнует.       — успокоительные не устраняют источник проблемы, а только на время решают её, — возражает лариса и вздыхает, зная, что она его не переубедит.       — ну и отлично, мне не принципиально, as long as it doesn’t стирает меня, — он паркуется возле салона, где работает его мама, и поворачивается к ней, выразительно смотря исподлобья и утешающе улыбаясь. — ма, не парься ты так. сама же говоришь, какой я уже взрослый. к тому же, я ведь не умираю.       — ещё этого нам не хватало! не говори так, — лариса легонько ударяет его по плечу, чем вызывает на лице сына широкую улыбку, и выходит из машины. — давай, я позвоню потом.       — пока, — он коротко машет ей, смотрит за тем, как она заходит в здание, и уезжает.              по дороге в школу ваня думает, что сегодня слишком солнечное утро для того, чтобы его тратить на первый урок, так что вместо пришкольной парковки едет в тим хортонс. там берёт себе кофе и пончик, тратя последние деньги со своей зарплаты, которая в основном и тратилась-то только на кафе и одежду.       после такого перекуса настроение располагает проехаться по городу с приоткрытыми окнами, чтобы насладиться одним из последних относительно тёплых и солнечных дней перед отвратительной ледяной зимой. климат с каждым годом становился всё холоднее и холоднее, что совершенно не радовало, но только не сейчас.       ваня искренне улыбается, когда рассветное солнце на горизонте лупит по глазам, после чего он надевает солнцезащитные очки и выезжает немного за город. там есть хвойный лес, который был ещё и парком, в котором был высоченный холм, с которого отлично видно как рассветы, так и закаты. ваня едет туда, паркуется неподалёку и забирается на этот холм, слушая пение утренних птиц. никто не знает и про это его занятие, потому что на это место, считающееся ваней своим, он приходит совсем не в первый раз, но бережёт его только для себя, называя время, проведённое там “reconnecting with the nature”.                     дышится значительно легче, даже немного хочется продолжать жить, и ваня делает пару селфи, которые позже закидывает нескольким случайным людям в снэпчате. затем он слезает с холма, споткнувшись и чуть не разбив себе нос, хохочет, развалившись под деревом у подножья, и наконец заваливается в машину. отряхивается, откидывается на спинку сиденья, заводит мотор, бросает взгляд на часы и с неприязнью отмечает, что нужно ехать в школу. нахватать полных пропусков дней с самого начала семестра казалось очень привлекательной идеей для него, но не для его матери, а расстраивать её не очень хочется.              на подъезде к школе ваня превращается в эйдана, а на парковке убеждается в этом, посмотревшись в зеркало. он ещё даже успевает на второй урок, поэтому не спеша поднимается на второй этаж, на урок математики, и вспоминает, что оставил недоделанную домашку на столе. конечно, можно было бы съездить за ней, но в русском языке у эйдана было одно любимое слово: “похуй”.       математика тянется непозволительно долго, где-то на пятнадцатой минуте уже начинает тошнить от всех этих чисел, так что на обед эйдан вырывается самым первым и садится за стол в кафетерии, где обычно собиралась его баскетбольная компания и уже сидел мэйсон.              “hey, aydan”, улыбается хадсон, подсаживаясь к нему за стол. эйдан молча кивает, даже не стараясь изобразить подобие общепринятого дружелюбия — его команда знает, что будь он не в настроении, он бы уже послал хадсона. “just wanted to let you know that i’m not gonna be on today’s practice”.       “we have practice today?”, эйдан вскидывает густые брови, потом хмурится. по расписанию у них тренировки в каждый вторник и четверг, а сегодня была среда.       “yeah..? you texted us in group chat and said that we played awfully, so we need an extra one tomorrow, which is today”, вклинивается в разговор мэйсон, дожевав картошку.       “okay… anyways”, заключает эйдан, возвращаясь к своему куску пиццы, купленной в буфете.       “yeah, and i won’t be able to do that today”, напоминает хадсон.       “sure”, кивает эйдан, показывая, что всё запомнил и принял к сведению.              обед проходит как обычно — в весёлом и расслабленном состоянии. капитан команды грузится мыслями о том, почему не помнит, как писал что-либо в их группу, но быстро это отпускает, списав на недосып. ещё он думает о том, что можно уйти и с последнего четвёртого урока, потому что, пусть химию он и понимает, но не очень любит.       после обеда эйдан полтора часа пялится на светлую макушку бори, сидящего впереди и чуть левее, который сегодня по какой-то причине даже ни разу не посмотрел на него. это тоже порождало мысли какого-то мутного содержания, которые выматывали и ещё сильнее требовали уйти домой вот прямо сейчас. только его планы свободного человека прерываются одноклассником, который ловит его после сошиалс и спрашивает, есть ли у него сигареты, — как будто эйдан станет ими делиться — а также напоминает, что сейчас у них лабораторная. вздохнув, он плетётся в кабинет химии и делает лабораторную; ну, вернее, красиво стоит рядом, пока умная одноклассница, очевидно в него влюблённая, всё делает, вписав его имя рядом со своим в уголке листа.              из школы эйдан выползает полуживой, но выходит через задний вход, чтобы покурить. через час нужно ехать за мамой, а она, опять же, не любит, когда накурено. к тому же, ей наверняка уже звонили из офиса, сообщая о том, что её “student is absent on one or more period today”.       вдоволь надышавшись никотином, он идёт на парковку и вдруг слышит какую-то возню за углом школы, потому что правый наушник, всегда живший в его ухе, к огромному сожалению сел ещё час назад. эйдан из любопытства идёт на звук и закатывает глаза, рассмотрев всё происходящее.              возле стены, смотря исподлобья, сидит хенкин и никак не пытается прикрыться. вокруг, гогоча и насмехаясь, собралась “элита школы” — гоповатые пацаны, отжимающие у тех, кто помладше, деньги, и держащие в страхе девятые и десятые классы. держались они исключительно толпой, потому что будь они по одному, их бы били все, кто ни попадя, а также в основном принадлежали к нациям арабского происхождения, из чего эйдан давным-давно сделал некие выводы.       вот новенький, умеет же приключений найти себе на задницу. он эйдана, конечно, бесит, но всё-таки побитым быть не заслуживает, наверное. так или иначе, а, пользуясь авторитетом, он решает спасти сокомандника в каком-то едином порыве благодеятельности.              эйдан освистывает самого главного:       “will”, и кивком головы подзывает к себе.              повернувшись ко всем остальным спиной, эйдан шмыгает носом и закидывает руку уильяму на шею, приближая к себе и понижая громкость голоса:       — что я говорил тебе насчёт моих пацанов?       — а это твой..? — уилл округляет глаза в удивлении.       — а это мой, — соглашается капитан баскетболистов, — и если ты ещё раз хоть пальцем его тронешь, я тебе этот палец отрежу и заставлю сожрать, ты понял?       — понял, — нервно сглатывает уильям, — да мы спросили его, не знает ли он тебя, а он, это самое, сказал, что вы враги, типа…       — гендосина, — эйдан сильнее сжимает его шею, — тебя ебать не должно, враги мы, друзья, но чтоб он тоже не тронут был, окей?       — окей, — он кивает, после чего баскетболист его отпускает.       — у тебя стафф с собой есть? — эйдан склоняет голову вбок, становясь лицом к лидеру “элиты школы”.       — есть, — уилл достаёт из кармана зиплок с травой.       — будем это считать расплатой за это небольшое недоразумение, — он улыбается уголком губ, после чего кивает в сторону арабов, мол, иди, объясняйся.              “some misunderstanding happened”, гена послушно идёт в направлении к своим гоповатым друзьям, широко разводя руки и с сильным русским акцентом обращаясь к боре, всё ещё сидящему на асфальте. “we are so sorry and are going to never bother you again, brother”, он помогает хенкину встать, улыбаясь мелкими зубами.              эйдан кивает боре в жесте “пойдём за мной” и уводит его на парковку из этого закоулка, после чего разрешает сесть в машину, всё ещё руководствуясь каким-то желанием дать хенкину пожить.       боря не разбирается в марках и крутости разных автомобилей, но замечает, что за своей машиной эйдан следит достаточно, так что какой бы модели она ни была, она всё равно выглядит красиво. внутри пахнет чем-то ненавязчивым и даже как-то убрано, хотя хенкину казалось, что кислов мог создавать только хаос вокруг себя.              “where do you live?”, спрашивает эйдан после того, как пристегивается.       “fifty seventh avenue”, бросает боря.       “do you live on the street? not surprised”, язвит капитан, прикинув в голове примерный маршрут.       “i just don’t want you to know where exactly i live”.       “don’t worry, i won’t ever stalk you even if i got paid for it”.       “then one twenty fifth”, усмехается хенкин.              помолчав пару минут, боря догадывается, что такое благородное поведение со стороны капитана не в его характере, так что решает хотя бы словесно поблагодарить его:       “thank—”.       “for god’s sake, shut the fuck up”, не отрываясь от дороги, в мгновение заводится эйдан.       “but why did you do that?”.       “'cause you’re one of my boys and they are not supposed to touch any of you, otherwise i’ll—”       “i truly thought that you were about to also punch me”, улыбается уголком губ хенкин.       “oh, i would love to”, шипит эйдан, затем резко оборачивается на борю. “hold on, also?”       “yeah, they punched me a few times, why?”       “nevermind”.              эйдан проглатывает крутящееся на языке «are you alright?» и молча едет до нужного адреса, паркуясь перед гаражом. с каких пор его волнует состояние хенкина?              “thanks for giving me a ri—”, выйдя из машины, говорит боря.       “just go and be at practice on time”, закатывает глаза эйдан.       “okay”, хенкин улыбается.              — ты очень мило злишься, — и закрывает дверь прежде, чем капитан команды успевает сказать ему в ответ что-либо ядовитое.       — пидрила, — шипит себе под нос эйдан, провожая борю взглядом до входной двери его дома.