Ставка

— Ты такой ребёнок, Макс. Разве не так? Дрожащее желе. Даниель сухо посмеивается вслед своей неуклюжей шутке, отводит глаза, но вновь и вновь скользит взглядом по угловатой юношеской фигуре, затянутой в джинсы, футболку, неизменную кепку Ред Булл. Он не может себе помочь, не только избежать физического примагничивания, а даже и самых мыслей, полнящихся образами и что хуже переживаниями со стеклянными надеждами. Что за нелепое предательство от собственного сознания так активно поддерживаемого телом? Абсолютная неспособность контролировать свои чувства, не те что связаны с резким высвобождением, что именуются эмоциями, но те, что гораздо глубиннее, те от которых в экстазе ли, в душащих ли слезах содрогаешься по ночам. Те что зовут треклятой влюблённостью, чтоб её. На него смотрят совсем не мальчишеские глаза, не глаза ребёнка, но глаза молодого человека, точно знающего, чего он хочет. И всё же во всей позе, во вскинутой голове, поджатых губах, общем напряжении сквозит истинно детское упрямство, желание доказать, что взрослый и самостоятельный, что помощь не нужна и справится сам. Человек, считающий себя выше абсолютно любой необходимости что-либо кому-либо доказывать, доказывает не себе, но ему, что ответственный и даже последствия-осознающий. Даниелю впору считать себя польщёным. Он не считает. — Достаточно взрослый, чтобы водить болид Формулы, – возражает Макс. Конечно. Конечно, достаточно взрослый, чтобы быть самым молодым водителем; достаточно взрослый, чтобы быть самым молодым из заработавших очки; достаточно взрослый, чтобы быть самым молодым из когда-либо выигравших гран-при. Скандальный талант, бьющий один рекорд за другим, не кто иной как Макс Ферстаппен. Или просто очередная проблема Даниеля Риккардо. Это не то, что он чувствует, но это то, что он знает, есть его собственная истина, более того, пропорционально растущая со временем. Заломанные за спиной руки не оставляют пространство движениям, но оставляют более чем достаточно для воображения. Даниель снова проклинает свои бесконтрольные мысли и взгляды. — Мы напарники, Макс. — И? Улыбка, настоящая и искренняя, никак не лезет на лицо, хотя его дежурная, та, которую ему порой сложно контролировать, уже там, она всегда там, кажется забывшая как слезать. Лицо Макса напротив, кажется, то и дело забывает как улыбаться. Всегда такой серьёзный, собранный, знает, что и как делать, на всё имеет своё мнение и непреминёт его высказать в любой ситуации в любое лицо, только успевай подставлять. Сначала Даниель был уверен, что это возраст — самый молодой пытается соответствовать всем стандартам и нормам, достигнутым слишком рано и потому не подходящим ещё по размеру, не более чем игра мальчишки, пытающимся притвориться взрослым. Не потребовалось много времени, чтобы понять, что стандартов в данном случае нет вообще, как и лжи, как и притворства, как и игры, есть только болезненно правдивый, искренний Макс, идущий ва-банк всегда, когда в руках оказывается неуклюжее подобие руля со множеством кнопок и тем не менее проводящий стальную линию между происходящим на трассе и всем остальным. За стальной линией улыбки не были редкостью, но стабильным состоянием, и Даниелю это понравилось невероятно. Только что не все имели в наличии стальной трос для ограждения непригодных для чувств территорий. — И то, что это будет иметь последствия. — Любые отношения имеют последствия, Даниель. В этом, я думаю, их смысл– — Это повлияет на мою карьеру. Макс открывает рот, но Даниель спешит перебить вновь. Он хорош со словами, но иногда и самый надёжный мотор начинает искрить: он тараторит, смешивая слова и проглатывая окончания. — Я не ты, Макс. Я не могу отделить одну сферу моей жизни от другой. Оно всё вместе, единое, понимаешь? Я расстроюсь до самого вечера, если проиграю, или дольше, много дольше, буду кричать, и ругаться, и рвать волосы, и я буду танцевать буги на столе Кристиана, если победа моя, пить шампанское литрами из любого ботинка и делать сальто в бассейне на крыше, и я буду злиться, если сражение с тобой будет более агрессивным, чем необходимо, буду злиться на тебя и на команду и даже на себя, и, чёрт побери, я уверен, что буду в бешенстве, если потеряю место из-за того, что между нами происходит и буду плакать по ночам в подушку, если из-за грёбанных полуторамиллиардовых тачек, гоняющих по кругу, потеряю тебя и всё, что могло бы быть между нами, – волнуется, думает, что сказал слишком, спешит добавить: — Последнее может быть, а может и не быть преувеличением, но я думаю, ты уловил мысль. Даниель переводит дыхание, сбавляя обороты до нуля за миллисекунды, нагоняемый силой оглушительно бьющегося сердца в грудной клетке, как будто оно всё уже как всегда решило, ни с кем не посоветовавшись, и теперь рвётся наружу. Он собирает крошки самоуважения вокруг себя и не бросается вслед за диким ритмом в груди, а застывает в своей неуверенности и ожидании, в виде приговора получает препарирующий взгляд бирюзовых, чтоб их, глаз. — Ты безумец, если думаешь, что ни победа, ни проигрыш, ни наши с тобой сражения никак на меня не влияют. — Не то, что я имел в- — Но я готов рискнуть. Своей карьерой, твоей карьерой, местом в Ред Булл, местом в Формуле, отношениями с отцом, нашими с тобой, настоящими и потенциальными, и я готов рискнуть тобой. – пауза, острый взгляд, он не шутит, но тут же следует тянущая улыбка: — Мы здесь играем только по крупному. Дерзкая ухмылка и короткий смех, уверенность скользит в каждой черте. В этом весь Макс. Всё или ничего. Постоянные ставки на зеро, и он всё ещё выходит победителем. Даниель хочет его поцеловать. Внутренности плавятся, дрожь зайцем прыгает по коже. — Макс, я не ты. Я не рискую всем, что у меня есть, ради призрачной надежды, что то, что я получу, будет лучше. — Почему нет? – зачем да? — Ты боишься, Даниель? И вот в глазах уже не бушует дерзость, но спокойным прибоем плещется самая зрелость. Взгляд застыл, вмиг став серьёзным. Никогда он не посмеётся над слабостью другого, по крайней мере, не убедившись сначала, что может помочь. Протягивает руку, не настаивает, ждёт. — Может вместе не так страшно? Что за сопливая чушь. Даниель не думал, что может вляпаться в эти чувства ещё сильнее. Он тянется вслед за протянутой рукой, но Макс ещё не закончил: — Я ответственен за все свои действия и решения, за своё будущее, твоя жизнь — это твоя жизнь, карьера и решение только твои. С последствиями же мы можем разобраться вместе. Как настоящие партнёры. Почти десять лет разницы между ними и именно Даниель чувствует себя младшим. — А если из-за этого потеряешь место в Формуле, можешь меня убить. Иногда Макс всё же такой ребёнок — неужели не понимает, что убийство поставило бы окончательный крест на карьере? Даниель рвано смеётся, притягивает ближе, шепча в самые губы: — Вряд ли это возможно. Он тоже решает поставить на зеро.