kötü kan

На улице поздняя ночь и удивительная тишина, характерная для какой-нибудь отдаленной местности, асфальт мокрый после дождя, весь в переливах и лунном прожекторе. Дует прохладный ветер, заставляющий сильнее кутаться в куртку, а марево оранжево-красных ламп отражается в окнах. Если чуть обойти жилые дома, неоновый свет стелется по мерцающей глади Босфора, а фонарный же — озаряет маленькие передвижные киоски, стоящие вдоль всей улицы. Хмурый мужчина со своим водителем неспешно рассекают её, пропитанную семейным уютом и спокойствием, пробираясь к небольшому коттеджу. Когда черная машина останавливается, водитель тихо сообщает, что они прибыли, и мужчина, потушив сигарету с громким вздохом, резво спрыгивает на бордюр, отделяющий тротуар от места его назначения, и умудряясь не потерять равновесие, семенит по нему широкими шагами. Впереди — неприметный маленький дом, один из сотен других таких же в этом спальном районе. Мужчина внимательно смотрит на окна, в которых не горит свет, словно думает о тайне бытия, и переводит напряженный взгляд на группу подростков в ярких переливающихся куртках, которые околачиваются рядом с домом. Свидетели ему не нужны, но они, судя по их тихим перешептываниям, решили покурить в тайне от старших и ничего вокруг себя не замечают, кроме тлеющей сигареты. Они полны энтузиазма. Они хотят побыстрее стать взрослыми. Они совсем юные. Мужчина почесывает гладко выбритый подбородок, вспоминая, как он сам точно так же в их возрасте, сбегал из дома и влезал во всякие неприятности. Внезапно мандраж охватывает тело, и всё, что ему хочется сделать – уснуть и не браться за тяжбы жизни, от которых он уже прилично так подустал. Или же закрыть воспаленные глаза, а проснуться уже с решённой проблемой по имени Эртан Сабан, который решил в последний момент вставить палку в колеса многолетнего бизнеса его семьи. Или вот так, как эти парни, сидеть на скамейке и ни о чем не думать. — Господин Бертан, — водитель, которому, кажется, так же сильно опостылела их общая рутина, подает голос, — будут еще какие-нибудь пожелания ? Бертан отрицательно качает головой, продолжая пялиться на подростков, чтобы потом, в мгновение ока, бесшумно подойти к дому, ключи от которого уже давно получил, благодаря полезным связям. К сожалению или счастью, в этом мире, его мире, все можно купить, продать и обменять. Поэтому он спокойно и аккуратно приоткрывает входную дверь, сразу же чувствуя запах чего-то пряного, сладкого, что-то похожее на ядреные женские духи. С недоброй усмешкой он смотрит на многочисленные картины на стенах в узком коридоре, на гортензии, стоящие на каждой поверхности. Осматривает проход, ведущий на кухню, небольшой зал и лестницу на второй этаж — вот и всё, вся площадь дома. Не найдя ничего, за что можно зацепиться, он быстро поднимается на второй этаж, где по идее должны быть расположена спальня хозяина, но на деле их оказывается две: хозяйская и комната еще одной неизвестной личности. Он заходит в первую — самую обжитую — где ощущается тонкое наличие обитателя: разбросанная одежда, книги, незаправленная кровать и лежащее прямо на полу женское белье. Интерес подкрадывается к нему очень даже заметно: ни в одних документах об Эртане не было информации про жену, девушку или любую другую особь женского пола. Во второй комнате, чуть побольше — могильная тишина, аккуратно заправленная кровать, не выдающая присутствия кого-либо живого. Больше никаких деталей, за которые можно было бы взяться. Будто спальня просто пустует все время. Он уже хочет разочарованно хлопнуть деревянной дверью, когда его внимание привлекает фото на прикроватной тумбочке: нашелся главный маятник, приводящий его в действие. Мужчина на мгновение снимает кепку, чтобы встряхнуть слегка вспотевшие волосы, надевает обратно, и машинально щурится, смотря на фото. На ней запечатлен виновник всех последних бед Бертана, прижимающий к себе худенькую кудрявую девочку. Девушку, судя по её яркой улыбке и аттестату в руках. Точно не свою девушку или подругу, судя по трогательным слезам на щеках и в синих глазах мужчины, Эртана. Он хмыкает, смотря на неизвестную девчонку. Глаза у неё огромные, черные, смотрят прямо в камеру, а у Бертана ощущение, что в душу. Он заинтересованно кусает нижнюю губу и проведя большим пальцем по фото, набирает того, кто точно разузнает кого так сильно пытается скрыть полицейский: — Чувак, дело есть к тебе. Помнишь нашего славного дружка Сабана ?

***

Дождь начался внезапно. Бесконечный неумолкающий дождь, который барабанил в окна так, словно пытался их разбить. Дождь, который будто собирался изливаться на землю всю предстоящую ночь, не прекращаясь. Рожбин устала лежит на развороченной кровати, в комнате, которая словно пережила мировую катастрофу, а не обычные сборы подруги на вечеринку. Подруги, которая кряхтит сейчас под боком и наигранно плачет, будто не сама она предложила, даже упорно настаивала, чтобы они пошли праздновать удачно закрытые экзамены. Что примечательно — не свои, потому сама она провалила добрую половину. — Серай, перестань скулить, — Симай, стоящая у окна с какой-то глиняной маской на лице, читая очередное любовное сообщения от своего парня, вообще не чувствовала ни головной боли, ни слабости, — или я больше никуда с тобой не пойду. Она стоит в одних широких пижамных шортах и огромной футболке с какими-то странными рисунками, и не знает, что такое страдать и плакать после весело проведенного вечера. Как и быть помятой, уставшей и несобранной. Всегда одетая с иголочки, всегда имеющая под рукой то, чем можно привести себя в порядок — она тихонько сушит волосы, напевая под нос незамысловатую песню. — Я больше никогда не выпью, – в который раз за эту ночь сообщает Серай, наигранно плача в плечо Рожбин, специально выпрашивая к себе капельку сострадания и нежности от подруг. — Ты и так больше не выпьешь. И не пойдешь куда-либо. У нас нет денег, – сообщает Рожбин, поворачивая голову, – и тебе еще к пересдаче готовиться, поэтому хватит жаловаться, королева драмы. Для вида пожурив подругу, она встает, чтобы неспешно умыться и стереть с лица черные разводы от туши, следствие того, что они сразу после ресторана очень удачно попали под дождь. Девушка включает фен и пишет отцу, что собирается домой, глубоко в душе радуясь тому, что спешить не обязательно, ведь он на дежурстве. И до учебы еще месяц, подработку она еще ищет, поэтому может позволить себе пойти домой и от души выспаться. Было бы проще остаться с подругами на ночь, но она дала слово отцу, что вернется и завтра они вместе поедут завтракать в их любимое место, совсем рядом с домом. Это была маленькая традиция их маленькой семьи, состоящей из двух человек. Вторым радостным фактором было то, что ей и до дома идти недалеко. Благо, Симай живет в пяти минутах ходьбы от дома Рожбин, и именно у неё они всегда собирались. Не только для вечеринок и шумных посиделок, но и потому что учились они тоже втроем, хоть и на разных факультетах: Серай изучала моду и дизайн, Симай — журналистику, а Ро благополучно шла по следам любимого дедушки и изучала юриспруденцию, хоть и не была блистательной ученицей, прославившейся на весь университет, как её дедушка и отец в свое время. Отец же у неё воообще во всем был самый лучший, не только в учебе и профессии, и слишком понимающий, пусть и приходил домой крайне уставшим и не слишком охотно говорил о работе и жизни. Поэтому их семейное время — утро и неспешный завтрак с обсуждением всего на свете, пока все силы не иссякли за день. — Ро, — подает внезапно голос Симай, — я же тебе говорила сегодня, что у нас в баре вокалистка заболела и ушла на неопределенное время ? — Вообще-то не говорила. — О, тогда слушай: у нас заболела вокалиста и ушла на некоторое время для лечения. Я уже сказала Сарпу, заменишь её ? Ро выключает фен, чтобы слышать подругу четче и смотрит в зеркало на свои лохматые волосы, которые уже никакими силами не уложить. — Конечно, тем более я у вас уже заменяла когда-то, думаю проблем не будет. — Я завтра скину тебе график тогда. Ро кивнула. Несмотря на всю занятость отца с бесконечными дежурствами, денег они лопатами не гребли, чтобы позволить себе жить на широкую ногу, а жить хорошо хотелось, ни в чём себе не отказывая, поэтому Ро подрабатывала то в баре, то на конкурсах, с помощью единственного, что ей досталось от матери, которую она никогда не видела — голоса. У Симай, которую растила одна мать, была схожая ситуация, и она всячески подкидывала ей работу, если была возможность. Единственной белой вороной среди них была Серай с её бездонным кошельком и какими-то неприлично богатыми родителями, которые позволяли ей все и даже больше, лишь бы она не отсвечивала и не попадала в передряги. — Может и мне с вами выйти на работу ? Простонала она с кровати, будто почуяв, что Ро думала о ней. — Бар же итак принадлежит твоим, дурочка, — Симай закачивает глаза и усмехается, — ищешь причину не готовиться к экзаменам ? — Ну, не сказать, что принадлежит, просто мой брат чем-то там владеет, — мычит в ответ девушка, — поэтому я и не прихожу туда никогда, хоть и было бы хорошо: все халявно. Но этот пучеглазый ведь донесет всё. Девушки не могут перестать хохотать над прозвищем бедного парня, владельца заведения, когда Рожбин устало прощается с ними и направляется к себе, игнорируя просьбы остаться на ночь или захватить зонт. Нужно успеть, пока дождь снова не начался и ей не пришлось заночевать. Среди подруг она всегда была самой мрачной и неактивной, хоть и легко соглашалась на любые проделки, если они они не переходили границы дозволенного и разумного, но застать такие моменты было практически невозможно: то она занята учёбой, то засиделась в библиотеке, делая задание, то с отцом чтит семейные традиции. Поэтому такие вечера, когда все втроем смогли выбраться и хорошо отдохнуть, пусть и с вечно ноющей Серай — были бесценны. Однако, несмотря на всю эту душевность, уснуть у Рожбин получалось только в своей кровати. С этими мыслями она неслась по улице, почти задыхаясь от бега, пытаясь побыстрее дойти до дома. И победно выдохнула, злорадствуя над вновь начинающимся дождем, когда подошла к знакомому дому с немного трясущимися коленями. С мыслью позвонить отцу, чтобы он в лишний раз не волновался, Рожбин уже тянулась к ключам в кармане своих джинс, когда заметила тех, кого так упорно отгоняет от дома уже месяц. — Эй, вы, сыновья собачьей самки, опять за свое, — девушка разъяренно понеслась к ним, сжав руки в кулаки и расширив ноздри, чтобы выглядеть максимально устрашающе, — все, теперь я точно пойду к вашим родителям, чтобы они выбили из вас всю дурь. И отцу скажу, чтобы посадил вас на.. Незнакомца в черном она замечает не сразу, удивлено замирает лишь когда уже подбегает к компании соседских мальчишек, которые росли на её глазах, а теперь вероломно курили все так же на её глазах, гробя свое здоровье. Мужчина в черном сидел среди них и видимо рассказывал что-то очень веселое и смешное, судя по взбудораженному гулу, при этом совершенно бесстыже раскуривая перед ними сигарету. Услышав гневный монолог, он резко замолк, устремив свой острый взгляд прямо на неё. Рожбин тоже замерла, рукой дотронувшись до складного ножичка в своем кармане: — Вы еще кто такой ? По телу быстро пробежала мелкая дрожь, когда человек, сидевший на бордюре в окружении парней, встает и делает шаг вперед, держа на ней свои яркие даже в этой легкой тьме глаза. Девушка видит и с приличного расстояния легкий прищур на его лице. Она судорожно облизывает гладкие губы и наклоняет немного голову к плечу, наблюдая за тем, как мужчина, который определенно старше неё, делает ещё два шага вперед. Черные глаза неторопливо скользят по его крепкому телосложению взбудораженным взглядом, а рука только сильнее сжимает нож, царапая мягкую кожу. Ей не то чтобы страшно, но немного волнительно, поэтому она переспрашивает по слогам, медленно и четко: — Ты кто такой ?