Бушующее пламя печали

Вечер, ветер приятно холодил разгорячённую кожу после тренировок. Улицы как всегда полны людей. Генерал, покрытый потом и тяжело дыша, медленно направлялся к своему дому после вечерней тренировки солдат. Прохладный вечерний воздух освежал его измученное тело. Он должен был поддерживать себя в форме, показывать другим пример. Времена были неспокойные, и его солдаты нуждались в уверенности, что их лидер силен и готов к любым испытаниям. Он знал что от его физической и моральной выносливости зависит многое. В этом городе все знали генерала как непреклонного и дисциплинированного человека. Его строгий режим и постоянные тренировки были не только проявлением личной дисциплины, но и важным сигналом для всех подчинённых. Они видели в нём образец для подражания, и это вдохновляло их на подвиги и самоотверженность. Кроме того, генерал понимал, что в случае внезапной опасности, ему придется сражаться плечом к плечу со своими солдатами. Он не мог позволить себе ни малейшего упущения в подготовке. Проходя мимо здания штаба, он остановился и бросил взгляд на окна, за которыми уже начал загораться свет. Сегодня он снова проведет ночь за картами и докладами, планируя и анализируя. Враг не дремлет, каждый день мог стать последним. Времени на отдых было мало, но его внутренний огонь и желание защищать мирные земли, не позволяли ему расслабиться. Он чувствовал ответственность за каждого солдата, за каждую семью в этом городе. На подходе к дому, его мысли вернулись к событиям того вечера. Когда он позволил себе слабость и впервые открылся кому-то. Разговор с наемником принес ему облегчение; он наконец освободился от груза и бремени, которые так долго нес в одиночку; он мог дышать полной грудью… Хотя призраки прошлого всё ещё преследовали, он больше не цеплялся за них, смахивая пелену воспоминаний. Он знал, что должен отпустить и забыть. По дороге он вспоминал дни, как наемник присоединился к их отряду. Вспомнил, как они впервые сразились бок о бок: сначала их встречи были сугубо рабочими, где они обсуждали стратегию ведения боя и поставки ресурсов, их союз стал символом надежды для жителей города и довольно быстро, они перешли к более не формальной обстановке в разговорах друг с другом. Он улыбнулся, вспоминая их беседы у костра до поздна, рассказы о прошлом и грёзы о будущем. Неловкие касания друг друга, смущенные взгляды и покрасневшие уши и шея Цзияня. Цзиянь с самого начала увидел в охотнике родственную душу, человека с такими же высокими моральными качествами. Несмотря на это, ему было сложно открыться, даже спустя годы отношений. Они никогда не обсуждали, в каких отношениях находятся, и не вешали ярлыков. Генерал, обычно сдержанный и строгий, в тот вечер почувствовал, как невыносимый груз упал с его плеч, хотя считал это непозволительной слабостью для человека его статуса. Наемник, привыкший к жестокости и несправедливости мира, в тот вечер слушал молча, иногда кивая в знак понимания, целовал в лоб и обнимал крепко. Его глаза, холодные и проницательные, казалось, видели сквозь душу Цзияня. Кальчаро, в самом деле, не мог больше смотреть на то как Цзиянь страдает в одиночестве. Каждый раз, когда он говорил: «Всё нормально, не переживай», охотник знал, не нормально, но в душу не лез. Он терпеливо ждал. Надеялся, что тот однажды расскажет сам, но затем он лишь наблюдал, как пропасть между ними, увеличивалась. Цзиянь всё больше закрывался в себе, избегая его, отмахиваясь своим: «Всё нормально», «Пройдет, не переживай». И по началу он верил ему, пока дело не дошло до приступов паники. До тихих всхлипов по ночам и тёмных кругов под глазами. К гадалке не ходи, видно что не всё нормально. Однако в тот вечер они всё же сделали шаг навстречу друг к другу, сократив расстояние. Кончики острых ушей окрасились в пунцовый цвет, когда Цзиянь вспомнил вторую половину этого вечера. И чем ближе он подходил к дому, тем сильнее играло воображение. Статная, обнажённая фигура всплыла перед глазами. Идеально натренированное тело, взгляд способный проникнуть в самую душу. Чёрный облегающий костюм, подчеркивающий его фигуру, кожаные ремни что обтягивали широкую, упругую грудь. Он говорит мало, но каждое слово точно и весомо. Движения плавные, уверенные. Длинные, ниспадающие почти до пояса, серебряным водопадом, волосы. Его запах. Бергамот и кедр. И его словно облили холодной водой, когда шеи коснулись тонкие губы, целуя метку резонатора. Сильные руки сцепились стальными щипцами на талии, притягивая в капкан из объятий. Он пришел в себя, стоя в своей комнате, осознав — он уже дома. Похоже, он так увлекся своими мыслями, что совершенно не помнил, как попал домой. Возможно, ему стоило бы помолиться всем богам, чтобы никто из прохожих не застал его в таком состоянии. — И, кого ты тут соблазняешь во тьме? — низкий, с легкой хрипотцой голос шептал прямо в ухо, — Но мне нравится, продолжай. Зайдя в дом, наемник увидел захватывающую картину: Цзиянь стоял в центре спальни, под ногами лежал рабочий плащ, он медленно, изящно стягивал с себя черную, обтягивающую стройное тело, форму. Его волосы, ярко-бирюзового цвета, ниспадали длинными, струящимися прядями, собранными в высокий хвост, оставляя несколько прядей обрамлять его лицо. Глаза глубокие и выразительные, эти глаза сейчас тонули в мире своих мыслей. И Кальчаро не сдержался, когда увидел в свете луны, лицо с острыми чертами, казалось высеченным из мрамора. Он поцеловал нежную кожу метки резонатора, прошелся языком по всей длине, слизывая солёные капельки пота, тут же получая ответную реакцию. — Как ты вошел? — Цзиянь откинул голову назад, подставляясь под ласку. — Ты сам дал мне ключ. — руки тянуться к ремешкам на форме, отстегивая, обнажая широкую грудь, сжимая её, лаская давно затвердевшие соски. Губы генерала дрогнули, он прикусил нижнюю, едва сдерживая стон. Ощущения с новой волной пробежались по всему телу, когда рука мужчины накрыла его пах. Он подрагивал от наполняющего жара внизу живота. Их губы сплетаются в поцелуе. Жадном, мокром поцелуе. Цзиянь ведёт Кальчаро к кровати, нависает сверху, не отпускает желанные губы, жадно вдыхая полюбившийся запах кедра и бергамота. Эта неделя была невыносимо долгой, полной работы и рутины. И раньше они могли не видеться месяцами, но теперь недели разлуки достаточно, чтобы почувствовать скучающую тоску друг по другу. Руки наемника тянуться к бирюзовым волосам, чтобы развязать хвост. Свесившиеся с чужих плеч, длинные пряди зелёных волос упали каскадом, словно живописный водопад из нефрита. Его взгляд опустился на пах, меж чужих бёдер, замечая мокрое пятно. Цзиянь седлает охотника, ёрзая, а Кальчаро мычит в поцелуй, ощущая приятное давление на пах. Ткань белья неприятно натирает вставший член — наждачная бумага, раздирающая кожу в кровь. Его толкают в грудь, охотник падает спиной на кровать, расслабляясь. Путается в нефритовых волосах, очерчивает литые свинцом мышцы, проводит меж кубиками торса, спускается ниже, но его руки перехватывают чтобы связать поясом от рабочих штанов. Это становится интереснее. И обездвиживание одновременно пугало и привлекало. Несвойственное поведение для Цзияня, но Кальчаро с удовольствием и новой волной возбуждения, примет правила игры, потому что руки генерала потянулись к оставшимся ремешкам на форме, отстегивая, один за другим. Взгляд мгновенно зацепился за стройное тело, за кубики подтянутого торса, за мускулы, выглядевшими подобно натянутым струнам, за широкую грудь с пропорциональными формами. Его тело — искусство, воплощение разврата, последняя капля, толкающая на грех. Сглотнув вязкую слюну, что скопилась в горле, охотник нетерпеливо толкнулся бёдрами вверх, сгорая от желания. Цзиянь довольно усмехнулся, припадая к губам охотника, кусая за нижнюю губу, спускаясь к шее. Язык оставляет влажную дорожку, нос скользит по коже, пальцы рук тянули вниз собачку молнии, снимали все кожаные ремни и крепления, обвивающие тело охотника. И по-хорошему нужно расстегнуть ширинку чужих штанов, чтобы теснота в паху не давила так сильно, но пока он хочет лапать Кальчаро везде, но только не там. Цзиянь медленно и нежно целует его шею, а длинные кисточки серёжек щекотали кожу, пока язык проходился по застарелым шрамам, оставляя мокрую дорожку к ключицам. Он опускался ниже, вдыхал его запах, выдыхая горячий воздух, опаляя, оставляя ожоги на и так разгоряченной коже. Макушка из зелёных волос, опускалась всё ниже, к напряженному животу, к ширинке штанов, наконец, высвобождая твёрдый стояк из плена плотной ткани. Цзиянь трётся щекой о его пах. А Кальчаро блаженно выдыхает, откидывает голову назад, не в силах выносить эту «пытку». Вся лишняя одежда летит в другой конец комнаты, а Цзиянь вновь нависает над наемником, прижимаясь вплотную. — Доверишься мне? — шёпот у самого уха. И смысл сказанных слов доходит до охотника не сразу, а когда Цзиянь касается своими, до безобразия, длинными пальцами, напряженного колечка мышц. Он застыл, а сердце больно ударилось о рёбра. И дело было не в гордости. Он осознал что Цзиянь вообще никогда его не трахал, что Цзиянь никогда до этого не был инициатором. Это было странным явлением, пугающим, интересным. Потому что Цзиянь менялся на глазах. А Кальчаро смотрел на него так, будто пытался понять смысл произведения искусства. Заметив борьбу на лице наемника, Цзиянь наклонился к нему, нежно целуя в губы. — Всё в порядке, если ты не хочешь… — Н-нет… — Кальчаро отвел взгляд в сторону, — Я хочу, просто…у меня давно не было… Их глаза встретились. И Кальчаро ожидал увидеть что угодно, но не полные желания и страсти глаза, что опасно переливались в свете луны. В ту же секунду мир охотника перевернулся, член налился новой тяжестью, под фактом того что его трахнет Цзиянь. Как он сделает это? Нежно и заботливо, как полагает Цзияну или грубо и жёстко, до искорок перед глазами. От одной только мысли у него кружилась голова. Цзиянь отстранился, только для того чтобы взять смазку, что стояла на прикроватной тумбочке. Взяв флакон, он вновь приблизился, устраиваясь между ног. Кальчаро следил за каждым движением Цзияня. За рукой что без стеснения размазала естественную смазку по члену, а он стонет с блаженством. Становилось физически больно терпеть, но он не мог позорно кончить от одних лишь касаний. Он следил за пальцами другой руки, что были измазаны в смазке. И только сейчас он обратил внимание на возбуждённый член Цзияня, с подтекающей с него естественной смазкой, набухшими венами. Он был похож на голодного дракона. Кальчаро отводит взгляд, когда Цзиянь внезапно касается пальцами, его ануса. Он с усилием старался расслабиться и не предавать этому моменту большого значения, пока над ухом не прозвучало, тихое «Расслабься». И как тут можно расслабиться когда тебя хочет трахнуть сам Цзиянь, когда хочется скулить от вида мужчины сверху, от вида… Его внимание смещают на требовательный, страстный поцелуй. Тут же проникая смазанными пальцами, внутрь. Ему дают привыкнуть, чуть погодя начиная круговые движения, аккуратно разрабатывая его. Охотник стонет в поцелуй, когда палец Цзияня нашел заветную точку, массируя её. Он задрожал, выгнувшись. С каждым прикосновением холодных, длинных пальцев, Кальчаро хотелось выть от удовольствия. Он слышал как тяжело дышит Цзиянь уткнувшись в его грудь. Колечко ануса краснеет от стимуляции, два пальца скользят уже легко, но ему нужно было как следует растянуть охотника. Он раздвигает пальцы изнутри на манер ножниц, попадая вновь по простате, срывая с губ громкий стон. А Кальчаро каждый раз словно прошибает разряд молний, от этого приятного чувства, которое вышибает мозги, оставляет лишь одно — невероятное желание быть оттраханным. Цзиянь тоже был на пределе. До этого серьёзный, уверенный мужчина, сейчас извивался, от одних лишь пальцев внутри, как уж на сковороде. Перед глазами плывет от одного лишь вида на обнаженное тело охотника, от сладких, приглушенных поцелуем, стонов, ласкающих ушную раковину. Охотник стонет когда Цзиянь добавляет третий палец. Кальчаро сильно хотелось уже наконец получить разрядку, он кусает мужчину за губу, за что получает шлепок по бедру. Что-то сверкнуло в золотых глазах. Пальцы с хлюпающим звуком покинули горячее нутро. Терпение у обоих на грани, а потому Цзиянь подхватывает охотника за бёдра, закидывая их к себе на плечи, несколько раз проводит членом по промежности. Толкается, на пробу, входя лишь на глубину крупной головки, останавливаясь, дав привыкнуть. В нём узко, в нём горячо. Кальчаро кивает ему, откидываясь на подушки сзади, распирающее ощущение захватило его. Боль от проникновения была терпимой, почти приятной. «Цзиянь вошел в него», эхом отражалось в голове, вызывая стаю мурашек. И если бы не связанные руки, он бы точно схватился за смятое одеяло, что уже пропиталось потом, схватился бы за сильные плечи, зарылся бы пальцами в макушку изумрудных волос. А Цзиянь целовал разгоряченную кожу, дразнил, сейчас особенно чувствительного мужчину. Язык проходился по каждому изгибу, рисуя кривые линии, проводя подушечками пальцев по огрубевшим белым шрамам. Кальчаро хотелось утонуть в этих ощущениях, он уже тонет, иначе как объяснить нехватку воздуха в лёгких? Он двинул бёдрами, показывая, что уже можно. Цзиянь медленно толкается, погружая свой член внутрь почти на половину, начиная постепенно наращивать темп. Он задает быстрый, размашистый темп. А Кальчаро перестал что-либо соображать ещё на моменте как Цзиянь вошел в него. Всего чего ему хотелось сейчас — захлебнуться в этих ощущениях и кончить наконец. Он чувствовал как потихоньку срывался Цзиянь, теряя контроль над собой. Он подставлял шею для поцелуев и укусов мужчине, что втрахивал его в кровать. Ему было до одури хорошо. Влажно и горячо, узко и плотно — это все, что чувствовал Цзиянь, толкаясь в податливое тело. Ощущения вскружили ему голову. Он рвано дышал, сжимая в кулаках мокрое одеяло. Челка прилипла к блестящему от пота лбу. Ему невыносимо хорошо, Кальчаро метался по простыням, поддавался на встречу, нетерпеливо сжимался и явно сходил с ума от новых ощущений. Он кончил, выгнувшись. Наслаждение накрыло его с головой и ему казалось что он сейчас потеряет сознание, потому что перед глазами появились те самые звёзды, но Цзиянь всё ещё двигался. Вызывая новые вспышки блаженства, когда член проходился по заветной точке. Он плотно обвил ногами, талию Цзияня, потянул его на себя, заглядывая в опасно-потемневшие золотые глаза, — Трахни меня так, как тебя трахал я. Точка невозврата. Последняя капля самообладания Цзияня. Цзиянь вжал его с новой силой, проникая в него под новым углом, грубее чем рассчитывал. Он трахал его. Быстро, грубо. Наслаждаясь узостью и теплом чужого тела. Охотник почти заскулил от нахлынувших ощущений, по всему телу будто гуляли разряды молний, метка резонатора дрожала, лишь усиливая ощущения от проникновения. Больше, быстрее, грубее. Он плавится от ощущений внутри, от члена, что проходился по влажным стенкам, что задевал простату на каждом толчке. Они столкнулись губами в рваном поцелуе, а Кальчаро казалось он задохнётся, ведь каждый размашистый толчок, выбивал из лёгких воздух. Удовольствие новой волной, искрило в паху, пылало. Он простонал с новым резким толчком, кончая, пачкая свой и Цзияня живот, и сжимаясь внутри так сильно, что Цзиянь не успевает вытащить, кончая внутрь. Кальчаро пришел в себя лежа на груди Цзияня, в ванной. — Прости, — прошептал Цзиянь, пальцами расчесывая длинные белые волосы. — Ты шутишь? — он охрип, и сейчас звучал особенно низко. Похоже он сорвал голос, — Это был лучший секс в моей жизни, — он откинул голову назад, расслабляясь в объятиях мужчины. Отдавая ему свою душу и сердце.