Теория катастрофы или ласточкин хвост

Глава 3 "Апноэ" Во рту стоял привкус желчи. Желудок продолжал судорожно сокращаться, исторгая из себя содержимое. Мышцы на животе и боках уже сводило от бесконечных спазмов. Голова болела, а из глаз летели искры. Да уж... Наверное, это немного странноватая реакция на свой первый поцелуй... *** После того как друзья рассказали друг другу свои истории, они сидели в молчании, оглушенные собственными откровениями. Значило ли это, что они достаточно близки, что смогли доверить друг другу свои раны? Чонин чуть улыбнулся Сынмину: – Э-эм... Ты знаешь... Тут был один парень с аутоагрессией... Он бил себя и наносил разные увечья. Короче говоря, ему стало легче, когда он понял, что всё, что он с собой делал должно было быть направлено на тех, кто довёл его до того состояния. Так что... Может тебе не нужно было делать это с собой? – юноша кивнул на руки Сынмина, – Я имею ввиду, может быть ты не себя, а своего учителя хотел убить? – К чему ты клонишь? – напрягся Сынмин. – Просто больше не пытайся вредить себе, – улыбнулся Чонин, – Когда выйдешь, просто пойди и надери зад тому уроду. Потом расскажешь как всё прошло. Парни тихо засмеялись. Стало легче. Действительно стало легче. Стоило с кем-то ещё разделить свой секрет, и вот уже невыносимый груз не так давил на плечи. И ещё Сынмин был благодарен Чонину за то, что больше они никогда не поднимали эту тему. Время шло, недели сменяли месяцы. Как и ожидалось, юноша застрял в психушке на неизвестный срок. И не смотря на своё хорошее самочувствие, его врач был недоволен состоянием молодого человека. На приёме Сынмин никогда ничего не говорил. Лишь отвечал односложно или огрызался. Дневник очевидно вёлся больше для галочки. Ни одной личной мысли. Но событие с концертом для других пациентов всё никак не давало покоя доктору. Будто это была единственная ниточка, за которую нужно было потянуть так, чтобы она не разорвалась. – Как твоё самочувствие? – спросил доктор, изучающе разглядывая лицо Сынмина. – Нормальное. – Как ты проводишь время? – доктор листал дневник молодого человека. Всем своим видом он хотел показать, что он не собирался давить на юношу. – Скучно. Смотрю телевизор или сплю. – Мне сказали, что ты попробовал играть на фортепиано... – Оно не работает. – Верно, но ты порадовал всех своим пением, – улыбнулся мужчина, не поднимая головы. Сынмин устало вздохнул и сложил руки на груди. Эти чёртовы разговоры так утомляли... Нужно было только потерпеть, когда эта болтовня закончится. – Ты не хочешь общаться с семьёй. Не подходишь к телефону, не выходишь к ним, когда они тебя посещают. Расскажи мне об этом. – Нечего рассказывать. Я не выношу женские слёзы. А моя мать плачет по любому поводу, – холодно ответил молодой человек. – Поэтому ты ничего ей не рассказываешь... Есть ли у тебя близкий, с кем ты мог бы поделиться? В голову пришло имя Чонина, но упоминать его было нельзя. Сынмину не хотелось давать пищу для размышлений, которые породят порцию новых раздражающих вопросов. Поэтому он просто отрицательно покачал головой. Но, кажется, доктор уловил что-то такое, что заставило его выпрямиться и снова открыть больничную карту молодого человека. – Я могу идти? – Что? Ах, да... Конечно. Не забудь свой дневник. Этот разговор как-то резко и странно оборвался, что очень настораживало. Быть может его врач не знал о том, что всё это время Сынмин ни разу не принял ни одного лекарства, а просто прятал таблетки за щекой, а потом выплевывал их в своей комнате и прятал под матрасом. Быть может доктор не знал и о новом друге Сынмина, но он уловил, что юноша явно скрывал свою связь с кем-то. И с этого момента клубок начал распутываться. Через пару недель санитар подошёл к Сынмину и сказал, что к нему гости. – Скажите моей маме, что я сплю, – как обычно отмахнулся юноша. – Это не твой родственник. Кто-то с фамилией Совон. Давай, Сынмин, поторопись. Сынмин был готов поклясться, что прямо в эту секунду внутри него прозвучал грохот раската грома. Неужели Каль Совон? Неужели его учитель музыки здесь?.. Кровь отхлынула от лица, и весь мир покачнулся. Сынмин едва не упал, но его поймал под локоть Чонин. – Эй, ты чего? Позвать кого-нибудь? – Это он, – прошептал Сынмин. – Твой учитель? – Да. Чонин помог другу дойти до телефонной будки, в которой никогда никого не было. Там они могли поговорить спокойно без лишних глаз и ушей. – Ты можешь не идти, – сказал Чонин. – А что если мне нужно пойти туда? – Но он... Из-за него ты здесь. – Вот именно. Внутри бушевало торнадо из противоречивых чувств. От панического страха до безудержной ярости. Что если высказать этому ублюдку всё? Здесь и сейчас? Или пойти пожаловаться на него? Пойти к своему врачу, обо всём рассказать, попросить вызвать копов и покончить с этим всем? Хватит ли духу? Хватит ли сил справиться? Чонин мягко положил руку на плечо Сынмина, вырвав его из воронки мыслей и эмоций. – Если хочешь, я могу выйти с тобой. Скажем, что ты хотел меня с ним познакомить. – Ты... Пойдёшь со мной?.. – Конечно. Я буду рядом, – мягко улыбнулся Чонин. И от этой улыбки стало легче. Благодаря поддержке прибавились силы. Сегодня всё закончится. Вместе они вышли из своего крыла. Чонин продолжал поддерживать Сынмина, заметив шаткость его шагов. Но как бы страшно, панически страшно сейчас ни было, нужно было идти. Коридор. Поворот. Ещё поворот. Ступеньки. Третий этаж. Второй этаж. Сердце чудовищно колотилось в груди, хотелось сбежать и спрятаться в своей палате под кроватью. Первый этаж. Казалось, что кровь вот-вот польётся из ушей от переизбытка адреналина. Поворот. Дверь. Сынмин сделал последний глубокий вдох, открыл дверь и замер. – Юн... Что ты здесь делаешь? – Наконец-то... Ким Сынмин, сколько можно было ждать? Девичьи руки обвили его шею, и к его груди прижалась дочь учителя музыки. Сынмин мрачно смотрел перед собой. Это какой-то ёбаный прикол, не иначе... И Чонина нет рядом. Стоило ему увидеть девчонку, как он тут же сделал несколько шагов назад, пока не скрылся на лестничной площадке. Девушка посмотрела на своего друга детства и недовольно хлопнула его по груди: – Мог бы и обнять вообще-то! – Уходи. – Нет. Я пришла тебя навестить. – Спустя пол года? – Нам не говорили где ты и что с тобой. Объявили, что ты взял академический отпуск по состоянию здоровья и всё. Я узнала, что ты здесь на днях. Давай пройдёмся, мне не уютно здесь. Охранник кивнул Сынмину, сказав, что можно пройтись по территории и до ворот. И тогда парень грубовато взял девушку за руку и потянул её за собой к выходу. Улица. Чонин и Сынмин уже выходили на улицу несколько раз, медленно прогуливаясь по закрытой территории больницы. Но сегодня была странная погода. Странные деревья, странная трава. Сейчас осень или весна?.. – Сынмин! – девушка сердито выдернула свою руку из крепкой хватки юноши, – Куда ты меня тащишь? – К выходу. Тебе пора домой. – Какого черта?! Ну-ка стой! Юн развернула парня к себе, схватившись за его запястья. Она со злостью и отчаянием смотрела в его безразличные глаза. Её пугали его изменения. Он был ужасно худой, серый, какой-то невзрачный и сухой. Да, он всегда был несколько отстранённым и часто мог обидно пошутить, но что произошло с ним сейчас? Что за усталый и раздраженный вид? – Поговори со мной, – глядя ему в глаза попросила она, – Пожалуйста... – Только не вздумай плакать, я ненавижу женские слёзы. – И не собиралась, – фыркнула Юн. – Зачем ты пришла сюда? – В школе только недавно узнали про... – Юн чуть сжала его запястья, которые до сих пор не отпускала, – Короче, говорят, что ты пытался убить себя, и оказался здесь. – И что? – безразлично спросил Сынмин. Почему-то ему действительно было абсолютно всё равно на это. В последнее время ему вообще плевать на всё, что было до клиники... – Ну, г-говорят, что... – девушка запиналась, ужасно краснея. Но раз она здесь, значит, нужно сказать, – Говорят, что ты здесь из-за меня... – Чушь. – Ну... Говорят, что ты... что я нравлюсь тебе давно, и ты не знал как сказать... – Ты правда думаешь, что я наложил бы на себя руки из-за такой ерунды? Юн обижено прищурилась: – Тебе обязательно быть таким засранцем? Я просто хотела всё выяснить. – Что выяснить? Настолько ли ты крутая, что кто-то из-за тебя готов расстаться с жизнью? Тебе так понравилась эта мысль, что ты решила приехать в психушку и услышать это лично? В щеку Сынмина прилетела звонкая пощёчина. Кожа на месте удара покраснела и стала покалывать. Почти приятно. Юн молча прошла мимо него, направляясь к выходу, но Сынмин громко произнёс: – Я и правда люблю тебя, дурочка. Но я здесь не из-за тебя. – Что ты сказал?.. Девушка обернулась. Взгляд Сынмина, который до этого был полон безразличия и отчуждения, сейчас был другим. Усталым и грустным. Но знакомым. Живым. – Иди домой, Юн. Не приходит сюда больше. – Почему ты мне раньше ничего не сказал?.. – спросила она, медленно приближаясь к нему. – Уходи. – Почему? Почему ты не говорил? – Потому что ты не для меня. Потому что я бракованный самоубийца, который лежит в психушке. Пожалуйста, оставь меня в покое. Уходи, – тихо сказал он, но вдруг девушка осторожно коснулась его щеки, встала на носочки и прильнула губами к уголку его рта. Сынмин закрыл глаза и едва слышно выдохнул, – Пожалуйста. Уходи. Но его руки крепко сжали её локти. Он хотел оттолкнуть её от себя, но сам же отчаянно впился в её губы. И ему было так, блядь, больно, потому что он мечтал об этом уже лет семь. Потому что так хотел быть с ней. Просто ходить в одну школу было недостаточно. Он хотел каждый день держать её за руку, дразнить и смотреть как она смешно злится. Хотел каждый день слышать её возмущенное "Ким Сынмин". Хотел видеть её взгляд, когда она случайно проходила мимо комнаты, где её отец давал ему уроки фортепиано. Но её папаша. Её ебаный отец-извращенец. Делал ли он что-то с ней? Нет, вряд ли. Она была живой, здоровой и н о р м а л ь н о й. Тогда какого чёрта? Почему этот урод позволял себе делать эти вещи с ним? Оторвавшись от её губ, Сынмин развернулся и поспешил скрыться в стенах больницы, оставив её одну наедине с колотящимся сердцем и ощущением первого поцелуя на своих губах. Сынмин бежал по коридорам. Спотыкаясь, он стремительно взлетал по лестнице, перескакивая через ступени. Ему становилось дурно. Перед глазами лицо этого урода, а на теле ощущение его прикосновений. Юноша бежал, задыхаясь от отвращения. Он едва не выломал дверь кабины туалета, когда резкий спазм заставил его согнуться пополам. Его тошнило, выворачивало наизнанку. Из-за этой несправедливости, из-за этого грязного кошмара. Из-за этой блядской жизни, которая была кем-то пережёвана и выхаркана на пол. Его била мелкая дрожь. Даже этот один из самых прекрасных моментов его жизни был безнадёжно испорчен. И его трясло то ли от этого осознания, то ли от рвоты, которая его ещё долго мучила. Наконец он обессиленно упал на пол, оперевшись спиной о стену. Его рот всё ещё тяжело хватал воздух, а веки устало закрылись. Было тихо. Почему нигде нет санитаров? Сынмин открыл глаза и посмотрел в сторону входа, а затем вздрогнул от ужаса всем телом. В дверях стоял Чонин с каким-то жутким выражением лица. На бледном лице под глазами пролегли серые круги. Взгляд был каким-то диким, ужасающим, словно юноша просто таким образом жутко гримасничал. А его челюсть бела сильно сжата. Обычно теплая яркая улыбка Чонина сейчас была изуродована свирепым оскалом, и Сынмин готов был поклясться, что слышал как зубы его друга скрипели. – Ты чего? – неловко спросил юноша, испугавшись вида друга, – С тобой всё в порядке? – Знаешь, что я понял, Сынмин? – голос младшего истерично дрожал, – У тебя есть другая жизнь вне этой психушки. У тебя есть семья, с которой ты не хочешь общаться. У тебя есть любимая девушка, с которой ты скорее всего будешь встречаться. У тебя есть талант, мечта, будущее. А у меня только похороненные родственники. И я не имею ни малейшего понятия, как жить вне этих проклятых стен. Я ничего не знаю о внешнем мире, потому что там я не успел пожить. Я сошёл с ума тогда, когда ещё не успел стать взрослым человеком, и теперь я навсегда заперт здесь. Сынмин медленно встал, не спуская глаз с Чонина. Он впервые видел его в таком состоянии. И было так страшно, что хотелось позвать кого-нибудь на помощь. Но видимо, помочь нужно было младшему, потому что сначала Чонин начал беззвучно рыдать, а затем упал на колени и стал кричать так, что его вопли могла слышать наверное вся больница. – Эй, успокойся, – осторожно заговорил Сынмин, – Давай я помогу тебе. – Да иди ты к чёрту, Ким Сынмин!!! – яростно закричал юноша, – Не подходи ко мне!!! – Не буду! Успокойся! Сынмин мысленно молился, чтобы санитары сбежались на шум, но их как на зло нигде не было. К счастью, Чонин сам встал и, продолжая плакать, ушёл в свою палату, закрыв за собой дверь. Кошмар. Всё это ёбаный кошмар, не иначе... Сынмин, совершенно вымотанный, скрылся в своей комнате. Ему так всё надоело. Так надоела эта дурка, эти психи, этот тупой психиатр, это бесполезное лечение. Всё это. Молодой человек приподнял матрас и достал горсть несъеденных таблеток, которые он всё это время не принимал. Очень много. Но что из них снотворное? "А что если съесть их все сейчас?" Внутри всё похолодело от этой мысли. Но тут только два исхода: либо он умрёт, либо получит сильное отравление. А корчиться над грязным унитазом в приступах работы удовольствие такое себе, так что идея отметается. Таблетки были разной формы и размеров. Но что из них снотворное? Кажется, белые... Просто съесть одну или две и наконец вырубиться, а с завтрашнего дня начать лечение, которое ему прописали. Уже хотелось просто поскорее выбраться отсюда. И сон не заставил себя долго ждать. Тело уже через пятнадцать минут стало таким тяжёлым, будто налитым свинцом. В голове не было ни одной мысли, только тишина. Казалось, что у планеты усилилась гравитация в сотни раз, и тело придавило к кровати, едва ли не раздавливая от плотности. И сон оказался таким глубоким и тяжёлым, что просто невозможно. Однако Сынмин всё равно проснулся от какого-то странного звука. Раньше проверка была даже по ночам, но после нескольких месяцев санитары перестали заглядывать в его палату, зная, что инцидентов никаких не будет. Но что за шум? Будто в комнату кто-то пробрался? Сынмин тяжело разлепил веки. В горле ужасно пересохло, даже невозможно было издать какого-либо звука. Только сиплое шипение. А тело не слушалось, словно его парализовало. Поэтому парень посмотрел в сторону и, прищурившись, в темноте увидел как длинная черная тень висела под потолком. Сынмин истошно закричал, но звука не было. Только шипение. Его пальцы крепко сжали простыни. Это всё, что он мог сделать. Сон? Сонный паралич? Сынмин взял всю волю в кулак и тяжело поднялся с кровати, неотрывно глядя на длинную тень, которая теперь обрела человеческие очертания. И прижимаясь к стене, юноша добрался до выключателя и нажал на кнопку. Свет. И Сынмин услышал собственный истошный истеричный вопль, какого сам никогда в жизни не слышал. Он упал на пол и закричал ещё сильнее, сотрясаясь крупной дрожью в рыданиях и криках. Под потолком на верёвке висел повешенный Чонин.