Горечь сирени

      Джуён бесится, когда Сынмин покупает ему цветы.              Стоит с этим маленьким (Сынмин всё ещё не миллионер) букетиком в руках и выглядит каким-то особо неопрятным на фоне нежных цветов: в поношенной кофте, растянутой в локтях, и черных шортах с тремя белыми полосками, которые не прикрывают острые коленки в ссадинах и синяках. Отросшие волосы как всегда растрёпаны. Сынмин немного хмурится, закусывая губу — не такого он, честно говоря, ожидал.              Он хотел милого румянца и искренней признательности в чужом взгляде, а получает только:              — Не нужны мне цветы, я же не девчонка! Маме лучше подари своей, — Джуён впихивает букет обратно. Щёки его чуть запекаются красным, но дело далеко не в большой любви, а смущении.              Однако не в привычке Сынмина сдаваться — цветы снова оказываются у растерявшегося Джуёна.              — Я их для тебя купил, подарки не возвращают. Передари кому-то другому, если не нравятся.              Джуён супится, но букет всё же оставляет у себя в руках: не выкидывает в ближайшей мусорке, не бросает в Сынмина. И они идут через половину города домой к Джуёну, и Джуён с этим букетом всё такой же нервно-недовольный, словно побитый жизнью или Сынмином.              Проскальзывают переулками и срезами, чтобы добраться до знакомого двора, и Джуён без ключей звонит в домофон, прося маму открыть. Закатные горячие лучи солнца лижут его уже чуть загоревший затылок и начинающую выцветать макушку. Подарить ему бейсболку, что ли, чтобы солнечный удар не словил.              Они гулко взбегают на второй этаж по ступенькам, откуда-то сверху тянет чем-то вкусным, и Сынмин вспоминает, что с самого утра не ел.              Входная дверь для них уже приглашающе открыта. Он запирает её изнутри, просто потому что Джуён всегда забывает об этом.              Чужие кроссовки неопрятно задвинуты в угол, пока Сынмин осторожно выскальзывает из своих кед и ставит их в аккуратный ряд вместе с обувью Ли-старшей: на половине Джуёна всё равно хаос.              Сам Джуён заглядывает на кухню, где его мама вечно что-то готовит. Он мнёт несчастный букет в пальцах, листья и стебли уже немного пообтрепались.              — Мам, это тебе.              Охи, вздохи, объятия, из которых Джуён неловко выпутывается, не желая показаться маминым любимцем (кем он, собственно, и являтся). Цветы оказываются в вазе на подоконнике, а душа Сынмина спокойна, когда они заваливаются в комнату Джуёна.              Здесь неприбранно, и едва удаётся сдержать порыв раздражения на валяющиеся на полу носки и стул в углу с горой мятой одежды, но Сынмин проявляет чудеса выдержки и ничего не говорит.              Временами ему начинает казаться, что Джуён встречается с ним только ради бесплатной уборки комнаты, но Сынмин стойко не даёт этим гнилым мыслям укорениться в его голове.              — Что будем делать? — спрашивает он, потому что это была далеко не его идея прийти к Джуёну домой. Сынмин вообще хотел романтичного свидания, но получил только жалобы на невыносимую жару.              Джуён шмыгает носом — аллергия на что-то цветущее, которую он яро отрицает — и первым делом включает старенький кондиционер, который с гудением начинает потихоньку гонять горячий воздух по комнате.              — Не знаю, — его излюбленный ответ. Джуён проходит к шкафу с одеждой и быстро переодевает футболку на майку полегче, Сынмин даже отвернуться не успевает из приличия. — Хочешь, послушаем музыку? Я себе вчера новых треков накачал на мобильник, тебе должно понравиться.              И вот Джуён уже теснит его на кровати, устраиваясь рядом близко-близко. Его обнаженное плечо касается плеча Сынмина, и, кажется, тонкая ткань футболки плавится между их телами. Джуён горячий, тощий, костлявый с мальчишеским золотым загаром и белёсыми шрамами на коленках. С родинкой на ключице и левом ухе — говорят, на удачу. Он долго возится с наушником, хмурится, фырчит, и Сынмин не выдерживает, хочет уже отобрать у него путаницу проводов, сам разобраться в них, но настырное урчание в желудке сбивает с мысли.              — Хочешь есть? — Джуён тоже улавливает бурчание чужого желудка и отбрасывает провода наушников, соскочив с кровати и чуть приоткрыв дверь, объявляет через всю квартиру: — Мам, Сынмин есть хочет!              — Я не голодный вообще-то, — Сынмин пытается возразить, но разве в этом доме его кто-нибудь когда-нибудь слушал? А Ли-старшей только дай повод кого-нибудь накормить, и вот он уже сидит за рабочим столом в комнате и уплетает котлету с пюре: наныли, чтобы Сынмин не уходил есть на кухню.              Сам Джуён валяется на кровати с тетрадкой по математике и ужасно хмурится над задачей — ему вдобавок досталось от зашедшей в комнату матери, ведь все накопленные к концу года долги сами себя не исправят. Сынмин в новых темах тоже плавает, но долгов у него нет: может быть, дело в опрятном виде и примерном поведении на уроках (он руководствуется методом «сиди и не отсвечивай»), а может учительница математики просто не забывает, кто постоянно таскает ей парты и стулья по первой же надобности.              Сынмин уходит на кухню, чтобы помыть тарелку, а когда возвращается — Джуён уже валяется на кровати с одним наушником в ухе. Сынмин осторожно ложится рядом и втыкает свободный наушник в правое: разум его тут же заполняет какая-то меланхоличная баллада о любви на английском. Чужой вкус музыки почти не меняется, вот только Джуён постоянно спорит с ним, говорит, что там не про любовь вовсе. Препирания их обычно заканчиваются ничем: в иностранном языке они плавают примерно так же, как и в математике, если не хуже.              Сынмин переводит взгляд на чужой профиль лица и начинает осторожно рассматривать его, заметив, что Джуён прикрыл глаза. Впитывает в себя грубые, даже временами острые черты лица, горбинку на носу, которая красит, длинные светлые ресницы (даже не у каждой девочки такие) и полные губы. Чужая внешность выглядит необычно завлекательной, и Джуён правда красивый. Как бы сам Джуён не пытался отрицать этого факта, девчонки из параллели всегда шушукались, если он здоровался с кем-нибудь из них, хоть и считали Джуёна придурком. С последним утверждением Сынмину иногда сложно не согласиться.              Когда песня подходит к концу, Джуён промаргивается и приоткрывает глаза, поворачиваясь к Сынмину. Чуть сталкивается с ним носами и отодвигается на несколько лишних сантиметров, смущенный близостью. Лишних, потому что Сынмин очень хочет его поцеловать, а у Джуёна на щеках загорается нежное смущение.              «Милый», — крутится настойчивое в голове Сынмина, но Джуён кусается, брыкается и хмурится, когда слышит такие слова в свою сторону.              А Сынмин не может: до этого все у него отношения были только с девочками, а потом на его голову упал Джуён. Сначала Сынмин, конечно же, всеми правдами и неправдами отпихивался от него, плевался ядом, а затем как-то взял и просто пропал в чужих глазах и горячих, цепких руках. Как они начали встречаться, на самом деле, почти что загадка, но отношения их длятся с середины апреля.              Сегодня был месяц, мини-годовщина — Сынмин трепетен до таких дат и мелочей, а Джуён даже не помнит.              Джуён не только не помнит, но и от цветов отказывается, на свидания тащиться не хочет, зазывает только к себе домой, где они часами слушают музыку, иногда пытаются делать домашку или смотрят новую серию «Ранеток» на немного шипящем телевизоре (Джуён их просто обожает, но всеми силами пытается не раскрыть эту великую тайну).              Сынмин не выдерживает и осторожно придвигается, затихает за секунду «до», чувствуя как сердце его в мгновение ускоряет ритм, почти выпрыгивает из груди, а потом он всё же целует. Осторожно касается губами, прикрыв глаза (Сынмин умеет целоваться, у него был большой опыт с девочками), но Джуён всегда под его касаниями будто неживой вовсе: замирает и почти не дышит, зажмурившись. Только сердце тюкает под рёбрами загнанно. Спустя пару мгновений он всё же пытается неловко ответить, но, дурак, не дышит совсем, задыхается и отстраняется от Сынмина с большими глазами и покрасневшими щеками.              Джуён соскакивает с кровати, делает пару нерешительных шагов к двери, мучительно что-то обдумывая, а потом выпаливает, что ему нужно в туалет, выскальзывая из комнаты.              Сынмин, до этого с беспокойством наблюдающий за ним, с тяжёлым вздохом падает обратно на кровать. В наушниках сменяется трэк: тишину разрезает звучание скрипки, и Сынмин мгновенно узнаёт «Fairytale» от победителя Евровидения этого года, которое они с Джуёном смотрели несколько недель назад поздней ночью.              Дурак. Ведь тут-то явно про любовь, и как этого можно не понимать?       

***

      Порой Сынмину кажется, что они и не встречаются вовсе, а так просто — близко общаются. Хорошие друзья, школьные приятели с общими проблемами: как бы умудриться не завалить итоговую контрольную по математике и сдать зачёт по истории, извернуться так, чтобы не получить нагоняй от матери.              Да, они много времени проводят вместе: гоняют мяч во дворе, засиживаются дома у Джуёна, смотрят «Ранеток» и другие попавшиеся дурацкие шоу. Иногда Сынмину удаётся уломать Джуёна сходить с ним в спортзал, но даже тогда Джуён, позависав на каком-нибудь тренажёре от силы пятнадцать минут, очень быстро выдыхается и потом устраивается удобно где-нибудь, проходя змейку на своей нокиа.              Сынмин иногда даже скучает по тем отношениям, что у него были с девушками до: он хочет романтики и нежности, желает чувствовать, что они и вправду встречаются, а не просто зависают вместе. Да, конечно, они оба парни и это значительно ограничивает публичное проявление чувств, но что им мешает держаться за руки и целоваться за закрытыми дверьми?              Сынмин решает, что, возможно, дело в отсутствии у Джуёна опыта отношений, поэтому он ведёт его в кино на какую-то романтическую комедию на последний ряд. Невыносимо хочет поцеловать Джуёна в финале фильма на сцене, в которой герой наконец-то добивается взаимности от красивой девушки, но Джуёна так насмешили предыдущие эпизоды, что весь зал до сих пор шикал на его идиотский смех.              На драме Джуён вместе с Сынмином расплакались, потому что у главной героини умерли практически все близкие, даже собака. Джуён с красными глазами шёпотом сказал, чтобы Сынмин никому не говорил, что они развели сопли только из-за смерти собаки, иначе никто из его приятелей с секции по футболу не поймёт (Сынмин думает, что он дурак).              В следующий раз на простом романтическом фильме Джуён просто засыпает, и Сынмин решает, что поцелуи на задних рядах кинотеатра это не их вариант.              Не их вариант, это когда Сынмин придерживает двери перед Джуёном, потому что получает в ответ только возмущённый взгляд. Даже когда Сынмин покупает Джуёну мороженое на свои деньги во время их прогулок, Джуён, кажется, видит в этом не романтический жест, а простую халяву.              Иногда он просто невыносимый, и Сынмину хочется плакать, забившись в угол.              Может это только он один думает, что они встречаются, в самом деле?              — Джуён, — зовёт он, в один из последних майских дней не выдержав. Джуён, занятый переключением песен на плеере, вздрагивает и на долгие несколько секунд из динамиков вырывается «Любовь спасёт мир» Веры Брежневой, чтобы Сынмин успел её узнать. Джуён смущенно мотает песни дальше, а потом и вовсе плеер выключает, показывая, что внимательно слушает. — Давай сходим на свидание в эти выходные?              Джуён склоняет в непонимании голову чуть вбок:              — Мы ведь и так каждые выходные гуляем?              Гуляем.              Сынмин сейчас, наверное, возненавидит это слово и запретит во всех словарях.              Дело в том, что гулять ему надоело, что его воротит от дружеского времяпровождения — сердце до ужаса ноет от желания встречаться и ходить на свидания.              Но не гулять.              Он делает акцент на своих словах уже в открытую:              — Нет, я хочу именно свидание, а не просто пройтись вокруг нашего района.              — И как ты себе это представляешь? — Джуён ведёт плечом и принимается ковырять коросту на коленке, выглядя погруженным в себя.              Вопрос несложный: идей у Сынмин много, и он прекрасно представляет по ночам перед сном их свидания, чтобы сейчас почти мгновенно предложить:              — Давай сходим на чёртово колесо, которое недавно открыли в парке. Я там ещё ни разу не был.              — Хорошо, — лёгкое согласие. Даже слишком.              Сынмин хмыкает, но тему эту больше не поднимает, и они снова принимаются за свои дела: Сынмин решает дополнительное задание по физике, чтобы у него точно вышла тройка за год, а Джуён листает и подчищает надоевшие песни на плеере.       

***

      В выходные они вправду идут на свидание, и Сынмин не выдерживает: одевается в новенькую кожанку, потому что по улице гуляет ветер, и натягивает рваные на коленках джинсы, делает перед зеркалом чуть растрёпанную укладку.              Его в какой-то мере успокаивает процесс ухода и украшения себя, особенно перед таким важным событием, как свидание. Их первое официальное, можно сказать.              Он приходит на место встречи за пять минут как и положено, но в итоге Джуёна приходится ждать ещё двадцать, ведь он как и всегда опаздывает, а потом прибегает запыхавшийся. Одет Джуён довольно обычно, но хотя бы не в вытянутых трениках, и на том спасибо.              Они вместе добираются до парка, кишащего в выходной день людьми, и Сынмин покупает Джуёну сахарную вату, а себе ничего не берёт — он на спортивной сушке тела перед летом и отчаянно отнекивается, когда с ним пытаются поделиться.              В очереди на колесо обозрения приходится стоять довольно долго: Джуён успевает съесть всю вату и запачкать в тающем сахаре лицо и руки (хорошо, что у Сынмина были влажные салфетки с собой). Уже без сахарной ваты в руке и на губах Джуён стояние в очереди переносит хуже, изводится, покачиваясь из стороны в сторону, а потом от скуки так и вообще начинает виснуть на Сынмине, дуть ему в ухо и тихонько ныть, чтобы поддразнить и чем-нибудь себя занять. Джуёну скучно, а у самого Сынмина всё в животе переворачивается, и очередь проходит для него незаметно, пока он ощущает на спине и плечах жар чужого тела.              В кабинке они оказываются с какой-то сладко-приторной парочкой. Сынмин раздражается, супится, завидуя их любви, ведь пока единственное романтичное, что успел сделать Джуён — это вцепиться ему в плечо и то от страха высоты.              На самой вершине этого тупого чёртового колеса парочка целуются, хихикая (извращенцы), а Джуён окончательно прячет лицо в рукав его кожанки и боязливо подвывает, когда кабинку чуть покачивает на ветру.              Вот и покатались.              — Я больше никогда сюда не пойду! — Джуён отчаянно выдыхает, выбираясь наконец на надёжную землю и потягиваясь.              Сынмин хочет на него обидеться, но сам понимает, что сглупил, забыв про то, что Джуён боится высоты (ещё одна тайна до гроба, о которой нельзя никому даже заикаться).              Близится закат, и он предлагает пойти на набережную — там красиво и обычно немного людей, если найти нужное местечко.              Джуён разводит Сынмина на карамельный попкорн и закидывает его в рот всю дорогу; пальцы у него снова сладко-липкие.              На набережной и вправду довольно пустынно. Они размещаются на низком бетонном ограждении, нагретом приятно за день солнцем, и наблюдают тёплые закатные блики на воде, и мягкие волны от лёгкого ветерка, облизывающие каменистый берег. Джуён небольно тычет Сынмина в плечо, а когда тот поворачивается, предлагает зажатый меж пальцев попкорн.              — Будешь? — угощает.              Сынмин немного ступорится от удивления, потому что Джуён делится едой не часто. Сейчас же это кажется чем-то особенным, и от таких пустяков щёки начинают нагреваться (он винит в этом тёплые закатные лучи), а сердце сладко сжимается и тюкает под рёбрами.              Сынмин чувствует себя глупо — будто бы не у него до этого было целых две девушки. Он касается чужого запястья, заставляя приблизить руку, и осторожно съедает предложенный попкорн прям так, касаясь губами пальцев Джуёна и ощущая, что они и вправду до зубного скрежета сладкие.              Как и сам Джуён для Сынмина.              Джуён от такого тушуется и прижимает руку к груди, но Сынмин знает, что мягкое касание его губ зависло, запечатлелось на чужих подушечках пальцев, и сейчас щекотливо проходится по корке мозга.              — Джуён?              — А? — он смущенно выдыхает.              — Прости, что повёл тебя на колесо. Я не подумал, глупо вышло.              Джуён бормочет, что это всё ерунда, смотря из-под своих выгоревших на солнце светлых ресниц, и Сынмин подсаживается ближе, чуть напирает, потому что сердце чувствует, сердце требует в предвкушении — сейчас, — и они чуть сталкиваются кончиками носов. А потом Сынмин мажет губами по чужим, ощущая их карамельную сладость, и его больше не волнует ничего вокруг.              Джуён с шумом горячо выдыхает в поцелуй и кажется впервые не замирает в испуге, а пытается действовать, касаться, хоть и пугливо-осторожно — Сынмин почти мурчит и тает на чужую неловко-неумелую нежность.              Ему хочется больше, он едва сдерживает себя, хоть это и удаётся с трудом, когда Джуён — такой. Когда Джуён наконец в открытую показывает, что Сынмин ему тоже нравится и у них действительно отношения.              Счастье, однако, длится недолго.              Кто-то окликает издалека:              — Джуён!              Джуён вздрагивает, резко отстраняясь, и испуганно оглядывается. Сердце Сынмина йокает, когда он облизывает сладкие от поцелуя губы и всё не может забыть ощущение чужого тепла на них. Его до глубины души разочаровывает чужое появление, но он не винит Джуёна: их отношения тайна для других.              Это Джисок. Он как всегда с облезлым футбольным мячом под мышкой, растрёпанными от ветра пушистыми обесцвеченными волосами и мальчишеской улыбкой. Один из очень близких друзей Джуёна с футбольной секции. Сынмин даже по глупости ревновал Джуёна к нему раньше, учитывая, насколько те близки, но вскоре понял, что тактильность их носит только дружеский, почти братский характер.              Вот и сейчас при встрече они дурачатся, обнимаются, похлопывая друг друга по плечу, и снова смеются над чем-то, чего Сынмину, похоже, никогда не понять. Смех у них обоих — идиотский до ужаса.              — О, Сынмин, привет, я тебя сразу со спины и не узнал, — Джисок пожимает ему руку, улыбаясь, и всё-таки не сдерживает свой длинный язык за зубами: — Романтично тут у вас. Что делаете?              Сынмин делает глубокий вздох, сдерживаясь, чтобы не обрушить своё раздражение на Джисока. Да романтично. Да, Джисок им чертовски помешал. Может проваливать.              Он решает промолчать: в конце концов, это лучший друг Джуёна, пускай тот с ним сам и объясняется.              Джуён находит слова быстро, пускай и смущается в первые мгновения, а на щеках его до сих пор алеет лёгкий румянец:              — Да так, сходили сегодня на чёртового колесо, которое недавно открыли.              — И как? — глаза Джисока расширяются, он уже и забывает, что что-то ему показалось романтичным после слов Джуёна.              — Высота громадная, но вообще не страшно, хотя кабинка на самом верху прям ходуном ходит: вот-вот отвалится, — Джуён привирает, пытаясь как всегда показаться смелее, чем он есть. Джисок ахает и начинает засыпать его вопросами. Потом поддразнивает Джуёна, говорит, что не верит в его бесстрашие перед высотой. В конце концов их диалог сводится к тому, что Джисок достаёт свой новенький плеер, и Сынмин знает, что это означает:              — Короче, парни, вам повезло: я пока шёл, такой рэп крутой записал. Сейчас включу, вы будете первыми слушателями!              И он включает. Сквозь невнятный динамик вырывается голос Джисока, прерываемый его немного сорванным дыханием. Рэп как всегда об одном и том же: что-то про школу, про бесячих учителей, про футбол и математику. Это далеко не первая попытка Джисока записать клёвый рэп: на памяти Сынмина, он слышал уже более двух десятков его проб в этом деле, и не сказать, что чужое творчество сильно впечатляет. Джуён же в восторге, и они с Джисоком сливаются в горячем обсуждение услышанного. Сынмин сидит на бетонном ограждении забытый, ощущая, как лучи заката начинают напекать загаром его оголенные дырками в джинсах колени. Солнце медленно заходит за водную гладь: поздней весной оно всегда светит дольше.              — Слушай, хотите в футбол погонять? Я как раз шёл к Гонилю во двор: он наконец-то освободился и не против поиграть. Чонсу вроде тоже хотел, — взгляд Джисока загорается, когда он обсуждает в красках будущую игру: сейчас хоть и был конец мая, учились они очень условно, и у всех наконец появилось больше свободного времени, чтобы позависать вместе.              — Конечно, я всегда за, ты же меня знаешь, — Джуён улыбается от предвкушения хорошей игры, наконец-то состоящей не из двух человек.              — А ты, Сынмин, пойдёшь? — Джисок вдруг вспоминает, что с Джуёном они не одни. У Сынмина, сидевшего и молча слушающего их бурный диалог, настроение ниже плинтуса. Он хочет стукнуть Джуёна, стукнуть Джисока и расплакаться уродливо злыми слезами.              Но он только отмахивается, пытаясь казаться безразличным:              — Идите без меня, колено что-то сегодня разболелось. Может, в следующий раз, — и это он уже врёт, не планируя ни следующие, ни послеследующие разы: Сынмину вообще хочется запереться у себя в комнате и больше никогда оттуда не выходить. И номер Джуёна заблокировать, и вообще сделать так, чтобы он понял, кого сейчас бросает ради своего тупого футбола во дворе.              Сынмин ожидает, что Джуёну этого натянутого согласия будет достаточно, чтобы свалить, ведь они с Джисоком уже отходят на пару шагов, когда Джуён вдруг говорит:              — Джисок, иди пока вперёд, я сейчас тебя догоню.              Джисок сначала непонимающе моргает, но потом кивает и продолжает идти вперёд, прислонив динамик плеера к уху: снова переслушивает свой рэп. Джуён же, поглядев пару секунд другу вслед, отступает и возращается к Сынмину — у того в груди от этого всё трепещет, взгляд загорается слабой надеждой.              — У тебя же на самом деле не болит коленка, да? — напрямую спрашивает Джуён, ловя руку Сынмина. Сынмин думает секунду, закусывая губу, и всё-таки качает головой:              — Не болит. Я просто не хочу, понимаешь... — и стопорится. Он хотел, чтобы этот вечер они провели только вдвоём, но забыл об этом сказать Джуёну, к тому же так неудачно подвернулся Джисок со своим футболом... Сейчас, смотря, как горят чужие глаза в предвкушении, у Сынмина не получается сказать, что он хочет Джуёна только для себя. Поэтому выпутывает ладонь из чужой слабой хватки: — Забей. Давай созвонимся просто вечером, хорошо?              Джуён кивает и мнётся. Смотрит на удаляющуюся спину Джисока, потом на Сынмина, прикусывает нижнюю губу. Он раздумывает с секунду, отступает, получает ещё один кивок от Сынмина и всё же убегает догонять Джисока.              Сынмин шумно выдыхает. Он только сейчас замечает, что всё это время ковырял на большом пальце заусенец и наконец содрал его — капелька крови набухла и сорвалась вниз по коже. Неприятно.              Это должен был быть только их вечер вместе: они бы целовались на закате, смотрели на воду, а потом пойшли к кому-нибудь домой и продолжили целоваться там под романтические фильмы на фоне. Сынмин бы сказал Джуёну в очередной раз, как он его любит, и Джуён, возможно, рассказал бы наконец вслух о том же.              Но ничего из запланированного не произошло.              Пришёл трижды проклятый Джисок, и Джуён, недолго думая, увязался за ним, чтобы поиграть в футбол.              Джуён вообще редко когда задумывался более чем на несколько секунд, если нужно было выбирать между Сынмином и другими его увлечениями.              И Сынмин...              Сынмин всегда оставался не у дел.              Он думал, что почти привык к этому. Но вдруг оказалось, что нет, что ему до сих пор больно, и гнилые мысли о том, что Джуёну плевать на эти чувства с высокой колокольни,              никак не хотели покидать его голову.       

***

      Тем днём Джуён звонит ему ближе к одиннадцати вечера, когда Сынмин уже готовится ко сну. Он радостно выдыхает в трубку:              — Мы так хорошо поиграли! Зря ты не пошёл.              Сынмин бормочет только вялое:              — Ага.              И Джуён притихает.              — Ты на меня обиделся, что я ушёл играть с парнями, Сынмин?              И у Сынмина почему-то язык не поворачивается сказать «да». До этого он был так зол на Джуёна, что хотел вообще игнорировать его целую неделю в наказание, но стоило услышать чужой осторожный голос в трубке, и нагноившееся раздражение как рукой сняло. Осталось только усталое бессилие:              — Нет, всё в порядке. Я же сам сказал, что всё нормально.              Джуёна молчит. Кажется, это успокаивает его не очень. Он говорит негромко в динамик на выдохе:              — Прости.              — Не извиняйся, — Сынмин качает головой. Может быть, это он слишком много требует от Джуёна в их отношениях? Может быть, это именно Сынмин хочет держать Джуёна всегда рядом и не давать общаться ему с друзьями? Слишком эгоистичен? — Спокойной ночи.              — Спокойной.              В их отношениях что-то не так, он это чувствует. Понимает, что не должен ощущать себя так паршиво, когда Джуёну радостно и весело с друзьями.              Возможно, они в чём-то не сходятся: Сынмин привык быть любящим и нежным в отношениях, привык заботиться и сдувать пылинки, засыпать подарками, но Джуён каждый раз только обижается на такое отношение, говорит, что он не девчонка и недовольно фырчит. Но как тогда проявлять любовь к Джуёну, чтобы ему нравилось? — Сынмин не знает ответа на этот вопрос да и не умеет по-другому.              Проходит ещё неделя, наконец-то начинается лето, и заканчивается учёба. Сынмин ожидал, что у них теперь будет больше совместного времени, но Джуён устраивается на работу, говоря, что хочет накопить на новенький крутой велосипед. Из-за этого они, кажется, ещё больше отдаляются и встречаются гораздо реже, чем в учебный период: Джуён бегает расклеивать рекламные объявления, а потом подрабатывает в кафе то ли официантом, то ли грузчиком, то ли всем сразу.              Сынмин из лучших побуждений поначалу пытается встречать его вечером после работы, наивно надеясь, что возможно они проведут вместе час-другой, но Джуён со всех своих подработок и смен приходит выжатый и голодный как собака. Обычно он только вяло отвечает на вопросы, а, набив желудок, тут же начинает вырубаться. Сынмин расстраивает видеть Джуёна таким уставшим из-за попытки заработать на какой-то там велосипед, и он перестаёт его встречать.              Когда у Джуёна наконец-то выдаётся один выходной, Сынмин тут же заваливается к нему домой, и они как и раньше смотрят «Ранеток». Сынмину даже удаётся вытянуть слабо отнекивающегося Джуёна на улицу погулять: там вовсю пахнет цветением сирени и летней свободой, кружащей голову.              — У детского сада, куда я ходил, росло много сирени, и я её постоянно объедал летом, — делится неожиданно Джуён, когда они останавливаются у огромного разросшегося куста. Он срывает мягкие мелкие цветы с ветки, и внимательно их разглядывает.              — Зачем? — Сынмин удивляется, а Джуён только глупо хихикает:              — Ты что, не знаешь? Если съесть цветок сирени с пятью лепестками, то тебе очень повезёт, — Джуён срывает ещё одну горсть цветов, и ещё, пока в один момент не восклицает: — Вот, смотри!              Сынмин смотрит: и вправду, среди похожих маленьких цветков затаился один с пятью лепестками. Джуён мягко отделяет его от ветки и заставляет Сынмина съесть, ухахатываясь, когда тот морщится: удача его только горчит травянисто на языке.              Несмотря на всё, именно за это Сынмин и полюбил Джуёна почти год назад: за искреннюю непосредственность и дурацкие шутки, за скрытую в глубине от чужих глаз ранимость и чувствительность. Сынмину до безумия нравится, что только ему Джуён показывает эту свою сторону.              Под конец прогулки Джуён вдруг говорит:              — Я уеду к бабушке на несколько дней скоро, у неё будет день рождение.              Сынмин кивает: такое происходит далеко не первое лето.              — А как же твои подработки?              — Я попросил Джисока подменить меня на неделю.              — Неделю? — Сынмин удивляется, потому что к бабушке Джуён уезжал обычно всего на три дня.              — Бабушка стала часто болеть в последнее время, и мама думает, что она может скоро... — Джуён обрывается и болезненно замолкает на несколько секунд. Пытается неловко перевести тему: — В общем, вот. Мама сказала, что мы уезжаем во вторник днём. Я правда не помню, какое это число.              Сынмин замирает, выдыхая. Его сердце и тело пронзает болезненными иголочками рушащихся планов, сковывает. Он бездумно подсказывает:              — Одиннадцатое. Одиннадцатое июня.              Джуён кивает:              — Точно. Я ещё как раз обрадовался что именно в это число, а то Джисока обязали таскаться вплоть до десятого в школу, долги по литературе закрывать. Зато потом он свободен. Удачно получилось, да?              — Ага, — едва слышно соглашается Сынмин. Он ещё раз внимательно вглядывается в лицо Джуёна и понимает, что да, не помнит.              Что Джуён совершенно забыл про день рождения Сынмина в июне. В июне одиннадцатого числа.       

***

      Вплоть до вторника они снова почти не пересекаются: Джуён опять на своих подработках, а Сынмин, чтобы отвлечься от разбитых чувств, целыми днями зависает в спортзале. Там его всё чаще начинают залавливать молодые девушки, которых тут летом — хоть отбавляй. Они знакомятся с ним, шутят, и Сынмин думает, а может быть ему просто... Нет, не может он так. Сколько бы Джуён не разбивал ему сердце своими невинными поступками, Сынмин любит его до одури.              В понедельник он случайно сталкивается с идущим со школы Джисоком — тот рад до безумия, что учёба для него теперь уж точно закончилась.              — Кстати, я со следующего дня заменяю Джуёна на его подработках, так что завтра заскочить не смогу, поэтому держи сейчас, вот, — Джисок вручает Сынмину бархатный мешочек на узелке, и сквозь ткань прекрасно прощупывается очертание очков. Солнцезащитных, очевидно. — Я завтра позвоню, тебя поздравлю, но пока сделай вид, что ты не понял, что это, — Джисок чуть смущенно улыбается, и Сынмин его искренне благодарит. Солнцезащитные очки вещь полезная, учитывая, что его последние и единственные именно Джисок случайно разбил прошлым летом мячом.              Сынмин к вечеру получает ещё несколько сообщений от приятелей из спортзала и школы, которые спутали дату дня его рождения. И хотя обычно он привык ложится рано, в этот день Сынмин пролежал почти до часу ночи, постоянно проверяя телефон и ожидая поздравления от Джуёна в полночь.              Но ничего.              Утром родители будят его шариками в комнате и звонкими поцелуями в щёки. Сынмин смеётся и купается в их заботе и нежности — он знает, что они его очень любят.              Родителям, правда, уже через пару минут приходится бежать на работу, и Сынмин остаётся один на один с праздничным тортом на столе и ровно семнадцатью свечками в нём. В телефоне уже несколько сообщений с поздравлениями от родственников, а спустя полчаса Сынмину звонит бабушка и долго-долго желает ему всего на свете.              К часу дня от Джуёна до сих пор тишина, хотя даже Джисок набрал ему сообщение, в котором смайликов оказалось больше, чем букв.              В прошлые выходные Сынмин сказал, что заглянет к Джуёну в день отъезда, чтобы попрощаться, но сейчас ему не хочется ничего. День рождения кажется ему до жути особенным днём, который должен быть идеальным, но сейчас Сынмин совсем один. Да, его поздравили практически все его приятели, но от желанного человека ничего нет.              Сынмину, кажется, что он может и расплакаться.              Сообщения от Джуёна всё-таки приходит, но без поздравлений, только короткое: «Мы через полчаса уезжаем». Но и об этом они в прошлый раз договаривались.              Сынмин шмыгает носом и чувствует, что голову его сдавливает от разбитых ожиданий и сердца. Может быть, им действительно стоит разойтись, если единственное, что Сынмин получает от этих отношений — сплошное разочарование?              Он уже собирается написать, что занят и не сможет попрощаться лично, но не может так поступить. Сынмин медлит: он как-то заторможено собирается и выходит во двор. Ему идти до дома Джуёна быстрым шагом пять минут, с сообщения же прошло почти десять.              Взгляд падает на пахучий куст сирени.              Ну и где его удача?              Эмоции в Сынмине подрагивают, как в почти переполненном сосуде, готовые вот-вот выплеснуться слезами, пока он рвёт горсти сиреневых цветов, прижимает заботливой их к своей груди, глубоко вдыхает аромат, который ассоциируется с Джуёном.              Сынмин всё ещё раздумывает: а может, не надо?              И потом вдруг срывается на бег.              Дыхание спирает, лёгкие режет, когда он под удивлённые взгляды прохожих торопится, лишь бы только успеть, и во двор Джуёна забегает уже с красным лицом и невозможностью вымолвить ни слова, сжимая в одной руке сорванные ветви сирени.              Джуён...              Джуён стоит у своего подъезда рядом с машиной и осторожно загружает туда вещи, которые его мама спускает из квартиры на улицу. Он выглядит обеспокоенным чем-то и постоянно оглядывается, потому почти сразу замечает Сынмина.              А Сынмин останавливается рядом с ним, запыхавшийся, хватающий жадно воздух, с растрёпанным никудышным букетом пахучей сирени. Выглядит как дурак — не меньше.              Пытается выговорить сквозь рези-вздохи:              — Это... Тебе, — и впихивает сирень Джуёну.              Джуён не дёргается от сирени, наоборот, прижимает её к груди и краснеет. Мило как и всегда (пожалуйста, не говорите ему об этом). Выдыхает:              — Спасибо, — и улыбается, неловко пытаясь пригладит взлохмаченные волосы. А потом вдруг начинает тихонько смеяться.              Сынмин не понимает, обижается до глубины души, пока Джуён откладывает сирень и возиться в открытом багажнике машины. Поворачивается он уже с букетом в руке. Букет не куплен, явно составлен сам, и хоть выглядит криво, Сынмин чуть не плачет, когда тот оказывается в его руках. Он пытается укорить:              — Ты их с клумбы нарвал?              — Да. — Джуён спохватывается и пытается объясниться: — Но с разных! Немного перед Администрацией, а потом со всего района по чуть-чуть. И ещё это... Вот! — Джуён вручает ему какую-то коробку, пахнущую новизной. С накипающей искренней нежностью выдыхает: — С днём рождения.              — Спасибо, — Сынмин ошеломлённо пытается разглядеть картинку на коробке, но чувствует, как перед взглядом всё горячо мутнеет, а Джуён гордо говорит:              — Это наушники. Я с Хёнджуном все магазины техники в городе оббегал, он помог мне выбрать самые хорошие. Помнишь ты жаловался, что твои уже не работают, а в спортзале тренироваться скучно без музыки?              Сынмин кивает. Да, было что-то такое: мельком единожды в разговоре. Пару месяцев назад. А Джуён взял и запомнил.              — Они выглядят дорогими, — бормочет он, но на коробку даже не смотрит. В голове у него только одно: Джуён, Джуён, Джуён...              — Я уломал начальника, и он мне сразу заплатил за месяц, а ещё...              Но Сынмин его больше не слушает: опускает коробку у своих ног, а сам притягивает Джуёна, впиваясь в его губы поцелуем. Дыхание их смешивается, и Джуён не замирает каменным изваянием под прикосновениями, а с жаром отвечает, хоть и немного неловко: цепляется за плечи Сынмина и жмётся близко-близко, так что становится даже жарко от тепла тел, а между их плоскими мальчишескими грудными клетками попадает в ловушку букет сорванных с клумб цветов. И это даже ценнее купленных.              Они отстраняются, когда воздуха начинает не хватать, и Сынмин задыхается, чувствует, что предательски расплывается лужей.              Джуён всё ещё очень близко, когда осторожно говорит:              — Сынмин, не плачь, пожалуйста, — и оставляет на его щеке почти что детский поцелуй.              Сынмин всхлипывает, шмыгает и не знает куда себя деть, утыкаясь носом в чужой висок и ощущая, что Джуён весь пропах сиренью.              Всё-таки Сынмин очень любил цветы, но больше, конечно, — Джуёна.