Серьга в ухе

Скрипит стул. Стëпа неловко дергается, даже как-то непреднамеренно, когда напротив садится дядь Жека — он себя так разрешил звать после того, как с отцом начал больше времени проводить. Пялит главное на него так, сука, пристально, что от этим взгляда хочется сбежать, под землю провалиться, да хоть удавиться, лишь бы дядь Жека на него так не пялил. И Стëпа знает, куда направлен его взгляд. Не на глаза, вовсе нет. Это был не тот разговор, где у него спрашивают как дела, треплют по плечу и отправляют дальше рок слушать. Это тот разговор, где ему вставляют пизды, причем крупной. Взгляд дядь Жеки был направлен на серьгу. Господи, и че они все так к ней приебались? — А теперь, — Боков наклоняется ближе, чуть отставляя назад челюсть, смотрит исподлобья. Плохой знак. — Поговорим с тобой как мужик с мужиком. Если ты им еще являешься, конечно. Ну началось. Стёпа переводит взгляд к отцу. Тот стоит в дверном проеме, весь сгорбившийся, по лицу рукой проводит — трусит. Он всегда трусит. Не умеет адекватно со своим ребенком разговаривать, вот и пускает на него дядь Жеку, как цепную собаку с поводка. Все они, менты, такие. Сначала бьют, потом разговаривают. Даже дядь Жека такой, каким бы хорошим мужиком не казался. — Являюсь. — Слышит Стëпа свой голос, с намеком на понт и уверенность в себе, а на деле боится по морде получить, слова в голове перебирает. — О чем поговорить хотели, дядь Жек? — О серьге твоей. — В разговор вклинивается отец, подходя ближе и потирая руку о руку. Знает Степа этот жест, взгляд этот, голос. Заводится. — Ты ее зачем надел? — Обожди. — Вот и дядь Жека, видимо, почувствовал. Боков оборачивается к Валере, останавливая его рукой и кидая взгляд, мол, «понял, не?», прежде чем снова повернуться к Степе. Отец притормозил, задержав взгляд на дядь Жеке, и засунул руки в карманы. — Давай по порядку. Серьга что-то значит, так? — Так. — Ты ее по своему желанию надел, так? — Так — Ты пидор, Стëпа? Стëпа недоуменно моргнул и выпрямился, ненавидя то, как что-то внутри сжалось от этого вопроса, хотя он именно его и ожидал. — Нет. — Ну вот и усё. — Боков разводит руками, доставая из кармана пачку сигарет. — Ко мне какие вопросы, Валер? Отец зажался. Стëпа видит — тоже слова подобрать пытается, проваливается в этом и с бóльшим рвением идет вперëд, подхватывая спинку стула и, садясь напротив сына, копирует предыдущую позу Бокова. У дядь Жеки был интересный говор. Степа знал, что он из Ростова, но никогда не слышал, чтобы так говорили. Нет, слышал, конечно, в этом он соврал, просто никогда не слышал, чтобы такой говор был у отцовских друзей. Так вот этот говор он бы предпочел сейчас слушать больше, чем всë, что потенциально может сказать ему отец. — Ты пойми, я не хочу с тобой ссориться из-за этой… серьги. — Отец ведёт плечом, смотрит ему в глаза, как бы оправдываясь. — Просто это важно, Стëп. Сейчас время такое, небезопасное. За серьгу и побить может кто. — Никто меня не побьет. — Стёпа упрямится, хмурясь. — Серьга это мой способ самовыражения, пап. И вообще, с чего ты это взял? Отец выдыхает, рука тянется к лицу, устало оттягивая нижние веки вниз — Дядь Жека рядом усмехается, берёт сигарету в зубы, зажигает её и закуривает. Отец даже бровью не ведет, игнорируя и позволяя ему курить в доме, по неизвестным Степе причинам — даже форточку не попросил открыть. Затем начинает говорить, с ложным спокойствием в голосе: — Папа твой прав, время сейчас такое. — Дядь Жека выдыхает дым и щурит глаза, смотря на Степу пристально-пристально, так, что он ощущает начало бегущих мурашек по спине. — Труп недавно нашли с серьгой в ухе, мальчика твоего возраста. Не знал? — Не знал… — Жень… — Вялый протест Валеры останавливают жесткой рукой, и он вотвнт только поджимает губы, продолжая смотреть на сына. — Не знал. — Будто подверждая, кивает Боков. — А мы знали. И папа твой начал этот разговор чтоб ты, мой дорогой, не попал в маньячную зону риска и не оказался на его месте, просто правильные слова все время подобрать не мог. Понял? С лица Степы как все краски сняли. Хотелось протянуть руку, дотронуться к щеке — убедиться, что та пылает, но ему было достаточно и ощущения. Какое-то противное, мерзенькое чувство всë ещë не позволяло ему снять свой фасад «крутости» и проявить немного уязвимости, заставляя вести себя вести «по-взрослому». Степан неуверенно кивает: — Понял. — Ну вот и усе. — Дядь Жека зубасто ухмыляется, демонстрируя мимческую морщину около рта и довольный, будто охотничий взгляд, одним движением хлопает Степу по плечу и встает со стула. — Пошли, Валер, нам ещё выяснять местоположение этого ублюдка. Отец встает, его взгляд мечется от Степы к дядь Жеке. Он в последний момент успевает схватить Бокова за запястье, вызывая непонимающий взгляд последнего. Отец притягивает его к себе, наклоняясь к уху следователя — что-то шепчет ему, и Боков слушает, долго, продолжая держать сигарету в зубах. Валера отстраняется, смотрит дядь Жеке в глаза. Тот кивает и выходит из комнаты. — Я правда имел это в виду. — Отец выдыхает и проводит рукой по волосам, оглядываясь в сторону. — Только в более мягкой манере. Женя… Он такой, понимаешь. Со словами не церемонится. Стёпа знает — убедился в этом сейчас и смутно прикидывал раньше, когда дядь Жека приходил к ним с бутылкой водки в руках, засиживаясь с отцом до поздна на кухне. Степан стабильно слышал оттуда выкрики «блять», «да сука» с протяжным таким «с» и «вот пидор» — в какой-то момент он хотел начать вести им отчёт. — Ага. Я это уже понял. На лице отца мелькает намёк на вину и стыд за товарища — всего на секунду, прежде чем он возвращает себе маску важного полицейского. — Вот. И труп этот… заставил он меня понервничать, сынок. Я как его увидел — серьгу эту, из скрепки сделанную — я, клянусь, на ватных ногах побежал к телефону, узнавать как ты. Руки тряслись, я никак не мог вставить проклятую копейку в монетоприемник. — Отец невесело, нервно усмехнулся. — А как услышал, что ты в порядке… Это непередаваемое облегчение, Стëпа. «Сынок» было привычной кличкой, которой отец пользовался на постоянной основе, но ещё никогда она не звучала так — по-отцовски, что ли. С теплотой. Трепетом. — А потом я просто… озверел. — Отец понижает голос, всматриваясь в глаза Стёпы, ища понимания. — С дуру начал вымещать на тебе злость, ругаться с директором… Это не то, как должен вести себя полицейский — в первую очередь, это не то, как должен вести себя отец. Прости меня. Я должен был объясниться сразу. Стёпа теряется. Он не знает, повлиял ли так на отца дядь Жека, или он впервые действительно переосмыслил свои действия, но речь отца произвела нужный эффект. Лёд тронулся. — Да… ничего, пап. Я понимаю. — Стёпа вздыхает, слабо дëргая головой чтобы убрать прядь волос с лица. — Если бы я знал, что дело в маньяке, то реально сразу бы снял серёжку. Правда. Отец улыбается, кладя руку на плечо сына, чуть сжимая его. — Я рад, что мы это прояснили. Сними серёжку, Стëп. Сделай своего старика спокойнее.

***

Стёпа бросает рюкзак на входе, заводя прядь волос за ухо — то, где есть прокол, но больше нет серёжки. Они договорились с отцом, что пока история с Фишером не уляжется, он не будет носить её, а дальше — хоть три прокола на оба уха. Стëпа сомневается, что отец действительно допустит столько дыр у него в ушах, но дядь Жека уверял, что в случае чего «Валерка прогнëтся». Отец тогда никак не отреагировал. Может, выйдет как с тем разговором — реально удастся его прогнуть? Стёпа заворачивает за угол, в гостиную, и тут же ретируется обратно к спине, чувствуя собственное повышающееся сердцебиение и жар, поднимающийся к шее. Он увидел немного, но этого было достаточно — отец, развалившийся на столе, и дядь Жека, который прижимал его к себе, удерживая хватку на бёдрах. Боков прижимался губами к отцу, выглядя так самодовольно, будто ему выдали грант на квартиру в Москве, сверху накинув пожатие руки с самим Горбачëвым. Стёпа непонимающе прижал руку ко рту, одновременно пытаясь обработать то, что увидел, и вытеснить образ из памяти. Он старательно пытался игнорировать звуки, исходящие из гостиной, ровно как и тихие перешептывания отца с дядь Жекой — кажется, отец был чём-то недоволен, на что Боков только рассмеялся — и пробрался к выходу, прихватывая с собой рюкзак и пулей вылетая из квартиры. В голове крутится только один вопрос: «А какого хуя-то они меня за пидорство стебали?»