***
По пути к лагерю Танит скапливается немало записей и заметок, сделанных на свитках бумаги. Некоторые совсем краткие и сухие, другие поэтичные от скуки. Где-то на уголках страниц карандашом оставлены очертания сооружений и гробницы царя Дешрета. Верблюд продолжает тащить Веритаса на себе, пусть идёт медленно, зато покорно. Не рыпается, послушно принимает из рук морковь или яблоки, спокойно пьёт воду в оазисах, даже если не привязан. Рацио улыбается слабо, когда животное отзывается на его лёгкие поглаживания по горбу в знак благодарности. Топот копыт заглушается о горы песка, голова кружится из-за жары, но он не сдаётся, осушая третью флягу из пяти взятых. По приезде в место назначения осматривается внимательно, ищет недружелюбных Пустынников, но удовлетворённо выдыхает, обнаруживая только различные щиты, остатки снаряжения, брошенные здесь обрывки документов и качественно сшитые палатки. Веритас бесстыдно оставляет свои вещи в одной из них — самой ближней к тропе до Сафхе Шатрандж — и верблюда неподалёку. Вновь окунается в застоявшуюся снизу кристальную воду, сторонится спинокроков, плескающихся рядом. Мысли забиты переживаниями о родных и близких, не только об исследованиях. Возвращается в выбранное для отдыха место и засыпает, так как дорога в пустыне под палящими лучами изнуряет хуже рабочего дня в среде шумных студентов. И через несколько часов покидает привал, отправляясь напрямую к цели.***
Измотанный, Рацио бредёт в ночи, мельком просматривая дневник замыленным взглядом. Не пытается вчитываться в слова — знает, что ничего не выйдет, не мучает организм лишний раз. Замечает свою палатку в поле зрения, силы приливают мгновенно. Еле передвигает ногами в сандалиях, песчинки забиваются под стопы, но всё теряет смысл. Единственное желание — добраться до пристанища и лечь на подстеленную ткань. Расправить ноющие мышцы спины, растянуться хорошенько и забыться во сне, позволяя горячему ветерку обдувать бока. Всё кажется вполне логичным. До тех пор, пока Веритас не обнаруживает на подстилке незнакомку, восседающую на ней совсем беззаботно. Приглядывается в полумраке, понимая, что силуэт в бирюзовом Беледи до боли сердца знаком. Но не спешит делать выводы, безмолвно прожигая дыру взглядом в светлой спине, прикрытой вуалью, стекающей с самой макушки. Продолжает бессовестно рассматривать, цепляется за всё, что поддаётся этому: мощные мышцы на лопатках; чуть закрученные вперёд плечи; растянувшиеся в скрытой улыбке щёки; белые полосы на коже; а затем, наконец, чёрное пятно на шее. И сомнений больше не остаётся. Никакая это не девушка. — Долго будешь стоять на пороге, доктор? — раздаётся гром в могильной тишине, Рацио будто током прошибает. Он делает шаг, и к нему моментально поворачиваются наполовину. Точно. Эти глаза он не спутает ни с чем. Ухмылку, появляющуюся с поводом и без. Свисающие на лицо пряди светлых волос. Оголённую грудь, прикрытую только той же тканью и цепочками с блестящими камнями на плечах. Не может же ему привидеться ввиду солнечного удара? Однако мужчина в странном обличии молча, вопреки его метаниям, поднимается и от бедра подходит ближе, позволяя вдоволь насмотреться на собственное лицо, разделяющееся ровно пополам вуалью. Слышится звон монет и золотых украшений на поясе и шароварах, сетчатые рукава закреплены браслетами. Он босой, почти касается пальцами обуви Рацио, но держит некую дистанцию, пока тот изо всех сил старается складывать картину воедино. Струящаяся ткань щекочет кожу, а дыхание Веритаса замирает на полувдохе. Выглядит действительно возбуждающе. Настолько, что отрицать даже грубо. — Авантюрин, что ты тут делаешь? — только и может выдавить, когда к нему словно принюхиваются, юлят вокруг, продолжая оглушать тихим лязгом металла. Рацио несколько лет живёт с осознанием, что от Авантюрина можно ожидать всякого. И внезапных романтических ужинов, и спонтанных поездок в разные уголки Вселенной, и рыданий беззвучных в подушку рядом. Но явно не появления на другой планете без предупреждения. — Жду тебя. Между прочим, уже неприлично долго, — ненавязчиво пляшет, выставляет корпус вперёд, заводит локти назад — знак того, что ждёт любви. Складывает вместе большой, указательный и безымянный пальцы, остальные два растопыривает кверху. А затем поднимает руки над головой, соединяя их инверсионно. Бёдра двигаются плавно, Авантюрин переминается со стопы на стопу, изгибается изящно. Хоть он никогда не занимался хореографией, сейчас выглядит настоящим мастером своего дела, приковывает к себе внимание крепко-накрепко. И Веритас не смеет отвлечься, только гипсовой статуей застывает на месте, борясь с желанием приласкать вьющуюся розу с острыми колючками перед собой. Это то, о чём говорили сумерцы — дурман, окутывающий всё сознание, завлекающий восточными мотивами и подстрекающий забыться в удовольствии и похоти? — Как ты?.. — Рацио кладёт ладонь на талию Авантюрина, гладит большим пальцем и чуть оттягивает кожу. Внимательно смотрит в глаза, старается не упустить ни одну искру. — Узнал? — заканчивает за него, с интересом наблюдая за первым прикосновением партнёра. — Это было легко. Порой ты правда забываешь, кем я работаю. Кажется, будто боль и усталость улетучиваются сами по себе, оставляя в голове только навязчивые идеи и сладкие, будто мёд, изображения из воспоминаний. Он любовно водит фалангами, представляя то, как осторожно снимает всю одежду с Авантюрина и открывает прелестный вид. Чувствует себя так, будто парит на ковре-самолёте, о котором когда-то в детстве рассказывал отец. — И как долго ты ждёшь? — Веритас поддевает звенящие медальоны на поясе, проводит целой рукой, заставляя их издать шум. На деле же слышит только стук своего сердца, заходящегося в суматохе. — Ну, чуть больше суток. Сложно было идти за тобой на таком расстоянии, чтобы ты не увидел. И всё же твой гений смог обхитрить тебя, — он озорно ухмыляется и поднимается на носках, чтобы дотянуться до лица, пока Рацио не успел опомниться. — Ты так прекрасно выглядишь в этой одежде, — быстро скользит кистями от шеи до таза, забегает к паху, но отдёргивается слишком быстро, чтобы можно было прикрыть глаза в наслаждении. Веритас искренне не понимает. Вдруг его пытаются надурить, пока ему в действительности нездоровится? Не мог Авантюрин проделать такой путь ради того, чтобы предстать в откровенном наряде и открыто флиртовать. — Я скучал. И надеялся, что ты, дорогой, справишься с исследованиями значительно быстрее, — однако он продолжает плести сладкие нити, очаровывая не только видом, а ещё и языком вдобавок. Кладёт руку на живот, ведёт ниже и щекочет короткими ногтями резинку свободных штанов. — Даже костюм купил. Видишь, какой красивый. Как на меня шили. Рацио прекрасно понимает, в лапы какого зверя попадается из раза в раз. Настолько искусно владеющего речью и прикосновениями человека он не встречал за всю свою жизнь. А как только встретил, сразу влюбился бесповоротно, сталкиваясь лбами и зубами в страстных поцелуях. Так же осознаёт, чего от него хотят и требуют прямо сейчас. Но несколько личных принципов твердят остановиться или прийти к компромиссу, потому Веритас останавливается на полпути к бархатным губам, препятствие в виде вуали совсем не смущает его. — Ты не сражался с Пустынниками? Не голоден? — заботливо произносит и улыбается, касается кончиком носа лба и выводит ломаные линии. — Они не смогли устоять перед моими речами. Вот, научили танцам, — трясёт тазом озорнее, и цацки вновь шелестят. — Хорошие ребята. Рацио хочет сказать, что опасность здесь поджидает на каждом шагу, но передумывает. Авантюрину пустыня знакома слишком хорошо, чтобы поучать его. Он только выдыхает удручённо, прижимаясь к телу плотнее. — Я уже готов, Веритас. Тебе не стоит беспокоиться. Масло купил на базаре, — Авантюрин шепчет, обжигает словами хлеще солнца, не даёт одуматься ни на секунду. — Надеюсь, ты не разгуливал по городу в таком виде, — дышит в губы прерывисто. — А что такого? Неужто ревнуешь? Или завидуешь тому, что они смогли увидеть такую роскошь первее тебя? — бессовестно подначивает, не прекращая подёргиваться в танце время от времени, чтобы разрядить обстановку. — Негоже, доктор Рацио. Блондин опускает аксессуар за верхний шов к горлу, целует горячо, будто бы подражает песку в полдень, нечаянно кусается и прижимается ближе, обхватывая за шею. Всё ещё стоит, вытянувшись, трётся пахом о Рацио, требовательно перекладывает его руки на свой зад и довольно выдыхает носом, когда его чуть раздвигают. Кажется, будто в полном безмолвии ночной пустыни все чувства разгораются скорее и азартнее. Веритас крадётся пальцами ниже, ласкает сквозь одежду, пока не натыкается на нечто твёрдое посреди ягодиц, давит и слышит сдавленный стон. В ответ на удивлённый взгляд и немой вопрос получает только хитрый блеск в глазах и выгнутую по струнке спину. Рацио не спеша проходит глубже в палатку, напирая на Авантюрина, опускается на подстилку, усаживая его поверх. Жмётся губами к шее, облизывает широко, побуждая хихикнуть и вздрогнуть всем телом. Повторяет то же самое на груди, ключицах, плечах. Авантюрин отстёгивает пояс от шароваров, приподнимает задницу и виляет ей озорно, словно прося продолжить начатое. Кто такой Веритас Рацио, чтобы отказать? Цепляется кончиком пальца и быстро стягивает штаны. Белья, как он и думал, нет. Зато есть что-то искрящееся в чистом рассеянном свете луны, выглядывающее меж мышц. Он не ошибся, когда допустил одну глупую мысль полторы минуты назад. Авантюрин перегибается через бедро Рацио, кладёт ладони на потрескавшуюся и занесённую песком плитку, поверх них опускает щёку. Показывает себя в самом непристойном виде, знает, что смог поразить. Рацио тянется назад, нащупывая сумку и доставая оттуда фонарь и спички. Поджигает свечу наспех, пока Авантюрин нетерпеливо покачивается о его ляжку, стимулируя стоячий член. И свой, и Веритаса, идеально проезжаясь по нему боком. Наконец со светом можно разглядеть его во всей красе: мягкая светлая кожа, местами обтянутая полупрозрачной тканью, золотые браслеты и цепи, обвивающие руки и другие части тела. Анальная пробка из того же металла с бирюзовым камнем, завлекающе поблёскивающим. Конечно, не что иное, как авантюрин. Авантюрин, выгнувшись, смотрит прямо в глаза, с упоением наслаждается пожирающим и любящим, восхищающимся взглядом, двигает коленями ближе к бедру Рацио, поднимая зад ещё выше. Подставляет его под желаемые прикосновения. Веритас берёт в руки бутылёк с маслом, растирает в руках, а затем размашисто проходится по лопаткам, бёдрам и ягодицам. Дотягивается до члена и двигает быстро-быстро, совсем не давая привыкнуть к донельзя приятным ощущениям. Отражает недавние действия Авантюрина, как в зеркале. Тот дышит загнанно, подгибает пальцы под своим лицом и быстро меняет положение, перекладывая подбородок на плечо Рацио. Целует в шею благодарно и потряхивает задницей снова, смело заводит руку назад и, захватив чужую, направляет её к камушку у ануса. Давит и зарывается незанятой кистью под свободную рубаху Веритаса, водит по мышцам, поднимается к груди и вскользь ласкает её. Но не успевает закончить, отстраняясь. Чувствует, как от самых ямок Венеры до анальной пробки стекает тонкая струйка масла, а после из него неспешно вынимают игрушку. Рацио успокаивает размеренным дыханием и поглаживаниями по пояснице, в наслаждении закрывает глаза, когда Авантюрин ныряет в его широкие штаны и на сухую проводит первый раз от самой головки до основания. В блондина вставляют обильно смазанные маслом пальцы, проходящие превосходно легко и свободно, а он продолжает старательно дрочить Веритасу. Палатка наполняется запахом миндаля, жадными вдохами и похотливыми хлюпающими звуками. Рацио по выдавленной с усилиями просьбе Авантюрина раздевается полностью, чувствуя овевающую прохладу, а затем устраивает авгина на себе удобнее. Мажет членом по скользкой коже, оставляет несколько поцелуев, чуть ли не граничащих с засосами, на шее. Чувствует, как играют с его сосками и мышцами, не в силах отрицать, насколько приятно и хорошо ему сейчас. Авантюрин сам смазывает член Веритаса, зная, как сильно он хочет войти. И проталкивает головку внутрь, замирает на несколько секунд, хватает огненный воздух ртом. Опускается ниже медленно, размеренно, под контролем Рацио, трепетно и нежно придерживающего его за талию. Даёт себе привыкнуть и вновь насаживается, только быстрее. Монетки и цепи на поясе и плечах звенят, раззадоривают ещё больше. Веритас делает первый толчок сам, и Авантюрин мгновенно расслабляется в его руках, кладя собственные на член и начиная поглаживать его в такт. Звон стоит на всю округу, Рацио уверен. Побрякушки на костюме Авантюрина шумят, привлекают к себе внимание. Может, в этом даже есть что-то своё, когда с каждым движением раздаётся красивое бренчание и одновременный с ним тихий стон. Он входит быстрее — льётся настоящая музыка, греющая душу. Ночью должно быть прохладнее, но с Авантюрином всегда только горячее — кровь бежит по венам с невероятной скоростью, тело покрывается испариной, а сам Веритас надеется, что не потеряет сознание по случайности. Авантюрин дрочит себе быстрее, чувствует, что приближается к оргазму и непроизвольно сжимает Рацио так, как сжимается у него всё изнутри от переизбытка эмоций и стимуляции чувствительных мест. Наощупь ищет чужие губы, развязно мажет языком, сглатывает накопившуюся слюну и припадает с поцелуем, совсем не способный к тому, чтобы выдержать ещё хоть один толчок без разрядки. Напрягшись всем телом, он кончает на живот Веритаса, обнимает крепче. Ощущает, как член вынимают из него и, сделав несколько движений рукой, изливаются на копчик. Оба выдыхают задушенно, отдалённо слыша то, как от дрожи Авантюрина его украшения начинают высокую трель. Расслабившись, опираются друг на друга и льнут, как пустынные лисы. Авантюрин целует Веритаса в ключицу, шепча слова благодарности. — Пойдём искупаемся внизу? — шёпотом предлагает Рацио, зарываясь носом в волосы блондина, отодвигая металлические нити в стороны. — Тебе понравился сюрприз? — расплывается в улыбке, рассматривает беспорядок, разведённый в нагло присвоенной палатке. — Да. Обязательно впишу это в дневник с заметками.