питер никогда не радовал солнечными деньками в ноябре. только дождями, первым снегом и слякостью на тротуаре. да и квартирное тепло не особо спасало. в любую щель просачивался ледяной ветер, заставляя лишь сильнее кутаться в одеяло.
волков снова возился на кухне. все таки допускать друга к плите было чревато для плиты и всей квартиры. помнит сгоревшие макароны прям в кастрюле, запах которых до сих пор чувствовался, хоть и времени много прошло. вот только что-то не так. и олег понимает что, когда слышит шмыганье носом с комнаты, а после и тяжелое дыхание ртом.
ну вот, ноябрь сережу снова не пожалел. его продуло, если уж и не простуда иль грипп. олег плиту выключает во избежание эксцессов. чайник электрический трогает на температуру, чтоб если что сразу чай налить. а после и порог с кухни переступает. хрип слышит более отчетливо.
— сереж? — в проеме дверном останавливается, внимательно детали поведения рыжего рассматривая.
— мм? — гундосит разумовский, не повернув и головы. в ноутбуке копается с усилиями, изредка поправляя съехавшее с плеча утепление.
— ты как себя чувствуешь? может, чаю? — олег ближе подбирается, тыльную сторону ладони на лоб чужой кладет. теплее, чем обычно, но не горячий. для жаропонижающих точно рано.
— да нормально вроде, но от чая не откажусь, спасибо, олеж. — сережа голову откидывает, улыбается слабо, волкову в глаза смотря. для них зрительный контакт не был чем-то из ряда вон выходящим, хоть и разумовский с трудом смотрел чужим в глаза больше полуминуты.
— сейчас налью, а ты сохрани и пойдем, я конфорку включу, погреемся — пряди рыжие, из хвоста выбившиеся, за уши заправляет, улыбается немного, а сам на кухню возвращается.
ужин сам себя не доготовит, конфорка не зажжётся и чай не нальется. из горячего чайника воду в кружку наливает, по ящикам рыскает в поисках чайных пакетиков, на которых они экономили в большинстве случаев, брали самые дешевые, да и около трех раз один пакетик использовали.
волков находит чайные упаковки в самом дальнем углу последнего ящика. вот жук, сереня, запихнул подальше. берет из белой пачки чай, а сам пакетик кидает в кружку, куда и налил кипяток. сахар не добавляет, приловчился, что в зеленом чае разумовский сахар не переносит, а черный пьет настолько редко, что эту дату можно в календаре красным обводить.
из холодильника лимон бедный достает, небольшой кусочек остался. вот и добавит как раз. олег слышит шарканье тапочек по полу и разворачивается. перед ним укутанный сережа, кто ж еще?
— олеж, а что на ужин? — потягивается немного, через плечо волкову заглянуть попытавшись, чтоб плиту увидеть.
— гречка с грибами, последнюю гречку сейчас сделаю, а завтра в магазин за продуктами, можем даже вместе сходить, если состояние нормальным будет — предвещая грустный вздох разумовского по поводу гречки, он сразу успокаивает предстоящим походом за продуктами.
такие вылазки в ближайшую пятерочку на соседней улице были не особо частыми. раз в месяц, в лучшем случае два. экономия была причиной их жизни без голода и относительных проблем. вот и выбирались нечасто, брали только по списку, изредка позволяя себе вещи и продукты вне его.
— только давай в этот раз гречку брать не будем? лучше риса или самых дешевых макарон на эту же сумму. — рыжий, насупившись, за стол сел, а перед ним кружка оказывается почти сразу. — зелёный?
— хорошо, без гречки. — волков кивает на вопрос про чай, а после и уточняет. — без сахара, с лимоном, чтоб у тебя дальше состояние в задницу не покатилось.
— спасибо, олеж, я сегодня доделаю сайт, за него деньги скинут и счета закроем до следующего месяца. — каждый из них зарабатывал, чем и как умел. сережа сайты и легонькие коды писал, параллельно стипендию получая. а волков. ну что уж, по шабашкам бегал. то на стройке поможет за символическую плату, то грузчиком, то нянькой на пару суток, где из обязанностей было обед приготовить да с уроками ребенку помочь.
— хорошо, ты завтра поедешь или у тебя онлайн?
— завтра вроде три лекции в корпусе, другие две онлайн, так что поеду, разбудишь меня на автобус?
— а куда я денусь? — газ зажигает. три конфорки горят, и только на одной стоит сковородка с гречкой и грибами, им бы доготовиться.
молчат какое-то время. оно и понятно. волков за ужином следит, а сережа думает о чем-то своем, чай попивая. терпкий, передержанный немного, но молчит об этом, олег старается все таки. а чай это мелочи бытовухи.
олег поглядывает на друга через плечо. рыжие волосы, распущенные видимо в момент, когда тот ушел на кухню, по одеялу струятся. разумовский все разговоры заводит, что мешают они и отрезать хочется. а волков в противовес косички неумело плетет, гладит их постоянно, лишь бы не отреза́л.
в ящиках около плиты хранилась всякая дребедень, в которые брюнет разрешал лезть при острой необходимости. за пакетами под мусор, например, что как раз хранились именно там. именно оттуда олег достает печенье, шурша упаковкой. все сладости в их доме справедливо делились напополам. как и большинство вещей соответственно. пачку перед сожителем ставит, уж больно грустно тот чай пьет.
— все равно сладкое не ем, ешь, ужинать через час, если не через два, только сядем, — за столько лет совместной жизни организм разумовского был выучен наизусть, того и накормить то сложно было, но вспышки голода проявлялись в период с семи до девяти вечера, вот и готовил постоянно с расчетами, заканчивая или уже разогревая еду к этому времени.
— спасибо, — каждый жест такой малой заботы в душе сережи отзывался. чувствовать себя нужным это единственная слабость детдомовского ребенка, даже если он уже не ребенок. и олег знал об этом, потому что сам детдомовский ребенок, которого хотя бы пытались любить родные перед трагедиями одна за одной.
в университете у разумовского много знакомых и даже приятелей, но лишь старый друг по несчастью вызывал теплоту в душе. заставлял восхищаться им за его существование. разумовский никогда не видел таких сильных людей, как олег. не физически, нет, морально. видеть смерть родных, пережить это, принять, а после и выживать в детдоме это не поступки слабых людей.
— меня олегом зовут, — старается улыбнуться, но обстоятельства за спиной не дают, он не смирился с тем, что он теперь здесь.
— сережа. сережа разумовский — мальчик руку пожимает протянутую. странный этот олег, появился и с ним решил дружить сразу, а не с другими ребятами.
оттуда и пошло все. сережа хотел вернуться в те ужасные года, лишь бы только все повторилось и снова пришло сюда. на продуваемую кухню убитой однушки, выданной ему по выпуску из учреждения. и разумовский знает, что в этом они с олегом сошлись во мнениях. он бы тоже снова все потерял, лишь бы обрести все то, что есть у него сейчас.
на кухне они сидят до поздна. греются около плиты да вспоминают детство. такие вечера были стабильными в их прохождении начиная с ноября и заканчивая началом апреля. холод их сближал и только разжигал искорки между ними.
— волче, мне холодно, — хрипит сережа, смахнув прядь, прилипшую к лицу. а волкова насторожило, его не должно знобить при малой температуре, что была вечером.
он поднимается с табуретки, вызывая скрип половиц, а сам подходит к другу. олег аккуратно рукой прикасается ко лбу, а после и губами для достоверности. горячий. тридцать восемь точно наберется.
— иди ложись, возьми мое одеяло, сейчас принесу градусник и жаропонижающее, — целует щеку покрасневшую, а разумовский повинуется. падает в комнате на ближайшую кровать и ждет смиренно. кутается во второй плед, что олеговым был.
олег из аптечки парацетамол достает вместе с градусником. вода всегда у кровати стоит, поэтому отдельно ее в стакан не видит смысла набирать. волков в комнату пробирается, стараясь не шуметь шагами, сам знает ведь, что голова у сережи с минуты на минуты начнет раскладываться, будто по ней кувалдой бьют.
градусник через пару мгновений распаковки разумовского из одеял оказывается подмышкой, а олег лишь таблетку распаковывает из фольгированного слоя, разламывая напополам. с самого детства детали о друге близком запомнил.
если бы сережа репостнул хоть одно видео в новомодном этом вашем тиктоке, в котором заставил зарегистрироваться и олега, с тем самым трендом, где партнер пишет мелочи о возлюбленном, то волков бы выдал целое полотно за пару минут. потому что знает, что разумовский любит осень, хоть и постоянно мерзнет, птиц, а в особенности за ними наблюдать, зелёный чай, белый шоколад, орехи во время онлайн лекций погрызть, которые они себе редко позволяли, любит носочки со смешными рисунками, ненавидит ходить в тапочках и в этих же смешных носках по дому, предпочитая шлепать по ледяному ламинату босиком.
а еще знает, что сережа с самого детства не умеет глотать таблетки больше полусантиметра в диаметре, все время прося о помощи их разломать. при болезнях, а их было у рыжего очень много и были частыми, такие действия выточены до автоматизма. таблетка парацетамола, разломанная напополам, разведенный терафлю в теплой воде и чай с лимоном на подходе.
волков сидит в ногах у больного возлюбленного, официально не названного, конечно, и ждет пока звякнет градусник. забирает аккуратно, в циферки вглядывается.
— 39.3, җаным , — половинки таблетки протягивает и бутылку с водой подает. — пей, милый, а потом спать. завтра позвоним в университет и скажем про больничный, я позвоню в поликлинику, чтоб тебе его открыли.
разумовский морщится на таблетку разполовиненную, олегом протянутую, но сквозь силу с теплой ладони половинку берет, глотает, а после и другую, водой запивая.
— олеж, — запятье чужое в лихорадке легкой хватает, когда волков встать собирается, чтоб с кухни убрать все.
— да, алтыным?
— ты ляжешь вместе со мной?
— да, сереж. сейчас я только сковородку уберу в холодильник, кутайся пока. включу нам мультики. завтра отдыхаем — по волосам гладит осторожно, а сам поднимается таки, быстрым шагом на кухню удаляясь.
там хлопотать олег пытается недолго. убирает чай, кружки ополаскивает, гасит одну из трех конфорок, ну и еду, остывшую тринадцать раз, в холодильник ставит. в комнате, перед тем, как лечь, парень ноутбук сережин на прикроватную тумбу, сворачивает вкладки с усилием.
над выбором мультиков долго не мучается. включает сережин любимый "вольт" 2008 года. про собачку. они оба его видели больше десяти раз за последние полтора года, но все время чувствуют себя комфортно, когда включают на фон, каждый думая о чем-то своем.
вот и сейчас. брюнет аккуратно укладывается с краю, пододвигая разумовского к стенке, чтоб не упал при кошмаре, что часто при температуре бывают, да и просто сереже не дает спать с краю. устой такой. а рыжему только в радость ведь. он проказник тот ещё, поэтому очень рад такому исходу событий. знает, что олег пулю за него и примет, и отдаст, дай ему только слово, а то и взгляд.
олег псина. самая настоящая преданная большая псина. и это не мысли сережи, это мысли и факт от самого волкова. он с самого детдома шутил о своей волчьей преданности в сторону близких. а близких у олега не особо много. сережа остался и все. поэтому и отдаст жизнь за него, и отберет ради него.
— олежа? — глаза приоткрывает на обращение, мыча в ответ. если что-то нужно - прямо сейчас ведь выскочит и пойдет найдет. даже если ворованный арбуз в середине ноября.
— что, җаным?
— я знаю, что редко говорю это, хотя очень пытаюсь. слова сложно даются. но я тебя люблю. правда. ты дорог мне — слова рыжего друга,(а друга ли?) у волкова улыбку вызывают. он знает, и без слов.
олежа внимательный. он видит маленькие мелочи. да, сережа не готовит ужины, но дома постоянно чисто в сферу возможностей их ремонта, в сумке, собранной на очередную подработку, всегда оказывается контейнер с едой и запиской, которую всегда кладет сожитель, заботясь о его здоровье, когда он не рядом.
— я тебя тоже люблю, иркәм, спи. тебе нужно отдыхать, ладно? — согласное неразборчивое мычание получает, а уже через пару десятков минут замечает, как уставший разумовский сопит в чужую грудь. вот же шкодник, даже в двухслойной оболочке умудрился к волкову прижаться и греться именно об него.
