Представь?

— Ты никогда не думал, что всё могло быть иначе? — Крейн смотрит на Харриса Брекена, стирающего остатки крови с длинного шрама, пересекающего лоб от линии роста волос — и дальше, к затылку. Главарь отмалчивается, но сглатывает, и тогда Кайл передает ему бутылку с ледяным пивом, охлажденную в едва работающем морозильнике. Принимает её, заливает в рот неаккуратно, и капли стекают по подбородку. Крейн опускает голову и старается не продолжать, пока не услышит ответ. Ему важно услышать его мнение, так или иначе. Между ними всё сложно, и вокруг — не легче. Просто сейчас больше нет смысла хранить молчание. — Не думал. — Брекен швыряет пустую бутылку в коробку с такими же стекляшками, и всё так же не смотрит на Крейна напрямую. Никто друг друга не боится, просто вечер настолько спокойный и трепетный, что рушить эту обстановку они не решаются. Они всё ещё не верят, что удалось остаться наедине. Крейн хочет подняться и уйти, оставить его в покое: пусть Брекен придет в себя, ведь от снятого бинта ему не становится проще жить — голова болит, он не раз об этом говорил. Но делал это… с юмором. Будто его травма — просто пустяк. К удивлению Кайла, принявшегося за старый, подаренный кем-то из благодарных рыбаков бурбон, Брекен говорит и дальше: — А что представлять? Даже если и закрыть глаза, попытаться нафантазировать себе классную и беззаботную жизнь, то что изменится? Задушить себя сладкими грёзами? Брекен уже пьян. Он смотрит в пустоту, стаскивает футболку и от духоты почти задыхается. Кайл подмечает, что, несмотря на долгое отсиживание в башне, он всё ещё выглядит спортивно и подтянуто, тело британца пусть и покрыто шрамами и ушибами, кое-где синеватыми подтёками, но… — Кайл? — Брекен отвлекает его от созерцания, — а ты? — Я напился, так что могу нести ахинею. — Крейн отмахивается и морщится, когда горькое пойло скользит по сухой глотке. Он и сам уже три раза вспотел, и всё это несмотря на ледяной душ. — Ты же не просто так начал. — тихо говорит Харрис. — Да, не просто так. Крейн представлял, как солнечные лучи Харрана будят его, как в дешевых мелодрамах. Как тонкие светлые шторки трепещут от лёгкого ветерка, рвущегося в квартиру. Как комната-студия «штаб-квартиры» меняется, превращаясь в чистую, непорочную. Стены становятся белее, уходит желтизна. Исчезает мусор, аптечки, грязные бинты на широком столике. Вычищается всё, включая грязную и убитую оболочку. Брекен встает раньше, чтобы успеть на тренировку, подхватывает Крейна из постели, вытягивает в гостиную и целует на прощание. Наверное, это слишком слащаво. Да, чересчур. От этой картинки внутри всё скачет, а смешок невольно срывается с губ. — О чём ты думаешь? — Харрис выдыхает, усаживаясь напротив на замусоренный стол, пока тот почти свалился с кресла, — эй? Пальцы щелкают перед глазами. — Представил, как незараженное солнце будит меня вместе с тобой. Ты спешишь к детишкам на занятия по паркуру, стаскиваешь с меня тонкое одеяло, целуешь, а я кривлюсь, потому что нихера не выспался. Брекен меняется в лице. Он задумчиво облизывается, затем прижимает пропитанный спиртом кусок ваты к ране на лбу. Его волосы задорно топорщатся в разные стороны. Они отросли, так что теперь ему не помешает стрижка. Кайл огорченно цокает. Теперь и он не уверен, что эти фантазии вообще уместны, но затем видит, как Харрис улыбается. Неловко, неуверенно, но улыбается. — А вечером я возвращаюсь обратно, беру тебя с собой на пирс в заливе. Там голубая вода, много зелени и никаких зомби. Кайл прикрывает глаза. Он представляет, как они с Харрисом валятся спать после прохладного купания, сытые и здоровые. Как он гладит его спину ладонью, собирает матовую плёнку пота, жмёт губы в плечо, будто это вообще значит что-то, кроме привязанности и любви. Внутри теплеет, следом горячеет. Он чувствует, как его берут за лицо и притягивают к себе. Как жар голого тела обволакивает, а руки упираются в грудь, тяжело вздымающуюся. Настоящий Харрис Брекен целует его, раскрывая губы своими, приминая их и мягко гладя жёсткие волосы на затылке. Он делает над собой усилие, чтобы не впиться пальцами в затылок британца, но отчётливо помнит, даже пьяный до ужаса, что он травмирован. С закрытыми глазами он представляет, что всё вокруг — не то, чем является на самом деле. Что Крейн одет в лёгкую рубашку, пуговицы расстёгнуты. На нём длинные бриджи, летняя беспечность, а он больше не работает на ВГМ. Представляет, что Брекен не страдает. Что он не разрывается от противоречий. Что его губы не углубляются, что поцелуй не срывается в пропасть. Он представляет, что они счастливы. Что их маленькое единение — не просто звук. Не просто пытка рассудка, и Боже, как он хочет испариться. Взрослый мужчина в объятиях такого же — отчаянно хватающийся за миллиметры ярости и страсти. Он целует Брекена ещё голоднее, будто больше никогда в жизни не предоставится такого шанса, и тот стонет, поднимаясь вместе с Кайлом. Конечно, всё могло быть иначе. Прохладная спальня, нежное солнце, лёгкие простыни, полное покоя сердце. Но они не в той реальности. Они не имеют права на мечты, когда в их личном мире, в том, что сейчас трещит по швам, они вместе. Им ведь дали шанс? Дали. Брекен затаскивает Крейна в вечно запертую спальню, и снова её закрывает. Он проводит пальцами по его лицу, разглаживает морщинки огорчения, вновь примыкает к губам и кладёт обе руки Кайла на свои бёдра. Кайл думает, что всё это снится, но от оглушительной волны возбуждения он давно бы проснулся. И пробуждения не наступает. Опьянение глушит внешние шумы, рация летит в ящик с одеждой. Харрис снимает с Крейна футболку, нападает, издав отчаянный и тихий стон, расцеловывая солёную кожу груди, плеч и шеи. Кайл под ним вздрагивает, почти сваливаясь на двуспальную кровать, и ему приходится смириться с положением. — Не хочу представлять. — признается Брекен в беглом шёпоте по влажной загорелой коже мужчины, он мажет губами по зажившим линиям лезвий и целует, нависая над ним, — скоро нас уже не будет в живых. — Не говори так. Не сейчас. — на несколько секунд Крейн замирает, оскорбленный сказанным. Зелёные глаза Брекена светятся в слабом, тусклом свечении лампы, но он всё ещё заведен. Кайл хочет извиниться, но делает это собственным образом. Он целует его, утаскивая ближе, чтобы вес мужчины накрыл его полностью. Странное, до этого непривычное чувство безопасности, отрезвляет. Оно помогает ещё раз убедить себя в том, что всё это — реальность. Единственная для них возможная. Он не помнит уже, когда понял, что ему нравится Брекен, но точно знал, что он его интересует. Поцелуй мрачнеет, становится медленнее и тягучее. Губы едва задевают губы, и Крейн понимает, что они оба не дышат. Он вытирает рукой слёзы с глаз и громко выдыхает, сорванный и сбитый с темпа. Брекен вздрагивает два раза. В первый жмётся лбом в плечо Крейну, во второй рычит, сжимая пальцами с другой стороны. Он надежный и сильный, они оба такие, но всё меняется именно сейчас — в эту ночь. — Какой пиздец… — британец сваливается с ног Крейна и падает рядом на кровати. Он вытягивается, зажмуривается и смеётся с истерической ноткой. Комната в полутьме кружится перед глазами. Она пропадает на пару секунд, когда Крейн почти засыпает, уставший и вымотанный. Он протягивает руку к Брекену, и тот схватывается с его пальцами, потом сильно сжимает. Крен двигается ещё ближе, укладывает подушку к плечу мужчины и обнимает свободной рукой. Просто чтобы чувствовать его дыхание, дрожь мышц под кожей и легкие покалывания от прикосновений. У них не получается даже нормально переспать. Но Крейн уверен, что это ещё не конец — они просто не могут друг о друге забыть. Иногда секс не так важен. — Представь, что всё хорошо. — попросил Брекен шёпотом. Его голос затухал во сне, но рука всё ещё крепко держала ладонь. — Всё и так хорошо. Не хочу думать о плохом. — Ты прав, Кайл. Брекен поворачивается к нему лицом и поднимает их руки, сжатые в замок. Кажется, больнее быть не может, но они держатся. Кайлу снится, как рано утром Брекен обнимает его, прижимает к себе и целует в шею. Как влажно его губы жмутся в вену, как он шепчет ему слова поддержки. Как признается во взаимной симпатии, ласково и жёстко одновременно сжимая в пальцах волосы. Ему тепло, почти душно. Он в чужих руках, сильных и настойчивых, почти до боли прижимающих к себе. Крейн не хочет вырываться, не хочет спорить. Ему приятно. В животе жжёт, а во сне и вовсе кажется, что в комнате пахнет свежестью и цветами. Он снова витает в своих мечтах. Там, где только и можно мечтать оказаться — именно сейчас и не секундой позднее. — Брекен… — зовет он тихо, хриплым голосом. Во рту сухо и хочется выпить целый галлон свежей воды. Прохладная ладонь проводит по волосам, задевает края губ. — Подать воды? — шепотом спрашивает мужчина. Ветерок щекочет торчащие из-под лёгкого покрывала ноги, и Крейн морщится. Он снял одежду? Они ведь не раздевались. Они даже не… — Я опаздываю на занятия… — звучит у самого уха, и ко лбу Кайла прислоняется ледяная стеклянная бутылка. Он открывает глаза и захлебывается в воздухе. Белые потолки, Брекен в хлопковой рубахе и своих привычных спортивных штанах, заправленных в ботинки. Вокруг тихо. Светло. Пахнет цветами с подоконников. Кайл вот-вот упадёт в обморок, его наполняет страх и… — Тише, тише. Ты всю ночь вертелся, как неугомонный. Что снилось? — Брекен присаживается на край постели, и Крейн двигается. Волосы британца отросли там, где был шрам. Теперь прядка тёмной чёлки заманчиво касается середины лба. Он чистый, глаза зелёные и задорные. Кайл осматривает себя… — Тебе снился Харран? — Разве это не он? — Крейн давится, когда приходится выпить переданную мужчиной воду. Она совсем другая. Вкус яркий, газ ударяет в ноздри и заставляет продрогнуть. — Кайл, того Харрана уже нет. Уже несколько лет. Опустив взгляд на руки, Крейн замечает, что они такие же чистые, как у Брекена. Нет ни грязи, ни крови. Нет разбитых ногтей. На груди висят старые армейские жетоны, а в соседней комнате гудят новости. Он смотрит на Брекена, и тот неловко улыбается. В его глазах, конечно же, всё ещё плещутся те самые дни. Те воспоминания. Те страхи и сомнения. Отчаяние. Крейн думает, что больше не хочет вспоминать тот ад. Но до сих пор не может от него избавиться.