Ну то спробуй зрозумій
божевільний мозок мій,
Кричала: може, поможи?
Поможи!
1986г.
Ночь. Тёмная и беспросветная. Даже звёзды кажется не видны на небе, а луна озаряет землю лишь малой толикой своего сияния, будто не желая выполнять свою работу. Холодный ветер гуляет по улицам города, наслаждаясь своей свободой и вольностью что ему позволяет ночь. Но и эта кромешная темнота не может успокоить. Не может заставить уснуть.
Тогда всё произошло слишком быстро, слишком непонятно. Ему нужен
он. Такой родной, такой тёплый, такой
настоящий и всё ещё живой в воспоминаниях и на фотографиях. Глупые и совсем не нужные казалось бы венки, сухоцветы, родной запах простенького одеколона, выглаженная и всегда опрятная рубашка. Этого всего нет, это всё
не вернуть,
его не вернуть как бы не хотелось. А хочется сильно, до боли в животе, до головокружения, чтобы узреть его хоть на секунду, снова посмотреть в зелёные глаза, в которых бескрайние луга и летняя молодая трава. Снова услышать это простое, но уверенное и убеждающее: "Всё будет хорошо, Дим", снова прижаться на вокзале, не обращая внимания на кучу людей вокруг, а потом идти домой под непринуждённый разговор о погоде и прочих мелочах. Ему
его слишком не хватает.
***
Собрание столиц республик в Москве по случаю празднования девятого мая. Днепровский идёт по улицам белокаменной, не замечая ничего вокруг. Его главная задача сейчас — пережить этот день. Забыть обо всём и снова попробовать сделать вид, что события 26 апреля его не подкосили, что он — столица УССР достаточно умён для того чтобы не думать об этом, и жить дальше. Вот уже и видны столицы других республик. Дима пришёл вовремя, это хорошо. В первую очередь он замечает на себе обеспокоенный взгляд Минска, и настолько же безразличный Москвы. Никто не задаёт лишних вопросов, всё проходит весьма обыденно, как и каждый год до этого. Вся эта церемония с парадом и прочими формальностями заняла... Несколько часов? Киев уже и не следил за временем, дремал стоя, лишь бы компенсировать все те бессонные ночи, что он провёл на стареньком ковре у себя в квартире, разглядывая
его фотографии, что были сделаны за несколько месяцев до аварии. Сон в последнее время стал для Дмитрия невыносимой пыткой. Каждый раз когда он валился на кровать закрывая глаза от усталости и надеясь навсегда остаться в спокойной темноте дрёмы, он видел перед собой
его и вскакивал с дрожью по всему телу, и целым ворохом мыслей в голове, что не давали снова уснуть до самого утра. Всё это продолжалось на протяжении нескольких недель и даже вчера, понимая всю ответственность мероприятия, Дима не смог уснуть. Сейчас он об этом сильно жалел, ведь показываться перед другими столицами в таком виде было недопустимо, а зная нынешний нрав и отношение
брата Москвы к подобным проявлениям слабости, Киев понял что ему не выкрутиться. Он обязательно получит выговор и упрёк в собственной эмоциональности, ведь по мнению Московского прошло достаточно времени для того, чтобы забыть и отпустить эту ситуацию. Дерьмовые мысли, иначе не сказать, но от них Диму отвлекает лёгкое касание в районе плеча. Днепровский с трудом разлепляет глаза, а обернувшись видит возле себя Немигова, который настойчиво ему что-то говорит. До Димы смысл сказанного не доходит. Он встряхивает головой и полностью обернувшись к собеседнику хриплым заспанным голосом спрашивает:
— Вибач, можеш повторити ще раз?— в ответ на это Минск лишь выдыхает и с новыми силами повторяет ранее сказанное.
— Дим, идём, мне нужно провести тебя до вокзала. — Днепровский непонятливо смотрит на младшего, и видя немой вопрос в глазах, Коля добавляет — Миша обо всём знает, я сам попросил его об этом.
— Навіщо?— Киеву стыдно. Он показал свою слабость, пусть и пытался "быть бодрячком" весь этот день. От внимательного и заботливого Коли подобное не ускользает, конечно же это он предложил Москве дать Киеву какое-то время на себя и свои проблемы.
— Я решил, что так будет лучше для тебя. Я понимаю, что утрата Родиона...
—
Його більше нема.
Глубокий вздох
— Дима. — Коля со всей строгостью и беспокойством зовёт старшего брата — Идём на вокзал. Я довезу тебя до отеля, ты отоспишься и поедешь домой.
Дима идёт вперёд, напоследок оборачиваясь к Коле. Говорит самым безразличным и устрашающим тоном, какой от него могли слышать младшие братья за все те сотни лет что они друг друга знают:
— Годі говорити про того, кого нема. Більше його не існує, тому й казати нічого не треба, Микола.
***
2010г.
Снова вечер. Дмитрий ключом открывает квартиру, в которой сейчас пустынно. Ничего кроме её хозяина и безжизненных стен. Да, квартира хорошая, в самом центре, такую себе позволить может не каждый киевлянин, но и уюта в ней нет. Днепровский ещё раз, будто в первый, оглядывает своё место проживания. На стенах несколько новомодных картин, то самое «современное искусство» в котором лично Киев не видит той же ценности, что и например в старых иконах и соборах его города. В интерьере почти нет ярких цветов и оттенков, всё серое и какое-то... не живое? Внезапная заинтересованность окружающей средой навевает Диме воспоминания его юности: тёплые, деревянные избы, простая жизнь, с празднованием языческих, а позже христианских праздников. В новой эпохе технологий и прогресса у Димы не осталось ничего, что было у него раньше. Хотя, чего греха таить, всё самое родное и такое важное для Димы было уничтожено временем, что неумолимо движется вперёд. Маленькие Коля и Миша, которых нужно защищать, выросли, и вполне неплохо сами с этим справляются. Другие украинские и какие бы то ни были города не стали для Киева в той же степени близки. Разве что...
Днепровский открывает ящик, в который он заглядывает крайне редко. Последние лет десять точно. Постоянные проблемы в личной жизни и абсолютно никакое настроение не позволяли открыть этот ящик пандоры, и посмотреть хотя-бы на секунду на его содержимое. Сейчас, как показалось Диме, самое подходящее время. Он аккуратно, со всей скрупулёзностью достаёт старый альбом, сдувая с него накопившийся за такое долгое время слой пыли. Глазам предстаёт давно знакомая обложка с водопадом и множественной зеленью.
«Знаешь, я бы хотел увидеть водопад. Но не одному, а чтобы с кем-то, так воспоминаний больше останется. Поедем как-нибудь, а?»
Дмитрий берёт обложку и открывает альбом, на внутренней части которого записка, которую Дима бережно хранит по сей день. Он даже относил её на реставрацию, за которую отдал немало денег, тем не менее, ни о чём не пожалев. Присущим тому времени, выверенным, каллиграфическим почерком на бумажке написано:
«Мой тебе подарок на день города, чтобы хранить здесь самые лучшие и приятные воспоминания о прожитых днях и людях, что сейчас рядом с тобой.
От всего сердца, твой друг Родион
26.05.1985г.»
Внутри альбома фотографий не так много. У Димы просто не было на всё это времени, да и тогда казалось, что сделать фото всегда удастся, просто не сейчас. Но Родион его заставил, упрямо просил, и настоял на своём. Благодаря нему Киев видит эту его лёгкую улыбку, по юношески задорную и мягкую, всё ещё будто слышит смех и видит блеск в глазах. Дима достаёт осторожно фотографию Родиона в венке и начинает говорить. Говорить в пустоту, представляя, что он всё ещё здесь и что он слышит.
— Я... Сумую за тобою. Все ще сумую, хоча стільки років пройшло. Знаєш, цей альбом, що ти мені подарував, я храню його. Дивлюсь на твої фотографії, на себе у союзі дивлюсь. Тут навіть Мишко є і Микола. Дорослі вже, а я їх пам'ятаю ще малюками. — на секунду он останавливается, вспоминает разговоры, в которых они вечно обсуждали жизнь Киева, и дав себе ментальную пощёчину продолжает — Ну що я все про себе та й про себе. В тебе як справи? Як там сестра твоя? Ти мабуть мене не чуєш, та мені все одно. Хоча... Ні. Якщо б ти зміг мені відповісти, розповісти щось, я радів би більше, ніж за все своє життя. Якщо би ти зміг сказати, чи кохав ти мене теж, або я собі чого-небудь придумав. Але знай: — произносит почти по слогам — я тебе кохаю, Родіоне.
Ответом ему была лишь тишина и звук собственного
о сердца, что всё ещё разрывалось от боли и обиды.
