Love Letter

— Это не просто плановое обновление… — голос снова сбивается, ползет на пол тона вверх. Совсем незаметно для полного зала инвесторов и журналистов, но очевидно — для него. Волков сыто усмехается, а рыжий нервничает. Крутит в руках неловко очки, поправляет раз за разом коротко остриженные пряди волос. Сережа сильный. На нем сейчас сотни взглядов, миллионы надежд, и все это — на гротескно-тонкие плечи. Ничто в Волкове не вызывает такого бешеного рефлекторного «защищать» как Разумовский. Но Олег позволить себе этого не может. Не сейчас. В этом огромном освещенном софитами зале звезда — Сергей Разумовский. Он же сейчас — Олег. Просто Олег. Серьезный, смурной, застегнутый на все пуговицы телохранитель. И из этой роли нельзя выходить. Его слабина — и пол под ногами и без того неровно стоящего изобретателя разойдется тысячей трещин. Разлетится на пиксели идеальная в своей простоте Марго, провалится еще одно сражение за свободу слова. Сережа все может и сам. Он справляется. Он загнанно дышит, но выдыхает радостно. На этом же дыхании воодушевленно заканчивает речь — и на нем же прерывает сам себя. Скользит из тонких ладоней на пол смартфон, а голограмму презентации окрашивает непрошенная новость: холеный Гречкин, смазливая улыбка и полное беззаконие. Олег хмурится. Фото будто портит, марает сам свет идеи Разумовского. Мир, где этот подонок не за решеткой, не заслуживает «Вместе», вот только упрямому Сереже это не донесешь. Потому что упрямый Сережа бежит от журналистов, не сопротивляется, когда грубые руки заталкивают его в лифт, когда Волков живой стеной встает между ним и стервятниками с сотней камер. Упрямый Сережа принимает из рук чашку горячего кофе, пока за окном офиса искусственное освещение медленно одолевает свет уходящего дня. На пути летней ночи лишь закатное марево — ярко-рыжее. Все еще мелко дрожат пальцы, все еще дышит загнанно, но Волков невесомо целует его в лоб — и юноша медленно расслабляется. Забирается на диван с ногами, позволяет укрыть себя пледом, а потом и укутать теплым объятием. Все это в тишине: им уже сотню лет, как вовсе не нужны слова. Такой Разумовский — полное спокойствие Олега. Волк, что живет внутри с вечным девизом «защищать», мерно посапывает, пока рядом нежный родной запах от рыжих волос. Пока они дома и вместе. Пока Олега вновь не пробивает мысль, что все это он может потерять. — Серёж… Разумовский на его голос выныривает из неги, слушает. — А ты… в случае чего можешь все это отключить? Юноша поводит плечами, стряхивая сонную расслабленность. Суть вопроса доходит не сразу, но нет вещи в мире, о которой он готов говорить больше, чем о своем детище. — Конечно. В случае опасности я смогу закрыть соцсеть. «Вместе» перестанет обновляться, отключатся алгоритмы и протоколы, комментарии… Дальше Олег не слушает. Сережа звучит устало, а этот текст он знает наизусть — рядовой ответ толстосумам-инвесторам, что вечно пеклись о безопасности данных, репутации, утечках — о нет. Кому, как не Волкову знать, что защищено «Вместе» покруче пентагона. Он искал что-то другое, что-то… — Я не об этом, Сереж, — он нежно оглаживает усталые плечи, заправляет за ухо прядь волос, — Ты все строишь, строишь, показываешь, презентуешь. А ты можешь что-то сломать? Волков говорит вкрадчиво, тихо. Дает понять, что серьезен, но сканирует, считывает каждую эмоцию. Плавно направляет к нужному ответу. Разумовский непонимающе моргает, запоздало выдает растерянное — Олег, я не совсем понимаю, о чем ты… Волков уводит руку ниже. Гладит тонкую шею, нажимает сильнее на напряженный стык ключицы с плечом. — Ты построил такую империю с нуля, — второй рукой телохранитель обводит его — и свои владения, — Твое приложение в каждом смартфоне. На каждом компьютере. Что тебе стоит… в рамках собственной безопасности, разумеется, написать, скажем… простецкий вирус? Разумовский вздрагивает всем телом. На это Олег тоже рассчитывал. По пальцам не перечесть, сколько подобных предложений рыжий слышит каждый день. От все тех же… у кого репутация, деньги власть, кому мало своих рычагов. — Ты что такое говоришь, Олег? Ты ведь понимаешь, что если это попадет не в те руки… Волков усиливает хватку на шее, подтягивает чуть резче Сережу ближе. Продолжает вкрадчиво, не давая себя перебить — Мы не будем никому вредить. Пусть… эта программа, скажем… будет только у меня. По-старому, на флешке. — Зачем это тебе? Еще секунда и он начнет звучать отчаянно. Волков видит это и разом смягчается. Подается вперед всем телом, прижимает к себе. От грубости в руках — ни следа. Нега, тишина, доверие. — Клянусь, что не делаю зла, — голос окутывает как бархатом, заполняет пространство, усыпляет. Не бдительность — всего Сережу. — Я лишь хочу защитить тебя. Ты понимаешь? Ты веришь мне? Олег отклоняется на минуту, подцепляет острый подбородок, оглаживает. Заглядывает в бездонные глаза, где глубоко среди синего мелькает рыжинка. -Верю. Разумовский роняет голову на плечо Олега, стоит тому одними губами прошептать невинное -Спи, Сереж. Ты устал. Он с осторожностью ювелира перекладывает юношу на подушки, укрывает пледом и поглаживает в последний раз по мягким волосам. Оставляет невесомый поцелуй на макушке и выходит, закрывая дверь. За окном ночь уже крепко вступила в свои права. Волков смотрит сверху вниз на город в своем немом, отчаянном дозоре. Никто в это прогнившем с самого основания Петербурге никогда не причинит Разумовскому вреда. Полягут все, кто попытается. ***** Разумовский по утрам разнеженный до одури. Необычное для Питерского лета солнце тягучими лучами проникало за светлые стекла. Сережа не любил шторы. Он предпочитал видеть город на периферии постоянно. Ну вот напоминал ему грязный, ершистый шпилями башен Петербург о том, что он делает и зачем. Сотни сообщений, потоки информации, системы, гигабайты… — Серёж? И Волков на пороге комнаты. И у сонного инженера картинка складывается окончательно. Юноша потягивается, пока Олег тенью скользит вдоль кровати. Как всегда, в ему одному понятной форме — в черном, с этим проблеском серебра на груди и янтаря- в глазах. — Доброе утро, — голос спросонья хриплый, Сергей пару раз моргает, окончательно сбрасывая с себя негу сна и привычно начинает день одним и тем же, — Марго, что у нас на сегодня? А Марго молчит. Голограмма расходится нестройным градом пикселей, и Сережа хмуро подрывается разбираться. Раньше, когда Марго ломалась чаше, чем говорила, Разумовский терпеливо и любовно пересобирал ее с нуля, с каждым разом делая все более навороченной. Карьерный рост от пиксельной вороны в углу монитора до миловидной дамочки, что встретит вас при запуске «Вместе» далась кровью, потом и все тем же пикселями. Теперь же редкие программные сбои в Серёже разжигали несвойственный боевой режим, но Олег быстро перехватил за плечо инженера, удерживая на теплой кровати. — Это я ее отключил. Вместе с миллионом твоих будильников, Сереж. Сегодня ты отдыхаешь — и это не обсуждается, — Ответом ему были глаза настолько растерянные, что даже неловко стало. Всего на секунду, наверное — Я отменил все встречи, мы посидим сегодня дома, а вечером ты сможешь начать работу над программой, как и обещал. Что скажешь? Разумовский растерянно моргал, сползая с кровати. Только оказавшись босыми ногами на полу, он почувствовал реальность происходящего. — Я… обещал? — Ну да. Вчера, помнишь? — Волков уверенно берет под руку все еще сонного Сережу, — пойдем на кухню, там кофе стынет. Разумовский прижимается ближе. Доверчиво, как-то совсем открыто, «будто ничему опыт никогда и не учил» проносится в голове, но нет же. Это же Волче, он не навредит, он всегда рядом. Город плавит утреннее марево. Парит, но будто перед дождем. Пыльный воздух между серым небом и разведенными мостами. И действительно дымящийся кофе в доказательство реальности картинки перед глазами. Кофе — и Волков. Который снова смахивает украдкой таблетки с края стола. Кажется, терапевт говорил принимать их, а Олег вычитал в составе что — то совсем нехорошее. Сережа так и не выпил ни одной, но оно и к лучшему, наверное. Волков садится напротив, терпеливо смотрит с теплой улыбкой на то, как Разумовский пилит взглядом кружку. — По поводу нашей программы… — Олег, ты уверен, что это нужно? На соцсеть не было атак уже полгода, нам незачем ее ломать, в случае чего. Разумовский нервно заламывает пальцы в привычном жесте. Волков чуть резче поводит плечом, отвечает отрывисто, но так мягко, что Разумовский глупо улыбается — Серёж, все не так. Конечно, мы не будем вредить Вместе. Я люблю Марго так же, как и тебя и программа совсем не для этого. Парень поднялся с высокого барного стула, подходя к окну. На стекле мелькнул силуэт, будто излишне темный для человека. Серёжа тряхнул головой и силуэт тут же принял Волковский облик. — Я хочу, чтобы ты принял это как просьбу телохранителя. Нам нужна эта программа для безопасности, понимаешь? В случае чего нужен запасной вариант, и я уверен, — Олег из-за плеча глянул глубоко в синие глаза, где страх плескался с чистым доверием, — что ты в глубине души тоже в этом заинтересован. Разумовский вздрогнул. Он отводил взгляд всеми силами, рассматривал сводчатый потолок просторной кухни, собственные едва не дрожащие пальцы, окно, где над Питером вопреки рассветному солнцу собиралась гроза. Олег стоял посреди комнаты темным пятном, цепляя внимание на себя и улыбнулся, когда Сережа утвердительно, хотя и едва заметно, кивнул. — Я. Понимаю, о чем ты. Думаю, я приступлю к работе уже сегодня, но пообещай мне. Просто пообещай, что это останется в наших руках. Волков сощурился, победно улыбаясь — Что ты не допустишь такой ситуации, где нужен был бы этот выход. — Конечно, Серёж *** Что-то определенно не давало покоя. Наверное, впервые за жизнь, Разумовский старался оттянуть момент начала работы, а не резво лез в ноутбук с шашкой наперевес, лишь бы быстрее приступить к чему-то, что назвали бы невозможным. Но не сейчас. Расслабиться не помогла ни еще чашка кофе, ни приглушенный в офисе свет. За окном вечерело, а небо окончательно потяжелело, не пропуская ни луча от закатного солнца. Нева беспокойно била волнами берег, а Сергей так и не приступил к работе. Что-то не складывалось. То есть, нет, все было хорошо, доводы Олега были более чем верными, но будто… притянутыми. Никто не мог исключать у Волкова простую человеческую паранойю, с его то опытом и после возвращения с войны и желание защищать единственного близкого человека, но он никогда ранее не лез в дела Сети. Крупных атак на «Вместе» не было уже более года и вопреки здравому смыслу, никто не оспаривал негласную монополию Разумовского на сектор медиа. Но сердце было не на месте. Еще и это слово… Программа. Олег будто нарочно не называл вирус своим именем. Программа. На крайний случай. Ну он объективно прав. Волков по своему обыкновению появился из-за спины и абсолютно бесшумно, и Сережа вздрогнул от его появления, как вздрагивал последние лет двадцать. С усмешкой тот вздохнул, заглядывая через плечо на сиротливую строчку кода на экране — единственное, что смог из себя выдавить «гений техники двадцать первого века» за несколько последних часов. — Сворачивайся давай. Передавали, ночью будет гроза, отключай компы. Сережа на это звонко рассмеялся. Закалку недоверия к электронике из Олега вытащить было неподвластно, наверное, никому, сколько ты не распинайся про то, что молния в компьютер не ударит. Хотя за окном и правда сгущались тучи. -Ты прикалываешься? Это так не работает, — устало потягиваясь, Разумовский все же послушно хлопнул крышкой ноутбука, — а на крайний случай, в башне есть громоотвод. Волков улыбнулся. — Ты все же начал работу… это очень хорошо. Спасибо, что прислушался ко мне. Сережа пожал плечами, выбираясь из-за рабочего места -Да ладно тебе, Волче. Ничего серьезного же. Все равно для себя делаем, некуда спешить. Думаю, к концу осени будет готова твоя «программа» — Подожди. Как — к концу осени, сейчас же август. У тебя займет это так много времени? Волков вздохнул, резко разворачиваясь на Разумовского. Прищуривая глаза, он подошел к парню чуть ближе, мягко взяв его за руку, оставляя при этом взгляд серьезным. -Нуу… это ведь не первостепенная задача, Олег. У нас на неделе не одна встреча с инвесторами, еще несколько презентаций, к сентябрю, поди, вновь посыплются заказы. Я не могу позволить себе уделять вирусу слишком много времени, мы ведь все-таки должны помогать людям. Олег глубоко вздохнул, закатывая глаза. Резко вырвав ладонь, он с руками накрест у груди мерил широкими шагами офис. -У тебя не хватает времени, что ж. я перенесу и перепишу наше расписание. Уверен, тебя готовы ждать. Инвесторов можно сдвинуть на конец недели, презентацию отложим до — Олег. Волков замер, неотрывно глядя на Разумовского. Сжатые кулаки, откровенно побитый вид и голубые глаза — в пол, он явно искал слова чтобы возразить и его доводы даже интересно было послушать. — Олег, я прошу тебя. Я иду против закона и своих принципов, создавая этот код. Я подвергаю опасности все, что когда-либо сотворил. Осознаю, зачем и почему это нужно, но я прошу тебя, — парень взметнул гневный взгляд резко, совсем не робко на парня напротив, — не подгоняй меня. Олег медленно зверел. Разумовский вжался в стеклянный стол, жалея, что вообще затеял отпираться, но что-то, черт возьми, было не так — А кто будет тебя подгонять, если не я, а? Эти уроды, которые только и ждут, как бы скинуть твою фигуру с доски, как бы заполучить бизнес? — он тяжело вздохнул, будто устало поясняя что-то неугомонному ребенку, — Мое слово, как твоего телохранителя. Ты закончишь эту программу как первостепенную задачу, а когда мы сможем спать спокойно, продолжишь делать то, что считаешь правильным. Волков отрезал, разворачиваясь на каблуках и намереваясь оставить за собой последнее слово. За окном гроза разливалась над городом электричеством молний и в редких сизых вспышках мужчина выглядел как тот, кому вот точно не стоит говорить слово поперек. Но Разумовский попробовал. — Олег, постой. Почему тебя это так волнует? Зачем вдруг понадобился вирус среди защитных, мать их, протоколов? Тонкие пальцы сжались в кулаки до красных полумесяцев. Сережа удивился собственной храбрости, резко выдыхая и зажмуриваясь. Оспаривать мнение волка в таких случаях он не любил. Олег был прав чаще, чем всегда, он знал, что нужно, всегда знал. Но что-то отчаянно продолжало не складываться. Волков, почти покинувший офис, замер в дверях. Не оборачиваясь, он опустил голову, отвечая тихо, но уверенно, что его слышат и слушают. -Потому что ты рискуешь нашей безопасностью. Потому что мы кроме этой кучки протоколов остаемся без защиты и потому что все это — твоя вина. Тебе нужны еще какие- то доводы? ***** По щекам уже текли слезы от тупой усталости. Когда он в последний раз спал, вспомнить сейчас Разумовский не мог. Когда ел — подавно, но смертоносная программа была почти закончена. Опускаясь раз за разом на спинку кресла и грубо растирая покрасневшие глаза и замерзшие руки, он возвращался к работе. Редко прерываясь на дела «не первостепенные». Над Петербургом реяли грозы. Изредка лишь пробивалась пара часов светлого, по вечерам розоватого неба. В такие моменты приходил Олег. С немой нежностью гладил спутанные волосы, довольно улыбаясь, посматривая из-за тонкого плеча программиста на новое творение, смертоносное — телохранителю под стать. Волков приносил еду, кофе, постоянно интересовался, как дела, уклончиво предлагал прогуляться или помочь. Все нежно и с осторожностью — излишней осторожностью, как бы не спугнуть рабочее настроение Сережи. А тот был по началу невероятно хмур. Недоверчиво глядел из-под опущенных ресниц, темнел вместе с тучами за окном на излишнюю заботу. Но быстро пришел к обычному состоянию. Проект за строками кода стал казаться будничным, цель — за трогательными поцелуями в рыжую макушку стала простой и понятной. Волковское «Защищать» уже не раз было излишне навязчивым, но никогда — опрометчивым. — Прости, что усомнился в тебе поначалу, — Сережа в очередной раз потянулся, широко зевая и откатываясь в кресле от уже ненавистного стола, поклявшись в очередной раз, что надо уже поменять что-то в интерьере, раз уж статичная картинка за окном — розовый не то рассвет- не то закат, уже начинала надоедать. — Я понимаю, что все, что ты делаешь — для нашего блага. Волков за спиной улыбается сыто и спокойно. Тяжелыми ладонями массирует затекшие плечи программиста, с точностью ювелира угадывая, где огладить лишний раз. — Ничего, Сереж, ничего. Ты устал поди? Голодный? Спать? — Спать. А сколько времени? — Восемь утра — Самое время, значит, идем. ***** Разумовский по утрам плавится в руках теплым пластилином на невиданном питерском солнце. Отзывается на касания остро — даже на самые невинные. А Волков прочесывает пятерней неровно отросшие рыжие волосы. Сереже идет, особенно если не знать, что роскошная рыжая грива превратилась в неровное каре в пылу истерики едва ли не кухонным ножом. Но подлецу шло даже это. До вязкой неги в груди приятно — до чертиков возбуждающе. Доверие раздвигало рамки виданного и невиданного. Не виданного никем, кроме Волкова, разумеется. И этот факт распалял еще сильнее. Только ему было позволено увидеть гения таким. Только для него из- под заношенной серой футболки показывался ровный ряд позвонков, когда Разумовский потягивался, падая на кровать, забываясь в приятной истоме усталости. Для него — тонкая талия, бархатная кожа. Для него дыхание — загнанное и сорванный на стонах-криках голос. Волков не хотел мучать, но удержать себя от такого Разумовского было невозможно. Шептал что -то глупое почти радостно, зацеловывая усеянные веснушками плечи, принимал на себя ненужный более Сереже контроль, позволяя ему почти засыпать, пока едва ли невинно касался губами внутренней стороны бедер. Вел выше, топил его в тягучем, волнами накатывающем удовольствии. Быстром ритме и небывалой нежности. Волков видит больше, чем остальные — и еще больше. Видит насквозь, видит всё. Видит все слабости, видит, как именно разобрать Разумовского на части так, чтобы он не только не сопротивлялся, но и сладко просил продолжать — прямо как сейчас просит. Он видит, как внутри юноши что — то скрипит и ломается, как чинится на глазах. Видит, как тот пытается вернуть себе контроль, дышать ровно. И видит, как это у него не получается. Это могло продолжаться бесконечно. До следующего вечера, ночи, хоть до утра, но юноше в таком состоянии многого и не нужно, и вскоре он окончательно обмякает в его руках. Небо расходилось красными разводами восхода, заливая солнечными лучами стеклянную высотку. Такое небо ведет к дождю, но все это потом, все это уже когда он проснется — очнется от очередного кошмара или сонно потянется после ночи без снов, и, хмуро выглянет в окно с неизменным «Марго, отмени все, я в такую погоду не пойду никуда» ***** Волков дорого заплатил за умение передвигаться бесшумно, но оно того стоило. Того же — стоило полное доверие Разумовского. Телохранителю даже не пришлось вспоминать вязь цифр пароля: биометрия впустила его в ноутбук с широко раскрытыми объятиями, выворачивая перед темными глазами дописанный вирус — очередное детище Сережи. Кучка папок на почти пустом рабочем столе, ажурная сетка кода программы — все нараспашку как знак полного безоговорочного доверия. Олегу даже льстило. Тонкие сухие губы растянулись в широкой улыбке. Гордость за работу Сережи перемешалась с сытым в своем желании защищать волком внутри. Но Олегу было этого мало. Сурово обошедшаяся с ними жизнь научила простой истине: даже при полном доверии нужны гарантии. И упрямый Сережа не отдаст их ему просто так. Потому что упрямый Сережа, просыпаясь наутро в один из затянутых серыми тучами дней, буднично за завтраком Олегу говорит, что все готово. Без подробностей, без деталей. Хмуро потягивает кофе и крупно вздрагивает, когда Олег пресекает попытку ретироваться с кухни, осторожным, но не терпящим возражений жестом притягивая Разумовского за локоть обратно. — Ну и где флешка? Мы договорились, что ты отдашь ее мне. Сережу еще секунда — и начнет трясти. Глаза мечутся по кухне, силясь уцепиться хоть за что-нибудь, но тщетно. Волков наблюдает за этим с садистским удовольствием, не давая себя оттолкнуть — лишь притягивая ближе. — Она в надежном месте, -звучит почти отчаянно, — я боюсь, что она попадет не в те руки, Олег. — Что я не смогу ее сохранить? — звереет. Разумовского от себя почти отбрасывает. Тот вжимается в стол, не отвечая. С мольбой поднимает на него глаза, но видит горькое презрение напротив. — Милый, — Волков зверем подходит ближе. Смотрит все глубже, не оставляя вариантов сбежать, — я тебя храню вот уже почти двадцать лет. Обходит кругом, будто и правда обращаясь в волка. Будто готовится к прыжку. Клокочущее под ребрами «защищать» в нем сейчас заливает глаза чистой яростью. Вторят Волкову резвые молнии все же начавшейся за окном грозы. — Скажи, Сереж… тебя за все это время хоть раз кто обидел? Лицо в считанных сантиметрах от юноши. Тот зажмуривает глаза, вот только зря — оскал на смурном лице ощущается даже без зрения — А? Если обидели, так ты только скажи. Назови его имя, Сереж. Я вспорю ему глотку, и мы вместе посмотрим, как он умирает. Мед-лен-но. Что скажешь? — Олег… — голос прорезают истеричные ноты, — ты отвратительный. Разумовский старается выплюнуть фразу ядом. Показать, что тоже так умеет, но… — А ты — живой. И во многом благодаря мне. Волков отпрянул слишком резко, дав возможность вдохнуть спокойнее. С расчетливостью судьи, он ждет пару минут, что Разумовский выдохнет, внутренние барьеры пошатаются еще немножко, а потом рухнут совсем, чтобы он ответил — В сейфе. За картиной. И Волков вздыхает в чистом удовольствии. Все идет как надо. Все хорошо. Он улыбается нежно. Тянется пальцами огладить скулу напуганного смурного Сережи. Тот вздрагивает, но, видя улыбку, позволяет. Спустя пару мгновений уже едва не ластится, когда руку отдергивают, будто ожегшись. — Да подавись ты своим вирусом. И эта реакция непередаваема. — Я в состоянии обеспечить тебе защиту и без твоей программки. Ты придумал ее, потому что сомневался во мне, не так ли? — Волков срывается в громкий шепот, злой и глубокий, — так вот я покажу тебе, что могу намного больше, чем просто прятаться за «Марго». Сережа уже в который раз хочет не то, чтобы уйти, а реально сбежать, но на сей раз ему позволяют. Слишком легко позволяют. Слишком спокойно смотрит Волков в след. Слишком тихо сидит внутри неизменное «защищать». За окном на смену грозе наконец приходит солнце. А Волков берет со стола чашку с оставшимся кофе и допивает медленным тягучим глотком, так, как до этого пил Сережа. Фантомный вкус чужих губ отдает сладостью и теплом. Потому что Волков наконец-то спокоен. Потому что не нужна ему эта флешка из сейфа за репродукцией «Венеры». Потому что программа давно скопирована и ждет своего часа там, где искать ее точно не будут. Потому что Олегу нужны гарантии. Олегу ли?