Глава 5. Сказ о великом слепом
14 июня 2024 г. в 00:02
— Да, — отвечаю на панике, ерзаю на сиденье и присасываюсь к остаткам козинака, чтобы чем-то занять рот и не продолжать разговор, но ловлю на себе такой взгляд Рогова на красном сигнале светофора на перекрестке, что выплевываю вместе с парой семечек: — А тебе какое дело вообще?
Я нарываюсь?
Ответ очевиден: всеми правдами и неправдами.
Ощущение, что какая-то часть меня отчаянно хочет, чтобы мы с Роговым перетерли вслух то пьяное происшествие в лесопарке, и все точки наконец встали над чертовыми «и».
Почему он вдруг вступился за меня, хотя мог вытолкнуть из кустов и избавиться от ненавистного Пашки Мечникова одним махом? Вкатать тонким слоем в асфальт: ведь дворовые мутного движа с другим парнем, а уж тем более с чужаком, не простили бы — и со мной из одной бутылки впредь пить бы не стали.
Это сейчас, когда наши дорожки с ними разошлись естественным образом, а общение свелось к одному тусичу в месяц с пивчанским по старой памяти, подобный расклад уже не кажется трагедией галактического масштаба. Но тогда наш мир сосредоточен был почти на сто процентов в пределах родного спального района, и репутационный урон мог бы… ну, пожалуй, меня уничтожить.
Откуда в Рогове столько благородства взялось? В честь чего?
Мне и ссыкотно, и жутко интересно узнать.
И старые, пугающе дерзкие мысли, которых я старательно избегал еще тогда, вновь лезут в голову. Нет, лучше даже не начинать! Паш, забей на них.
— Никакого. — Рогов делает рожу кирпичом и требует: — В салоне не мусори.
Вот собака страшная. Как замечать, с кем и куда я хожу и переписываюсь, так мы первые, а как пояснить за базар — так сразу в кусты.
Я подбираю, ноги шире раздвинув, сладкие семечки с сиденья и уже собираюсь в рот сунуть, но Рогов вдруг на меня гаркает громко:
— Сдурел?! Куда в рот?! В окно кидай! Глистов жопных хочешь?
— Рогов, ты сам жопный глист — зачем так орать?! — кричу на него в ответ раздраженно, но давлю кнопку и послушно вышвыриваю семечки в окно, тотчас закрывая обратно, спасаясь от крупных капель дождя. Ух, меня аж бодрит круче, чем Назара от пары шотов эспрессо. Смотрите на него, как завелся-то! А ведь ловко прикидывался скромной равнодушной ветошью. — Микробы первые пять секунд хавку не трогают!
— Это тебе кто сказал? — рычит Рогов, газуя на зеленый.
— Все так говорят!
— Пф-ф-ф! — издает Рогов звук вскипающего чайника, крепче впиваясь в руль, будто срастись с ауди собирается на атомном уровне. — Как врач будущий…
— …ветеринар, — напоминаю сардонически.
— Мои пациенты тоже с пола жрут, — парирует Рогов. — Так что не вижу большой моральной разницы.
Дальше мы едем в надутом тупорылом молчании. Я скатываюсь по спинке сиденья, упираясь коленями в бардачок, а подбородком — в ремень безопасности, и пишу Назару, что мы в пути.
Не застрянь мы в пробке по направлению к центру, которой тут в это время быть, по-хорошему, не должно, мне было бы легче гордо и с достоинством выдержать тишину.
Но в ней столько вопросов вертится и моего не погасшего со временем любопытства.
А Рогов — вот он, рядом сидит, барабаня по рулю в такт песне, играющей в динамиках его раздолбанного телефона, валяющегося на приборной панели с открытой вкладкой навигатора. Дорога в обе стороны украшена бордовым.
«Ты Венера — я Юпитер…
…Ты Москва – я Питер
На одной орбите опять…»
— Ну и… тебе как, интересно? — спрашиваю, сунув обертку из-под козинака в карман.
— Что? — отзывается Рогов напряженно.
«По пятам друг за другом ходим…
Как ты там? В моём телефоне…»
— В универе. — Я пожимаю плечами.
Просто мы едем вдвоем в скучной пробке, и вместо того, чтобы придумать повод продолжить разговор с Диляром в чате, я решаю потрогать повисшее в воздухе напряжение брошенной на полпути истории.
С тем, как мы разминулись с Роговым после школьного выпуска.
Неожиданно молча, без фееричной сцены, скандала или драки.
Зашагали вдруг в разные стороны, не сказав друг другу — куда.
Вернее, он-то знал. Подбрасывал же меня тогда до универа на подачу документов. А мне в ответ никто не обещал отчитываться, разумеется. Но я привык информацию о Рогове получать в первых рядах. Он вечно терся поблизости, ни на секунду не позволяя забыть, чем живет и чем дышит, и вдруг… исчез по-английски, без весточки.
Из жизни моей, из нашего двора.
«Неспроста не подобрать пароли…
К твоему сердцу, что ли…»
Я видел его в списках сдачи ЕГЭ по биологии. Внезапно для всех, а может, и для самого себя, он соскочил в начале одиннадцатого с дорожки «просто отбрехаюсь от школы» с интригующим выбором в пользу естественных наук. Как выяснилось, подался в ветеринары.
Не решение же одного дня. Колись!
«Скажу спасибо городам
Что не разделили нас…»
— Ага. Нравится, — после продолжительной паузы формулирует Рогов и, пусть мне плохо видно за капюшоном красной толстовки выражение его лица, по тону кажется, что ему даже это банальное слово дается с трудом.
Будто Рогову неудобно за свое «нравится», за самого себя. Что его может интересовать что-то, помимо пивчанского, ауди и баранки такси, которой его отец зарабатывает на жизнь.
Классная профессия, спору нет. И порой достаточно прибыльная.
Отец Рогова одно время разъезжал по городам на арендованной тачке премиум класса и какого-то важного перца, опоздавшего на рейс, срочняком из Ростова в Москву довез, так ему знатно забашляли: Рогов месяц подаренные с той получки кросы ревностно протирал тряпочкой что в школе, что на улице.
О, эти блядские кросы! Как они мне глаза намозолили. Я все про них знал. Что американские, что фирмак, какая длина и ширина в дюймах или сферических лунтиках, или чем там американцы ноги измеряют?..
Хвастовству Рогова не было предела. Моим рвотным позывам при упоминании Роговской обуви — тоже. Уверен, он их на ночь у кровати оставлял. Не дай бог кто в форточку залезет и спиздит. (Я одно время даже реально подумывал Рогову устроить профилактический пересер. Типа подойти ночью в его окно подышать из-за решетки, благо жил он на первом этаже.)
Но не в кросах дело, конечно, просто… Рогов как будто для таксования, которое ему отец пророчил, не годился. И вся эта пурга со «сдам минимум, и гори оно синим пламенем» однажды рассыпалась, подтвердив догадки. Откуда-то появилась биология, не дававшая покоя моему воображению. Почему именно она? Как Рогов уломал Инну Валерьевну взять его в класс углубленного изучения? Сплошные вопросы.
«Зачем мне быть отдельно от тебя
Ведь я так не хочу сейчас…»
— Я у кошки соседской, — говорит вдруг Рогов, когда мне уже верится, что мне не выкатят никакой истории на этот счет, — роды принял.
— А? — Я поворачиваюсь к нему всем корпусом. — Чего?
— Галю помнишь? — спрашивает Рогов.
— Угу.
Галчонок у нее погоняло среди жителей окрестных домов. Такая не от мира сего девчонка лет на десять нас с Роговым младше. Шатается по улицам в одиночестве, с другими девчонками не играет, никому ни слова не скажет, если в лоб вопрос задать — а сядет на качели, так давай трындеть сама с собой. Часами может качаться под скрип металлических цепей и что-то бормотать, а потом встанет и уйдет. Ну типа… ладно. Мало ли у кого какие увлечения и странности?
Частенько ее вижу на детской площадке на качелях. В любую погоду, даже в пургу зимой.
Живет в одном падике с Роговым. Вернее, он-то адрес сменил, судя по всему.
— И? — подбадриваю я нетерпеливо.
Не понимаю, каким боком тут Галчонок.
— Она нам в дверь позвонила, я один был в хате. — Рогов дергает плечом и чуть-чуть продвигается вперед по дороге вслед за джипом. Мы снова встаем в пробке намертво. — Говорит, помогите, у нас Олеся рожает, никого дома нет.
— А ты что?
Пипец. Я в шоке. Чтобы Галчонок сама с кем-то заговорила? И не с кем-то, а именно с Роговым? Он реально кому угодно способен в доверие втереться.
— Ну а я ебу, кто такая Олеся? — уголки губ Рогова подергиваются, и я тоже начинаю без причины лыбиться, его слушая. — Я короче… аптечку, перчатки медицинские взял, в подъезде уже за Галей иду и в гугле вбиваю: «Как принимают роды у женщины»?
— Ап-хп-хп… Что? — захлебываюсь ржачем. — Ты реально думал, что там женщина рожает?! А скорая как же?
— Да блин, я с бодуна был. — Рогов сам не выдерживает и говорит сквозь низкий, отрывистый смех: — Вообще башка не варила, что, куда, зачем… Прихожу, а там кошка черная на диване — и из нее уже первый котенок привет передает.
— И ты ей?.. — У меня глаза на лоб лезут. Не представляю, что бы сделал в такой ситуации. Растерялся бы сперва. А потом бы маме позвонил на консультацию, она на даче у нескольких приблудных кошек роды принимала. Потом замучилась с передержками договариваться и раздавать котят в хорошие руки. — Сам?..
— Угу. Помог стать счастливой мамочкой, — усмехается Рогов. Капюшон толстовки сползает с его светлых волос, когда Рогов подается ближе и заглядывает в боковое зеркало с моей стороны, прежде чем перестроиться. Чувствую слабенький запах фруктовой жвачки. Ему никогда не надоедает. — Гугл помог, точнее. Ну там очистка околоплодного пузыря, пуповина. Мы с Олесей часа два рожали.
— И сколько вышло? — спрашиваю, даже жалея немного, что пробка где-то впереди начинает рассасываться, и мы потихоньку набираем скорость в потоке машин.
— Не поверишь. — Рогов выдерживает торжественную паузу. — Одиннадцать.
— Одиннадцать котят?! Как они там поместились?
— Природа вообще удивительная штука, — философски изрекает Рогов.
Я смотрю на него немного иначе, чем десять минут назад.
Рогов-то, походу, по жизни человек достаточно неравнодушный. Ну типа… пойти с бодуна два часа рожать с кошкой соседской девчонки.
— И ты тогда понял, — уточняю, продолжая докапываться, — что судьба? Ветеринарка?
— Да нет конечно, — фыркает Рогов. — Не в тот же день. Просто одно на другое наложилось со временем. Ну и вспомнилась Олеся, когда выбирал, че ближе по духу. Что легко было. Будто… у меня руки знают, понимаешь?
Я киваю, не понимая до конца, но очень ярко отчего-то представляя, как Рогов держит новорожденного котенка и спокойно обрабатывает срез кошачьей пуповины зеленкой.
— А Галчонок, — возникает у меня закономерный вопрос, — их всех оставила? Котят твоих?
— Неа. — Рогов хмурит светлые брови. — Она с бабкой живет, оказывается. Та вахтершей работает в общаге, пыталась по студентам предлагать, но штук пять разобрали самых красивых, остальные никому не приглянулись. Пришлось передержку оплачивать, пока не нашлись хозяева.
— Ты оплачивал? — спрашиваю тихо.
— Ну а кто еще? — фыркает Рогов.
Ого. Рогов, ты сдурел? Перестань быть таким милым.
— Ясно. — Я не собирался проникаться к Рогову. Ни сегодня, ни в целом. И не понимаю, как с этой его версией разговаривать, в каком хотя бы тоне. Поэтому из меня лезут сплошные банальности. — Круто.
— А ты? — прилетает мне в ответочку.
— Что я? — веселюсь, догадываясь, к чему он клонит. — Думаешь, я глобус спас из огня?
— Ладно, с тобой все ясно, — заявляет Рогов. — Ты в десятом классе единственный, кто называл с ходу столицы всех стран, в какую ни ткни.
— Откуда ты?.. — спрашиваю, опешив.
— Пф! Ты думаешь, кого географичка в пример ставила тем, кто горючие сланцы с медью на контурных картах путал?
— О боже. Кошмар какой.
— Ты? Мой ночной, ага. Это я путал, если что.
— Лол. Объяснить разницу?
— Можно я тебя сразу козинаком заткну?
— А есть еще один?!
— На крайний случай.
— Он сейчас! Молю!
— Бардачок открой.
«Ты Венера – я Юпитер
Ты Москва – я Питер
На одной орбите опять…»
В бардачке реально лежит вторая козиначка. Я абсолютно счастлив. Просто колесить по мокрым дорогам под тяжелым летним дождем, щурясь от солнечных лучей, ныряющих в просветы между тучами. В прохладной тачке с работающим кондеем, почти высохнувшей куртке, слушая приставучий мотивчик песни, которая у Рогова крутится на тихом повторе.
Крайне необычные ощущения.
Как и сбивающее с толку чувство разочарования при виде вывески антикафе, у которого Рогов паркуется.
Там, когда из тачки выйдем, чую, хрупкая, тонкая атмосфера, воцарившаяся в пути, неминуемо лопнет.
И мы сидим с минуту молча, прислушиваясь к накрапыванию капель о лобовое стекло.
Я… по нему скучал?