***
Но обо всем по порядку.***
Все начинается в тот момент, когда Сириус понимает, что он устал. Он выжат до самой своей последней ниточки. Он обречен. Он в отчаянии. Еще немного – и он выть начнет похлеще, чем Лунатик в полнолуние. Ну, в общем. Джеймс-гребаный-Поттер. И эта его совершенно очевидная влюбленность в Лили Эванс. На самом деле, Сириус готов признать, что поначалу это было даже чуточку забавно – наблюдать за тем, как Джеймс превращается в абсолютнейшего придурка и принимается активно позориться, стоит Эванс появиться в поле его зрения. И то, как нелепо он начинает выглядеть, и весь идиотизм, моментально рвущийся из его рта – до сих пор Сириус, в общем-то, был уверен, что Джеймс довольно-таки умен. Даже если вслух никогда этого не сказал бы. Но – то, каким не способным нормально связать два слова придурком он с некоторых пор становится, как только Эванс оказывается рядом? Просто умора. Хотя самое прекрасное во всем этом тот момент, когда также рядом оказывается Ремус – и у Сириуса появляется возможность наклониться к нему ближе, и начать осыпать колкостями по-дурацки ведущего себя Джеймса, и увидеть, как у его Лунатика дергаются уголки губ, несмотря на Максимально Осуждающий вид. А свой Максимально Осуждающий вид за годы их знакомства он успел отточить до высшего уровня мастерства. И все же, когда сквозь этот вид прорывается его короткая и кривоватая, абсолютно идеальная полуулыбка – сердце Сириуса от одного ее вида почему-то несется быстрее, ломясь в грудную клетку. После первых раз, когда такое случилось, он даже помчался к мадам Помфри, убедиться, нет ли у него проблем с сердцем. Вывод мадам Помфри оказался однозначным, лишенным сомнений и введшим Сириуса в ступор – он абсолютно здоров. Правда, потом в Больничное крыло ворвался Ремус, и от вида его беспокойства – за него, Сириуса, беспокойства – сердце опять сбилось с ритма. А Сириус опять немного запаниковал, тут же повернувшись к мадам Помфри и потребовав, чтобы она еще раз убедилась, точно ли он здоров. Но мадам Помфри в ответ лишь с нечитаемым лицом посмотрела на него. Потом посмотрела на Ремуса. Снова на него. Тяжело вздохнула. И, пробурчав себе под нос что-то о склонных к излишнему драматизму, влюбленных подростках – ушла в свой кабинет. Сириус до сих пор не понимает, к чему это она тогда. А еще есть тот момент, когда Ремус – добрый, милый Лунатик, который может быть той еще восхитительной саркастичной сволочью, когда захочет – сам вдруг бросает в адрес их позорящегося перед Эванс лучшего друга-оленя что-нибудь беззлобно, но уморительно едкое и саркастичное. И Сириус заходится восторженным смехом. И короткая улыбка его Лунатика становится чуть шире. И сердце принимается колотиться в клетку ребер еще истеричнее… Кхм. В общем, да – поначалу шоу влюбленный-в-Эванс-придурок-Джеймс-Поттер-веселит-Хогвартс довольно-таки занимательно. И все же шутка, повторенная дважды, перестает быть смешной… Ладно, нет, это чушь. Потому что Сириус никогда не перестанет шутить о том, насколько он сириуозен, и никто не убедит его в том, что эта шутка давно перестала быть смешной. Тем не менее, чем больше времени проходит – тем меньше его веселит вид Джеймса, который пялится на Эванс с такой идиотской улыбкой и таким идиотским выражением на лице, будто его только что огрели по макушке бладжером, а он за это благодарен и умоляет сделать так еще раз. У Сириуса даже есть теория, что, возможно, ему и впрямь отбило мозги бладжером на одном из матчей, раз в какой-то момент Джеймс докатился до такого. Тут, кажется, ни одно зелье мадам Помфри уже не поможет. Едва ли вообще хоть что-нибудь поможет – но, тем не менее, Сириус больше не может это терпеть. Его нервная система становится все более нервной и отказывается продолжать так существовать. Потому что, ладно, может, то, как Джеймс позорится, стоит Эванс появиться рядом – и веселит. Но выслушивать тирады Джеймс, посвященные Эванс? Всю эту чушь о том, как же Джеймса раздражает то, какая Эванс умная, и как она всегда знает, каким образом словесно заткнуть его за пояс, и эти ее дурацкие волосы раздражают, и дурацкие глаза, и дурацкое все, и это он неизменно говорит со своей мечтательной, пришибленной улыбкой, от вида которой хочется закатить глаза. А еще Сириус совершенно не понимает, что такого Джеймс нашел в глазах и волосах Эванс. Совсем другое дело – волосы Лунатика, светло-русые, немного вьющиеся и такие мягкие на вид, что в них постоянно хочется запустить пальцы. Или его глаза, теплые и внимательные, с капельками шоколада, плавающими в янтаре – и все же умеющие быть острыми и темными, если кто-то по-настоящему его разозлит, что случается довольно редко. Но – о-о-о, вид разозленного Лунатика всегда так на Сириуса действует и совсем, совсем не в плохом смысле… Кхм. Суть в том, что вся эта влюбленность Джеймса в эту его Эванс становится все менее веселой – зато все более утомляющей и раздражающей. Особенно та часть, касающаяся нескончаемых разговоров о ней, с их лишь сильнее и сильнее нарастающей патетичностью, мечтательностью, частотой и гребаной продолжительностью. Сизиуозно, в какой-то момент начинает казаться – будь у Джеймса такая возможность, он бы сутками об Эванс не затыкался. Ух. Ну вот и как это выдерживать вообще?***
Так что никто. Абсолютно никто! Не может винить Сириуса за то, что в какой-то момент он срывается.***
А кто бы на его месте не сорвался бы, а?!***
Это случается в один из дней, когда они с Джеймсом вдвоем сидят в спальне и скучающий Сириус размышляет о том, где носит Ремуса и так ли сильно хочется идти за ним в библиотеку. Потому что он абсолютно уверен – именно там его Лунатик и застрял. Как обычно. И ради него – только ради него! – Сириус даже готов на такой подвиг, как тоже завалиться в библиотеку. Он не видел своего Лунатика вот уже, кажется, несколько часов, и это катастрофически долго, и у Сириуса недостаток его Осуждающих Взглядом в крови, и… …и краем глаза он вдруг замечает, как нетипично для него притихший Джеймс мечтательно выводит на пергаменте, бок о бок с надписью Лили Поттер. Надпись Джеймс Эванс. А потом вдруг резко поворачивается к нему и с все еще пришибленно-мечтательным видом открывает рот, будто собирается что-то спросить – а застывший Сириус еще до того, как из этого рта вырвется хоть слово, с нарастающим ужасом уже осознает, какой именно вопрос Джеймс сейчас задаст. И – нет. Точно нет. Сириус отказывается быть в это втянутым. Сириус отказывается, потому что он уже и так достаточно страдает, будучи просто свидетелем катастрофы под названием влюбленный-в-Эванс-олень-Джеймс-Поттер. Сириус отказывается, черт возьми, отвечать на вопрос о том, какой из этих вариантов – Лили Поттер или Джеймс Эванс – звучит лучше! Потому что он вновь абсолютно уверен – сейчас в том, что именно это Джеймс и собирается спросить. В конце концов, они двое ведь родственные души – в исключительно платоническом бро-смысле – так что как Сириус может не знать? И вообще, если уж на то пошло – он считает, что оба варианта звучат отвратительно. Почему нельзя взять двойную фамилию? Поттер-Эванс или Эванс-Поттер? Хм… Нет! Стоп! Сириус отказывается об этом даже думать! И отвечать на идиотские вопросы отказывается! И даже слышать эти идиотские вопросы – отказывается тоже! Чем он заслужил это? Разве он был Джеймсу плохим другом?! Ну, да, может быть, в прошлом месяце Сириус и перекрасил волосы Джеймса в розовый цвет, при этом сделав их липкими и по консистенции напоминающими жвачку… Но, во-первых – Джеймса это повеселило, и он долго ходил и клянчил, чтобы Сириус рассказал, как сделал это. А во-вторых – это был ответ на мантии Сириуса, которые Джеймс заставил хаотично менять цвет в диапазоне всех цветов радуги. От чего Сириус, кстати, остался в восторге. Все это – часть их дружбы и платонической соулмейт-динамики. Так что, еще раз. Чем Сириус заслужил все эти страдания из-за дурацкой влюбленности дурацкого Джеймса Поттер в дурацкую Лили Эванс?! Поэтому, да. Сириус срывается. Он, черт возьми, срывается – и имеет на это абсолютное право, чтоб его! – Да просто прекрати уже вести себя с Эванс, как отбитый придурок, и пригласи ее на свидание нормально! На все это физически больно смотреть! Пожалей людей вокруг себя! Пожалей меня! В какой именно момент вскакивает с места и начинает взмахивать руками в такт собственным, пронизанным страданием словам – Сириус не замечает и сам. И, нет, он не излишне драматичен – он драматичен ровно в той степени, в какой ситуация того заслуживает. Потому что, сириуозно. В конце концов, Сириус – платоническая родственная душа Джеймса! Его бро-на-вечность! Неужели, он не заслужил немного покоя и свободы от всех этих дурацких проявлений дурацкой влюбленности дурацкого Джеймса Поттера в дурацкую Лили Эванс?! И в ответ на его короткую тираду Джеймс. Джеймс-гребаный-Поттер. Этот чертов олень. Смеет выглядеть сначала удивленным и даже ошарашенным. Затем попросту непонимающим. После чего – ну что за наглость! – даже возмущенным! И все это сменяется за какие-то считанные секунды. Правда, также он заливается краской – что совсем немного улучшает настроение Сириуса, потому что это заставляет Джеймса выглядеть изрядно нелепо, – когда наконец сбивчиво выпаливает: – Да ничего я не… А затем обрывает себя на полуслове – и что-то вдруг меняется, как по щелчку пальцев. Потому что Джеймс, который вот только что выглядел так, будто собирается отчаянно, из последних сил защищаться – вдруг начинает выглядеть так, будто готовится перейти в нападение. И заявляет уже куда уверенно и твердо: – Это ты сам прекрати вести себя, как придурок, рядом с Лунатиком! Он себе так скоро лицо ладонью отобьет! И сделай уже наконец что-то со своей глупой влюбленностью в него! В ответ теперь уже Сириус ощущает себя ошарашенным, замирая. Пытаясь обработать услышанное своим отказывающимся делать это мозгом, который изрядно исстрадался за последние месяцы наблюдения за Джеймсом Поттером в его естественной среде вечного позора перед Лили Эванс. Но затем Сириус наконец осознает, что именно сейчас услышал. И ощущает, как сердце панически подскакивает куда-то в горло, а щеки теплеют – нет, он вовсе не краснеет, Сириус Блэк не краснеет по определению, ну что за чушь, пф-ф. Тем более, что сейчас нет ни единой причины для этого. Потому что то, что сейчас сказал Джеймс? Тоже чушь. Абсолютная, нерушимая чушь. Да как он смеет вообще? Да как ему такая ерунда в принципе в голову пришла?! – Ничего я не влюблен в Лунатика! – наконец, выходит из ступора и находится со словами Сириус, собирающийся до конца своих дней отрицать то, что прозвучало это немного – ну, или много – истерично. – Это я ничего не влюблен в Эванс! – не остается в долгу и ответно выпаливает Джеймс. Тут же поймав его на слове, Сириус обвинительно тычет пальцем. – Ха! А я и не говорил, что ты влюблен! Чисто технически – он действительно не говорил. И чувствует себя чуточку отмщенным, пока наблюдает за тем, как тоже осознавший это Джеймс открывает и закрывает рот с абсолютно дурацким, глупым видом, будто самая идиотская в мире олене-рыба в очках, а краска начинает стекать с его лица на шею. – Ты подразумевал! – наконец все же придумывает, что сказать Джеймс, отзеркаливая движение Сириуса и тоже обвинительно указывая пальцем. – И это неправда! – Еще как правда, – хмыкает Сириус, стараясь придать своему голосу и виду побольше самодовольства и отказываясь признавать, что его представление наверняка портит то, какими горячими все еще ощущаются щеки. – Это ты тут придумываешь всякую ерунду про мои чувства к Лунатику! И он правда, правда пытается сказать это так уверенно, как вообще возможно. Пытается. Но по итогу понимает, что просто возмущенно пялится на Джеймса, на деле пытаясь лишь убедить в правдивости собственных слов то ли его, то ли самого себя – пока тот в ответ тоже возмущенно пялится на Сириуса, пытаясь убедить в правдивости собственных слов то ли его, то ли самого себя… Так они и застывают, кажется, на несколько часов – хотя вряд ли проходит больше нескольких минут. И постепенно, с течением этих минут – Сириус ощущает, как яростное отрицание против воли медленно сменяется в нем нарастающим ужасом осознания. Видит тот же ужас, постепенно проступающим на лице Джеймса, с которого теперь уже сходит вся краска, оставляя его бледным, ошарашенным, испуганным и осознающим. Сириус догадывается, что сам выглядит где-то также. О, нет. О, нет-нет-нет-нет-нет. А можно Сириусу обратно в отрицание? Как ему опять начать все игнорировать? Зачем Джеймс вообще ему это сказал? Как теперь по-настоящему убедить самого себя, что все, сказанное им – действительно чушь и абсурд? Какого черта убедить не получается? Почему Сириус не успел раньше, до этого ужасного разговора, уйти в библиотеку к своему Лунатику? …и когда именно Сириус начал мысленно называть его своим? Когда именно он начал хотеть, чтобы Ремус тоже однажды назвал его, Сириуса – своим? И что теперь со всем этим делать?! – Вот дерьмо, – одновременно выпаливают Сириус и Джеймс.***
Потому что действительно. Дерьмо.***
Влюбленность Джеймса в Лили Эванс? Без проблем мог бы рассмотреть даже тот Сириус, который буквально звезда. Но – абсолютно невероятное, дикое, абсурдное предположение о том, что Сириус Блэк, тот Сириус, который снисходительно освещает своим сиянием жалких человеков, ступая с ними по одной земле. Что он может быть влюблен в одного из своих лучших друзей? Что может быть влюблен в эти теплые, внимательные глаза; в мягкие на вид волосы; в острый ум и ядовитый сарказм, припрятанный за добрыми, чуть кривоватыми и абсолютно прекрасными улыбками; в привычку носить огромные, безразмерные свитера; в каждый из шрамов, которые Сириус ненавидит за то, сколько боли они принесли своему владельцу – но в то же время не может ненавидеть из-за того, на чьей именно коже эти шрамы осели… Вот же дерьмо, а!***
Ну кто вообще тянул гребаного Джеймса Поттера за его гребаный язык?!***
– Зачем ты мне это сказал? – жалобно хнычет Сириус несколько дней спустя и заваливается спиной на кровать Джеймса, прямиком ему на ноги, игнорируя ответное недовольное шипение и драматично вскидывая руки. – Мы с Лунатиком были друзьями. Все было нормально. Даже отлично. А теперь я и в глаза ему посмотреть толком не могу! Это все ты виноват! Как будешь исправлять?! Эти несколько дней были чертовой пыткой. Если раньше Сириус мог сколько угодно пялиться на Ремуса, абсолютно уверенный, что это исключительно по дружески и ничего такого в этом нет – то теперь-то он знает, что что-то такое в этом определенно есть! Теперь-то он понимает, что больше ни на кого столько не пялится – и не хочет, в общем-то. Теперь-то обретает смысл его сердце, колотящееся от одной только кривой, идеальной полуулыбки Ремуса… да от одного только вида Ремуса в принципе! И обретает смысл та фраза мадам Помфри об излишне-драматизирующих-влюбленных-подростках. Теперь-то Сириус осознает, что просто-друзья не залипают так на улыбки своих друзей, и на глаза своих друзей, и на скулы своих друзей, и не мечтают о том, чтобы попробовать на вкус губы своих друзей, или зарыться носом в длинную, сильную шею своих друзей, или ткнуться носом в выемку острой, едва выглядывающей из-за ворота мантии ключицы своих друзей… То есть, Сириус совершенно определенно ни о чем таком не думает и ничего такого не хочет ни с Джеймсом, ни с Питер – очень фу. Ни с кем-либо в принципе. Все еще фу. Но с Ремусом? Определенно совсем, совсем не фу. Что-то, прямо противоположное фу. И теперь каждый раз, пересекаясь взглядом с Ремусом – Сириус ощущает, как примерзает к полу. Как из головы выметает все мысли, оставляя только какой-то истеричный хаос. Как сердце принимается оголтело колотиться в ребра, а в горле начинают перекатываться пески. Как связь между ртом и мозгом теряется, и ему удается лишь нелепо открывать и закрывать рот, не в состоянии выдавить ни слова. Поэтому все, что ему каждый раз остается – это… Это все же заставить свои ноги оторваться от пола – и унестись в противоположном направлении. И это чертова катастрофа! Потому что так нельзя! Потому что Сириус скучает по своему Лунатику! Потому что с каждым днем брови Ремуса все сильнее сходятся к переносице, и он выглядит все более обеспокоенным, пока Сириус продолжает от него сбегать! И Ремус ведь умный – умнее них всех. Если так пойдет, он уж точно догадается, что у дурацкого Сириуса к нему дурацкие чувства – и тогда их дружба окончательно разрушится, и эта мысль пугает так, что все внутри неприятно сжимается, ужасаясь. Ведь тогда разрушится вообще все. Весь тогда мир разрушится – как минимум для Сириуса уж точно. И. И… И во всем виноват Джеймс, этот идиотский олень! Сириусу так хорошо существовалось в своем отрицании – вот зачем он все испортил, а?! – Эй! Ну кто бы вообще говорил! – в ответ вскидывается Джеймс, все же спихивая Сириуса со своих ног – и тот с недовольным ворчанием смещается, устраиваясь рядом с ним на кровати. – Еще недавно я Эванс на дух не переносил! А теперь выясняется, что я ее… Что я… Возможно, Сириус бы даже насладился тем, как Джеймс сбивается через слово и как нелепо звучит – но для этого он слишком занят собственными страданиями. – Это как ты все исправлять будешь?! – в конце концов, возмущенно выпаливает Джеймс, тыча локтем Сириуса в бок – и это оборачивается тем, что они принимаются тыкать локтями, пинать ногами и пихать друг друга, переругиваясь. – Хватит винить во всем меня! – недовольно шипит Сириус, пытаясь спихнуть Джеймса с кровати, пока тот, в свою очередь, пытается зажать его голову в изгибе локте и взлохматить волосы. И – эй! Возмутительно! Волосы Сириуса – прекрасное достояние, которого мир не заслуживает, но которое, тем не менее, имеет честь лицезреть! Да как этот олень смеет вообще?! – Это хватит меня во всем винить! Между прочим, это ты начал весь тот разговор. И если бы не ты… – Это если бы ты не был таким тупым оленем и раньше понял, что у тебя к этой дурацкой Эванс дурацкие чувства, мы бы в принципе не оказались здесь и сейчас! – Да кто бы говорил вообще! Будто то, что у тебя к Лунатику, не предельно очевидно… – Нет уж, это ты здесь предельно очевидный, мистер Эванс-посмотри-как-я-из-за-тебя-веду-себя-будто-отбитый-придурок-и-полюби-меня-уже-наконец. – Говорит мне мистер Лунатик-только-послушай-какой-пранк-я-придумал-ты-будешь-в-восторге. Лунатик-гляди-как-я-умею-когда-забираюсь-на-обеденный-стол-под-визг-всех-кто-сидит-рядом-и-делаю-стойку-на-руках. Лунатик-я-оставил-тебе-твоего-любимого-печенья-а-то-Хвост-все-сметает-как-эта-маггловская-штука-которая-пыль-убирает-пылеед-или-как-там-его. Серьезно? Пылеед? Да как тебе такая чушь в голову пришла вообще? Ощущая, как теплеет лицо – Сириус особенно сильно пинает пяткой Джеймс в бедро, с удовольствием слыша его ответный визг, хотя, увы, ему все же удается удержаться на кровати. И возмущенно бурчит: – Ну будто ты помнишь, как эта штука называется! – предпочитая сконцентрироваться на части с этой маггловской штукой, пылеедом или как там ее. На самом деле, Сириусу очень, очень хотелось бы уверенно заявить, что Джеймс несет полнеющую чушь. Что он никогда не липнет так к Ремусу. Что этот преувеличенно слащавый, умоляющий тон, которым этот олень передразнивает его – абсолютная ерунда. Да никогда в жизни Сириус так не говорил! …ну. Наверное. Теоретически. Может быть, несколько раз Сириус действительно хотел похвастаться перед Ремусом своими особенно хорошо продуманным пранком – но это только потому, что тот очень умный и несмотря на свой Осуждающий Вид умеет ценить хорошо продуманные идеи и планы! И, может быть, однажды Сириус действительно залез на стол в Большом зале, чтобы сделать стойку на руках – но кто вообще сказал, что к этому какое-либо отношение имел Ремус, который в тот момент как раз приближался к гриффиндорскому столу? И – эй! Его Лунатик просто обожает то печенье с шоколадной крошкой, а Питер действительно сметает его, как дурацкий пылеед-или-как-там-его! Конечно, Сириус всегда оставляет немного для Ремуса, если того нет рядом. Какого у него выбор вообще?! Это все логично, и рационально, и… Ну какого ж боггарта-то, а?! – Это… неважно, – отмахивается тем временем Джеймс, который, очевидно, тоже не помнит, как правильно этот маггловский пылеед называется – ха! – Суть в том, что абсолютно ужасен и очевиден в том, как постоянно лезешь к Ремусу, и я понятия не имею, как он, бедный, до сих пор тебя выдерживает! – Ты правда хочешь подойти к разговору с этой стороны? – раздраженно рычит Сириус, откидывая голову назад и пытаясь держать свои волосы подальше от лапищ Джеймса Поттера. Что ж, он сам это начал! – Может, поговорим тогда о твоих бездарных попытках флиртовать с Эванс? – произносит он теперь уже обманчиво слащавым голосом, и с мстительным удовольствием видит, как расширяются в ужасе глаза Джеймса, а и без того алые щеки становятся краснее, чем цвета на его квиддичной форме. – Я никогда с ней не флиртовал! – вновь визжит Джеймс, но в этот раз почти панически. – Да что ты говоришь? – расплывается в широкой, едкой улыбке Сириус, уворачиваясь от попыток Джеймса заткнуть ему рот ладонью. – Поговорим о том, как ты постоянно начинаешь улыбаться, будто пришибленный бладжером идиот, и взъерошиваешь волосы, стоит ей появится в твоем поле зрения? Или о том, как ты вечно преграждаешь Эванс дорогу, стоит тебе увидеть ее, проходящей мимо в коридоре? Или обо всех твоих нелепых попытках пригласить ее на свидание, вопя об этом на весь Большой зал… – Я же в шутку это делал! – прерывает его Джеймс, голос которого звучит куда выше обычного и уже неприкрыто панически. – Просто она, когда злится, такая краси… смешная. Смешная, говорю! – почти на ультразвук переходит он, резко обрывая сам себя и исправляясь. Но мимо внимания Сириуса эта оговорка, конечно же, не проходит – и он злобно гогочет, замолкая только тогда, когда получает подушкой по голове. – Убеждай себя в этом, раз тебе от такого легче, дружище. Но именно потому, что ты так делаешь – мы и оказались здесь и сейчас, – хмыкает Сириус, перехватывая подушку и запихивая ее себе под голову. – Это скорее я здесь удивлен, как Эванс до сих пор тебя не прокляла. Я-то не настолько очеви… – Да ты очевиднее, чем солнце в рыжих волосах Эванс, – хмыкает Джеймс – и тут же резко замолкает. Моргает. Они замирают. Обрушивается тишина. Лицо Джеймса теперь уже обретает настолько насыщенный красный оттенок, какого, как думал до сих пор Сириус, вообще в природе не существует – он даже несколько впечатлен. – Я не это… – пытается Джеймса, но тут же прерывается и принимается сбивчиво частить: – Не то чтобы я считаю, будто волосы Эванс напоминают солнце. Это просто сравнение. Метафора. Это ничего не значит. Заткнись вообще! – А я молчал, – самодовольная улыбка Сириуса становится такой широкой, что у него уже ноют скулы. И Джеймс обвинительно тычет в него пальцем – а потом тычет этим пальцем ему в ребра, из-за чего Сириус совсем, ни капли не визжит. – Ты думал! – возмущенно – и возмутительно! – выпаливает Джеймс. – Ну будто я впервые слышу, как ты поешь оды волосам Эванс, – хмыкает Сириус, понимая, что Джеймс, вероятно, впервые по-настоящему осознал, что действительно эти оды поет. – Хотя совершенно не понимаю твоих восторгов. Ну рыжие – и рыжие, что такого-то? Вот у Лунатика в волосах, кажется, и правда маленькое солнце прячется. Только не обжигающее, а теплое и мягкое. Ты вообще видел, как у него будто нимб над головой начинает сиять под солнечным свето… – и Сириус резко обрывает себя, не договорив, когда осознает, как сильно его унесло. Когда замечает, как теперь уже по лицу Джеймса расползается самодовольная улыбка. Вот же лукотрус побери! – Это просто объективные факты, которые не имеют никакого отношения к моим существующим, или, может, вовсе не существующим чувствам к Лунатику, – бурчит Сириус, старательно отрицая приливший к щекам жар и сбивчивость в собственных интонациях. – Убеждай себя в этом, раз тебе от такого лег… – начинает Джеймс, возвращая Сириусу его же фразу – вот же олень! Но тот прерывает его, в этот раз уже сам запустив подушкой Джеймсу в лицо. – Не человеку, который месяцами капает слюной на Эванс и не замечает этого, упрекать меня в чем-либо! – шипит Сириус. – Не человеку, который месяцами капает слюной на Ремуса и не замечает этого, упрекать меня в чем-либо! – рычит Джеймс. Они смотрят друг на друга, абсолютно разъяренные. И Сириус ощущает, как все напряжение и отчаяние, копившиеся в нем последние несколько дней – начинают рваться наружу. Как они оборачиваются все нарастающей, клыкастой злостью, которая настойчиво требует отпустить себя на свободу. А еще – видит, как похожая злость вспыхивает в Джеймсе. В следующую секунду они оба вскакивают на ноги.***
И, кажется, это тот самый момент, когда их довольно-таки безобидное, полушутливое пихание друг друга локтями и ногами. Вдруг перерастает в полноценную драку.***
Спустя какое-то время Сириус с Джеймсом наконец останавливаются, изрядно друг друга поколотив безо всяких волшебных палочек – надо отдать должное магглам, они знают толк в драках; с помощью обычных кулаков пар выпускается куда лучше. По итогу всего этого у Сириуса – разбита губа, у Джеймса – гематома под глазом наливается, у обоих изрядно поколочена гордость. Они опять друг на друга смотрят – а затем… …сдуваются. Злость исчезает, будто и не было. В конце концов, тот факт, что гордость Сириусу поколотил его лучший друг, его платоническая родственная душа, его бро-на-вечность – а Сириус вместе с тем поколотил ему гордость в ответ – ощущается… не так уж плохо. Их дружба выдерживала что-нибудь гораздо серьезнее какой-то там случайной драки, так что об этом он не беспокоится ни секунды. И теперь, когда они оба наконец пар выпустили, выпустили часть скопившейся внутри них за последние дни внутренней катастрофы, смешавшей в себе отрицание-вину-торг-депрессию-принятие-вот-черт-что-за-кошмар-и-что-теперь-делать-то-из-Астрономической-башни-выходить-совсем-не-по-лестнице-или-что. Сириус и Джеймс смотрят друг на друга – и на смену злости и ужасу приходит… Растерянность. – Ну и что нам теперь делать? – одновременно спрашивают они, и Сириус видит отражение собственной растерянности в глазах напротив, слышит ее, разделенную на двоих, в их синхронно прозвучавших голосах. Наступает еще секунда-другая растерянной тишины – а затем в глазах Джеймса вдруг вспыхивает та самая непрошибаемая решимость, которая обычно предвещает катастрофу. Ремус бы от такого его взгляда тут же насторожился. Сириус же, который всегда предвкушает неприятности, в которые Джеймс готов их втянуть – и далеко не всегда осознанно, – готовится слушать и внимать. Ощущает, как внутри вспыхивает что-то, отдаленно напоминающее надежду. Может, у него и впрямь появился какой-то план, а?.. – Нет. Стоп. Погоди, – произносит Джеймс с той же решимостью, прозвучавшей теперь и в его голосе. – С каких это пор мы с тобой вот так просто сдаемся? Даже не попытавшись сразиться?! Девчонки – это же не какие-то там драконы!.. – Лунатик – парень, – вклинивается в эту тираду Сириус, и Джеймс тут же послушно исправляется. – Девчонки и парни – это ж не какие-то там драконы! – Они намного хуже, – считает нужным заметить Сириус. – Ну… – начинает Джеймс, все еще решительно и воодушевленно – но затем опять чуть сдувается, когда заканчивает: – Да. Вот только Джеймс Поттер даже в самых безнадежных случаях остается Джеймсом Поттером, непрошибаемым оленем – думает Сириус с платонической, дружеской бро-нежностью, – так что он тут же вновь вскидывается со смесью решимости и возмущения: – Но – хэй! С каких это пор ты стал таким пессимистом? Где-то здесь Сириус понимает, что, похоже, нет у Джеймса никакого плана. Так что коротая вспышка надежды вновь приглушается и, глядя на него взглядом, который, по идее, должен выражать одно абсолютное ничего, Сириус говорит сухим голосом: – С тех пор как влюбился в одного из своих лучших друзей, идеального каждым своим атомом, такого сногсшибательно красивого, и смешного, и язвительного, и умного, и способного парой фраз меня осадить и заткнуть. Да кто вообще кроме него на такое способен?! И я уже говорил, что он красивый? Эти его теплые, внимательные глаза в которых виднеются бесы, когда он очередной пранк планирует. И эти его мягкие волосы, в которые так и хочется запустить пальцы. И эти его тонкие, невозможно прекрасные губы, которые мне так и хочется попробовать на вкус. И это я еще молчу обо всех достоинствах его тыла… – …и я бы предпочел, чтобы молчал дальше! – наконец вклинивается Джеймс в его тираду, которая, как Сириус и сам слышит, начинает звучать все мечтательнее и мечтательнее – и он уже не в состоянии это отрицать. – Каким вообще образом ты мог не догадаться, что вляпался в Ремуса по самые свои глупые уши?! – Да как ты смеешь!.. – возмущенно вскидывается Сириус – но тут же сдувается, заканчивая ворчливо: – …быть настолько правым. И тут же вновь вскидывается возмущенно, когда выпаливает: – Но кто бы говорил, вообще-то! Я месяцами слушаю твои оды Эванс в стиле «о, я так терпеть не могу эти ее глупые рыжие волосы, и то, как они по-глупому вспыхивают огнем на солнце, и то, как мне хочется пропустить сквозь них пальцы!..» – принимается цитировать он, передразнивая мечтательные интонации Джеймса – и тот бурчит в ответ, в очередной раз заливаясь краской: – Заткнись, – но тут же находит, что возмущенно буркнуть следом: – И вообще – что это ты мои оды наизусть помнишь? В ответ Сириус невпечатленно на него смотрит: – Сложно не помнить, когда слушаешь это в тысячный гребаный раз. – Да как ты смеешь!.. – возмущенно вскидывается Джеймс – и тут же сдувается, как и Сириус недавно: – …быть настолько правым. Но он лишь какую-то секунду разрешает себе выглядеть тоскливым и поникшим. А в следующую уже встряхивает плечами и возвращается к этой своей абсурдной, не имеющей смысла решимости, за которую, тем не менее, Сириус не может его не уважать – Джеймс Поттер, олень, умеющий оставаться решительным даже в самых безнадежных и безвыходных ситуациях. – Я вообще к чему веду-то! – выпаливает он с воодушевлением, лишь наполовину фальшивым, как может судить Сириус – а он разбирается в Джеймсах Поттерах. Лучшие-друзья, платонические-родственные-души, бро-на-вечность и вот-это-все, в конце-то концов. – Перед тем, как сдаться – мы должны хотя бы попробовать! – Что попробовать? – непонимающе переспрашивает Сириус, и Джеймс отвечает ему так, будто это что-то само собой разумеющееся и абсолютно очевидное: – Завоевать их, конечно же! Наступает пауза. Сверчки стрекочут или что-то вроде того. Но, тем не менее, Джеймс все еще выглядит настолько решительным, насколько, вероятно, в принципе сейчас может – и Сириус ощущает, как то чувство, смутно похожее на надежду, вспыхивает вновь и становится чуть сильнее, когда он наконец тихо спрашивает: – То есть, думаешь, у меня с Ремусом есть шанс? – и, к собственному ужасу осознает, что слышит в своем голосе что-то вроде робости. И это абсолютно абсурдно, он же Сириус Блэк, он не робеет!.. …но если уж и готов что-то подобное в себе кому-то показать – то точно своему бро-на-вечность. Знает – Джеймс не будет смеяться, он всегда отлично ощущает, когда его друзьям нужна поддержка и умеет реагировать удивительно правильно и вместе с нем искренне. И он действительно не смеется, когда, кажется, всерьез над этим вопросом задумывается – именно то, что Сириусу сейчас и нужно. Наконец, Джеймс говорит: – Хм. Ну, он до сих пор не врезал тебе за то, каким нелепым ты становишься рядом с ним и как его достаешь. Думаю, это что-то, да значит. Наверное, подобное заявление должно бы Сириуса оскорбить… Но вместо этого он ощущает, как надежда внутри начинает полыхать ярче, теплом отзывается в костях, и отвечает, немного приободрившись: – И правда! – И вообще – я же ас по части флирта! Вместе мы завоюем тебе мужика! – с уверенным весельем заявляет Джеймс, и Сириус опять чуть сдувается. Его воодушевление немного притихает. Он вспоминает все попытки Джеймса пригласить Эванс на свидание, весь пятый курс, который из-за этого был абсолютной катастрофой, заставляющей Сириуса прикладываться лицом к ладони и бурчать что-то о том, не пора ли ему начать отрицать, что в принципе с этим человеком знаком… Конечно же, на самом деле Сириус никогда так не поступил бы – настоящие бро не бросают своих бро, даже когда те ведут себя, как нелепые идиоты. Но это никак не мешало ему бурчать. И все же Джеймс только что, вроде как, его поддержал, ну или попытался – и Сириусу не хочется быть мудаком, который скажет все, что думает о его умении флиртовать. Особенно учитывая, как недавно Джеймс отрицал, что это в принципе было флиртом. Так что по итогу Сириус лишь интересуется осторожно и чуть подозрительно: – Это каким образом ты мог убедиться в своих навыках флирта? – Ну… – тянет Джеймс, и на секунду вся его решительность испаряется, вновь сменяясь растерянностью, и – оу. Так он действительно не понимает, что флиртовал с Эванс, – понимает Сириус с удивлением. Хотя, с другой стороны – это совершенно не удивительно. Речь ведь о Джеймсе Поттере. Том самом Джеймсе Поттере, который невероятно умен ровно до тех пор, пока речь не заходит о чертовой Эванс – и он не превращается во влюбленного придурка. Но, в конце концов, Джеймс – потому что он Джеймс – выпячивает грудную клетку с напускным самодовольством, растягивает губы в улыбке, полной фальшивой самовлюбленности, и говорит: – Я невероятно хорош во всем! Значит, и в этом должен быть хорош! И Сириус правда, ну правда пытается держать при себе весь свой скептицизм по отношению к данному заявлению, как хороший бро. Нет, Джеймс безусловно, может быть хорош во многом: квиддич, пранки, даже идиотская учеба… но касательно флирта реальность пока что не на его стороне. И все же – Сириус действительно старается ничем эти мысли не выдать. Вот только, по всей видимости, получается у него это до крайности хреново… ну, или же все дело в том, что они платонические родственные души, и Джеймс слишком хорошо его знает, потому что он уже возмущенно выпаливает: – Эй, я оскорблен твоим недоверием! – Хм-м, – неопределенно тянет Сириус, который и рад бы начать уверять Джеймса, что ни о каком недоверии и речи не идет, о чем он вообще – но и так откровенно врать ему тоже не хочется. Хорошие бро не врут своим бро. Ух. Большую часть времени это очень просто – быть хорошим бро для Джеймса, Сириус ради него и жизнь свою отдаст, и легкие себе вырвет, и с Нюниусом подружится… Ну, с последним он перегнул, конечно. Максимальное фу. От такого заявления Джеймс и сам был бы совершенно определенно в ужасе – хотя, справедливости ради, он и жизнь за него отдавать никогда не просил и не попросит. Это Сириус точно знает. Вот только такое знание лишь еще сильнее смиряет с осознанием того, что, да. Определенно отдаст, как и за других своих лучших друзей, Лунатика или Хвоста – даже если Хвосту иногда хочется запихнуть в горло эти его вечно разбросанные грязные носки, с которыми даже домашние эльфы не справляются. Но это уже совсем другой разговор. Суть в том, что, да, быть хорошим бро для Джеймса обычно очень, очень просто – и все же иногда, вот как сейчас, возникают… проблемы. Но и с ними Сириус готов смириться. Вот насколько огромная величина его бро-чувств! Так что по итогу он лишь пожимает плечами и говорит: – Другой вариант у меня все равно не вылезать из-под одеяла на собственной кровати до конца своей жизни… – Вот именно, – поддакивает Джеймс с мрачной торжественностью. – …и он все больше кажется мне единственным рабочим, – все же не удерживается от несерьезной колкости Сириус, и замечает, как у Джеймса дергается уголок губ – но на деле он лишь выдает в ответ возмущенное: – Эй! – Но ладно, – все же снисходительно кивает Сириус. – Допустим. Давай завоюем мне мужика. А тебе – девчонку. Губы Джеймса тут же растягиваются в широкой, воодушевленной улыбке, которая уже в следующую секунду немного приглушается, пока он вдруг с редкой для него неловкостью утыкается взглядом в пол. Когда же вновь смотрит на Сириуса – то тихо и с еще более редкой для него неуверенностью спрашивает: – А ты думаешь, у меня есть шанс с Эванс? И – оу. Сириус знает, что большинство легко ведутся на ауру уверенности, которая окружает Джеймса, всегда щедро одаривающего людей вокруг него улыбками и светом. И иногда эта уверенность может превращаться в раздражающую самоуверенность, из-за которой он становится придурком, хотя в последнее время такое происходит все реже. На самом деле, они оба иногда могут становится редкостными придурками, Сириус уже дошел до той точки, где готов это признать, и Ремус – единственный, кто способен указать им на это и одернуть их. И ничего не получается поделать с нежностью, которая растекается подреберным океаном от последней мысли – но Сириус резко себя одергивает. Суть в том, что на самом деле Джеймс куда мягче, чем остальные могли бы подумать, и он очень заботится о людях, которые ему по-настоящему дороги. Заботится настолько, что собственные проблемы зачастую отодвигает на второй план, считая их слишком несущественными на фоне проблем его друзей. Дело не в том, что Джеймс уверен абсолютно всегда. Дело в том, что он отлично умеет скрывать те моменты, когда не уверен. И то, что сейчас Джеймс свою неуверенность показывает – многое говори о силе их дружбы. Поэтому Сириус, помня, что сам Джеймс предельно серьезно и вдумчиво ответил на его подобный вопрос о Ремусе – сам тоже всерьез задумывается. Он знает – Джеймсу не нужно, чтобы Сириус врал ему и фальшиво в чем-то убеждал. Как это не нужно было и самому Сириусу. Так что он отвечает: – Ну, она же тебя до сих пор не прокляла. А мы оба знаем, что Эванс может. Улыбка Джеймса тут же становится шире, начинает сиять ярче любого, самого мощного люмоса – и Сириус не без облегчения понимает, что ничего своим ответом не испортил. Вздохнув, Джеймс тянет мечтательно и немного беспомощно: – Да-а, она может… Как хороший бро – Сириус заставляет себя удержаться от того, чтобы поморщиться из-за этого нелепого, пришибленного, абсолютно влюбленного вида. Ох, Джеймс так, так вляпался. Но все же Сириус не может не задуматься – если, вспоминая и говоря о Ремусе, он сам выглядит хотя бы вполовину также нелепо, как выглядит сейчас Джеймс… Ох, Сириус так, так вляпался. Наконец, они смотрят друг другу в глаза – и Сириус понимает, что подхватывает от Джеймса ту по-гриффиндорски безрассудную, глупую, разрушительно-замечательную решимость, которая светится в его радужках. И они синхронно протягивают друг другу руки, пожимая их едва не торжественно и одновременно провозглашая: – Завоем этих двоих!..***
А в это время, где-то за пределами видимости Сириуса, Лили Эванс и Ремус Люпин одновременно вздрагивают. – Почему у меня только что мороз пробежал по коже и появилось предчувствие какого-то пиздеца? – хмурясь, интересуется Ремус чуть мрачно, бросая взгляд на Лили – на что она, тоже хмурясь и чуть мрачно, кивает и отвечает: – Я очень хорошо тебя понимаю.***
…разжав руки, Сириус и Джеймс вновь смотрят друг на друга – и теперь уже синхронно морщатся, оглядывая расцветающие гематомами на их лицах последствия драки. А затем. Также синхронно. Тянутся к своим чемоданам, чтобы достать экстракт бадьяна. В конце концов, побитые рожи едва ли помогут им в их миссии завоевать одному из них мужика, а другому – девчонку. Хотя, вообще-то, лицо Сириус выглядит восхитительно в любом случае, побитое оно и нет, спасибо большое! Но его Лунатик заслуживает только лучшего…***
Ох. Сириус так, так вляпался.***
Что ж. Очень быстро становится понятно, что навыки флирта Джеймса именно такие, какими Сириус их и представлял – абсолютно катастрофические. О, наблюдать за этим почти физически больно. Еще больнее прежнего, потому что теперь-то Джеймс понимает, что он делает – и теперь отказ от Эванс это, ну… действительно отказ для него. И если раньше, когда она в весьма цветастых предложениях слала Джеймса и его приглашения на свидание в места далеких и нецензурных странствий – сам Джеймс встряхивался, ухмылялся и шел дальше. То теперь он выглядит, как потерянный щенок, которого жестокий хозяин выгнал под дождь. Ну, или как несчастный, всеми покинутые олененок – что, в его случае, актуальнее. И – оу. Ну просто оу. Сириус начинает подозревать, что у Эванс вовсе нет сердца – что там магглы говорят о бездушности рыжих? Может, они не так уж и неправы? Потому что Сириус не представляет, как это зрелище может оставить кого-либо равнодушным. Ему самому хочется укутать несчастного олененка-Джеймса в одеяло, напоить его какао и спрятать подальше ото всяких жестоких рыжих – а Эванс в это время, кажется, абсолютно все равно? Да как так можно вообще?! Вот только это же Джеймс. Так что он быстро берет себя в руки, улыбается и делает вид, что в порядке. Джеймс всегда делает вид, будто он в порядке, опять же, уделяя тонну внимания проблемам своих друзей – и совершенно забивая на собственные. Вот только Сириус знает его слишком хорошо. Так что прекрасно видит, насколько его в-порядке сейчас абсолютная хрень. Правда, Сириусу кажется, что он несколько раз замечает, как, когда Джеймс этого не видит – Эванс бросает на него взгляды, очень далекие от той ненависти, которую она так активно демонстрирует. И что эти взгляды становятся все более частым явлением. И все более… Хм-м. Не-ненавидящими или как-то так. Но Сириус все же до конца не уверен, что действительно это видит – слишком уж занят собственными страданиями, чтобы по-настоящему убедиться, и потому не спешит вселять в Джеймса ложные надежды; отлично знает, как это дерьмово, когда надежды рушатся и осколками забиваются в легкие. В конце концов, может, Сириус просто видит то, что хочет видеть – потому что он хороший бро и желает для своего бро только хорошего. А еще – потому что ну должно же хоть одному из них повезти! Хотя пока что статистика везения явно не на их стороне. Очень быстро становится понятно – навыки флирта Джеймс не работают. Не. Работают. Для начала Сириус предпочитает со стороны понаблюдать за, кхм, попытками Джеймса, прежде чем позволять ему и его так называемым навыкам флирта влезать в собственную пока-что-несуществующую-но-это-только-пока-что личную жизнь. Поэтому так же быстро Сириус понимает и то, что это было очень, очень верным решением. Когда Джеймс посреди Большого зала с лучезарной улыбкой дарит лилии-для-Лили – Сириус чуть не пришибает себе лоб ладонью, едва сдерживая жалобный, обреченный скулеж. И даже не может винить Лили за то, что она… не в восторге. Выражаясь мягко и наименее травматично для Джеймса.***
Все-таки Джеймс Поттер – олень. Это не лечится.***
Но сам Сириус относительно собственных шансов на успех к этому времени уже окончательно приободряется, преисполняет своей Блэковской сиятельной самоуверенности, потому что – хэй! Он Сириус-гребаный-Блэк! Да кто вообще может ему отказать?! Очевидно, что никто! Это правило! …но из любого правила существуют исключения, и, очевидно, что исключение из этого конкретного правила – Ремус Люпин. Ремус Люпин, у которого никогда не было проблем с тем, чтобы отказать Сириусу, заткнуть Сириуса, послать Сириуса, приказать Сириусу сидеть-лежать-место, и, Мерлиновы кальсоны, Сириус совершенно определенно безропотно исполнял бы приказы своего Лунатика в несколько, кхм, иных декорациях… Так. Стоп. Нельзя отвлекаться! Ему для начала надо мужика завоевать, а потом уже строить на этого мужика планы! Но до чего же приятно их строить… В о-о-общем. Вот как-то так Сириус довольно быстро забраковывает навыки флирта Джеймса и решает попробовать собственные методы. И, да, у него есть методы. Потому что уж Сириус-то, в отличие от Джеймса, действительно умеет флиртовать. Да он ведь постоянно флиртует с одногруппницами – и все они неизменно ведутся, улыбаются, хихикают, глазки строят… Другой вопрос в том, что ни в чем, идущим дальше несерьезного флирта, Сириус никогда не был заинтересован. Он слишком занят по-настоящему важными вещами для того, чтобы тратить их на такую ерунду – например, бунтом против своей идиотской семьи, и пранками, и полнолуниями, которые после того, как он, Джеймс и Питер наконец стали анимагами, прекратили быть проклятиями для Ремуса. По крайней мере, Сириус очень, очень надеется на то, что прекратили. Теперь после полнолуний Ремус уже не выглядит таким выжатым, ему требуется меньше времени, чтобы восстановиться и выйти из Больничного крыла, на нем остается куда меньше ран, и он говорит, что стал лучше запоминать то, что происходит во время полнолуний. Это ведь хорошо, правда? Они ведь втроем действительно сделали что-то по-настоящему хорошее для него, что-то, что принесло пользу? Эта мысль очень нравится Сириусу. А еще ему нравится быть рядом с Ремусом. Нравится таскать ему в Больничное крыло шоколадных лягушек, зная, что он не просто обожает шоколад – тот помогает восстановится. Конечно же, совершенно не нравится наблюдать и понимать, как Ремусу больно – но зато нравится становиться первым, кого он видит, когда открывает глаза после всех тех восстанавливающих зелий, которые в него вливает мадам Помфри. Нравится заставлять Ремуса улыбаться, нравится смешить его, нравится засыпать у него на плече – или притворяться, что засыпает, а затем сдерживать собственную улыбку, когда ощущает знакомые длинные и сильные, предельно осторожные пальцы в своих волосах. Нравится говорить с Ремусом, обмениваться с ним колкостями – и с ним молчать. Нравится смотреть на Ремуса. Нравится отслеживать взглядом черты его лица – одновременно восхищающе острые: скулы, линия челюсти, изгибы бровей; и упоительно мягкие: губы, пушистые ресницы, брошенный из-под них взгляд. Нравится представлять, как проводит по этим чертам пальцами, нравится думать о том, как острота и мягкость Ремуса мешаются между собой – Сириус прекрасно знает, что его острые скулы на ощупь очень мягкие, а мягкий взгляд, напротив, может быть очень острым, когда он зол, разочарован, устал, раздражен. Нравится понимать, как много в Ремусе граней, в том числе и не исследованных – и нравится восхищаться каждой из них. Нравится думать о вечности, потраченной на исследование вселенных, сокрытых в Ремусе Люпине. Чудесная была бы вечность. Нравится отслеживать линии его шрамов, которые Сириус хотел бы ненавидеть за всю боль Ремуса, которая за ними скрыта – но не может, потому что они Ремусу принадлежат. Нравится думать о том, как отследил их бы пальцами. Отследил бы их губами. Нравится… …оу. О-о-оу. Сириус так, так, так вляпался, правда же? Ему так сильно не нравится это признавать – но Джеймс в чем-то прав. И правда – каким дементором Сириусу вообще удавалось это игнорировать и отрицать? Хотя вслух он, конечно, никогда правоту Джеймса не признает. Нет уж. Обойдется. И да, может, Сириус и знает, как флиртовать – но в том-то и дело, что его флирт никогда ничего не значил, никогда и ни с кем дальше легкомысленного флирта ему зайти не хотелось, никогда и ни для кого в его флирте не было абсолютно ничего значимого, кроме пустых слов. Никогда и никто в действительности его попросту не интересовал, а Сириус не видит смысла делать что-либо, чего ему не хочется по-настоящему. Хватило и того, что собственная семья постоянно пыталась навязать ему тонну херни. Сириусу хватило. Избавившись от их влияния, он собирается делать только то, чего действительно хочет сам – а иначе какой смысл вообще в этой идиотской жизни? Но в том-то и дело, что Ремус – это не никто. Ремус это… Ремус. Лунатик Сириуса. Разве с ним можно провернуть фокус с тем же бессмысленно-легкомысленным флиртом, что и с их одногруппницами? Разве можно этим приравнять его к другим, неважным и серым, проносящимся ничего не значащим фоном перед глазами Сириуса? Нет уж! Его Лунатик заслуживает большего! Это долг, обязанность Сириуса – постараться для своего Лунатика! Никогда до него Сириус не… не влюблялся. Вот черт. А он ведь и правда влюблен? По-настоящему влюблен? Вот прям влюблен-влюблен? Влюблен в Ремуса Люпина? В Ремуса Люпина с его мягкими свитерами и мягкими улыбками, и скрывающейся за этой мягкостью сталью, которая позволила ему справиться со всем дерьмом, что выбрасывала на него жизнь – и все равно остаться таким невероятно прекрасным, сильным, добрым и светлым? Остаться чертовым совершенством, которого этот идиотский мир не заслуживает! …о. О, нет. Нет, Сириус не паникует. Ни капельки. Совершенно. Мир, может, и не заслуживает – но он ведь Сириус Блэк! Он – идеальность для совершенства Ремуса Люпина! Он планирует пойти – и завоевать себе мужика! Заслужить его! Да! Совершенно определенно!***
…а если Сириус все-таки немного паникует. То об этом никому не нужно знать.***
Ну, ладно, возможно, об этом можно знать Джеймсу. Потому что Сириус нужно немного не-драматично не-поорать в своей не-панике, а Джеймс в это время совсем не-паникует по поводу этой его Эванс. Так что они могут не-паниковать вместе! Вот что значит настоящие бро и платонические родственные души!***
А затем, когда не-паника Сириуса немного притихает – он составляет План. Потому что его Лунатик заслуживает Плана. И Сириус считает чертовски оскорбительным тот недоверчиво-скептичный взгляд, который Джеймс бросает в ответ на это заявление – он не собирается выслушивать критику от того, кто дарит лилии-для-Лили! Может, у Сириуса никогда до этого и не было романтических отношений, да и вообще какого-либо рода романтики в жизни, за исключением легкомысленного флирта с одногруппницами. Но только потому, что он сам этого не хотел. Так что в любом случае Сириус уверен, что понимает в этом куда больше Джеймса, который даже распознать не может, когда флиртует. – Говорит мне человек, который месяцами не замечал, как лип к Ремусу и почти вешался ему на шею, – недовольно бурчит в ответ на это Джеймс, и Сириус бросает на него острый, пронзительный взгляд, обвинительно указывая на его пальцем и едко хмыкая. – Говорит мне человек, в абсолютно ужасных навыках флирта которого мы уже наглядно убедились. Как там Эванс? Уже перестала смотреть на тебя, как на гной бубонтюбера? Джеймс тут же сдувается, начиная выглядеть, как несчастный щенок. А Сириус, в свою очередь – тут же начинает чувствовать себя виноватым. Так что он тянется к Джеймсу, обхватывает его рукой за плечи и говорит уже куда мягче и веселее: – Это только значит, что теперь пришла моя очередь показать всю силу моего флирта! Ни один Лутаник не устоит! А когда ты убедишься в том, как хорошо это работает – то и ни одна Эванс тоже! Не беспокойся, я позволю тебе поблагодарить меня и повосхищаться мной позже, – снисходительно кивает Сириус напоследок. В ответ Джеймс фыркает и качает головой – но уголки его губ дергаются, что Сириус считает победой. Видеть свою платоническую родственную душу грустной и унывающей – точно не в числе его любимых занятий. Это же Джеймс Поттер с его солнечными улыбками, нескончаемым энтузиазмом и бесконечным запасом гриффиндорского слабоумия-и-отваги. Абсолютно ужасно, что всякие Эванс заставляют его грустить. Пора это исправлять!***
Но для начала Сириусу нужно завоевать собственную романтическую родственную душу.***
Сириус всего-то указал Джеймсу на очевидный для всех – кроме этого оленя – факт его влюбленности в Эванс. А Джеймс в ответ… указал на то, что Сириус сам влюблен в Ремуса. Глупость! Абсурд! И, кажется, абсолютная правда. Все, что остается Сириусу теперь – завоевывать своего Лунатика. Он же идеальный Сириус Блэк! Это будет элементарно!***
…ну, или нет.***
Вот так Сириус – потому что он, в отличие от некоторых Джеймсов Поттеров, кое-что понимает в романтике – приходит к решению, что ревность. Лучшая. Мотивация. Просто надо показать Лунатику, какого шикарного, всеми желанного, идеального мужика он упускает – да после такого он сам к Сириусу придет и в любви признаваться, и начнет умолять с ним встречаться! И Сириус, конечно, для начала показательно задумается, всем своим видом продемонстрирует свою незаинтересованность, и лишь потом, может быть… …ну или в первую же секунду, как только такая появится возможность, он моментально запрыгнет на Ремуса, как шимпанзе на дерево – ну или кто там куда особенно рьяно запрыгивает – и никогда уже не слезет. Хм. Неважно. В о-о-общем. Разве это не звучит, как идеальный план? Разве это не звучит, как что-то, что просто обязано сработать? Полный сомнений взгляд Джеймс он игнорирует – да что этот олень вообще понимает?! Все его бесполезные попытки заканчиваются закатанными глазами Эванс, презрительным фырканьем Эванс, угрозами проклятий от Эванс, которые Джеймс, потому что ну олень же, сначала ловит с восторгом и сердечками в глазах – а потом, когда до него доходит, что он получил очередной отказ, начинает выглядеть несчастным щенком. Нет, совершенно определенно слушать его Сириус не собирается. Его план – ревность. План, обреченный на успех. Хотя, стоит признать, в каком-то смысле Джеймс и наблюдение за его страданиями и натолкнули на этот план – Сириус попросту решает двинуться от противного. И вместо того, чтобы подкатывать к Ремусу, как Джеймс к Эванс. Начинает подкатывать ко всем их одногруппникам, которые оказываются рядом с Ремусом. Ну, почти ка всем, конечно. Потому что Джеймс – он как брат, это фу. Питер – это просто фу. Достаточно вспомнить одни только его носки, разбросанные по всех их общей спальне. Ну а подкатывать к Эванс… чревато. При этом Сириус даже не до конца уверен, кого при таком раскладе опасается больше – саму Эванс или все же Джеймса. Неважно. Суть в том, что, да, Сириус приводит свой план в действие. Ремус проходит мимо? – Сириус строит глазки ближайшей девчонке-однокурснице. Ремус садится рядом? – Сириус лучезарно улыбается ближайшему парню-однокурснику. Ремус стоит бок о бок с ним? – Сириус принимается елейным голосом отвешивать комплименты тому, кто там мимо них проходит в кабинет, где у их курса занятия, даже не глядя, кто там. Однажды мимо проходит слизеринец – Сириус едва удерживается от того, чтобы проблеваться, пока Джеймс утешает его словами о том, что, по крайней мере, это не Нюниус… тогда Сириус представляет себе такой расклад – и действительно блюет. А однажды мимо проходит Макгонагалл. Для Сириуса все заканчивается месяцем отработок, но это норма, ему не привыкать. В общем, он всеми силами демонстрирует Ремусу, как же хорош – и улыбки демонстрирует, и глаза свои сияющие, и отменные навыки флирта. И если однажды Сириус одной голубоглазой девушке рассказывает, какие у нее прекрасные глаза цвета янтаря с капельками шоколада в нем, потому что как раз засмотрелся на глаза своего Лунатика – то кого это вообще волнует-то? Да Сириус даже имени ее помнит! Или вовсе никогда не знал. И лицо забывает уже в ту секунду, когда Ремус разворачивается и уходит – и Сириус моментально забывает о том, с кем так показательно флиртовал. А еще – принимается ни-капли-не-дуться. И с каждым разом не-дуется все активнее.***
Потому что по какой-то неизвестной, совершенно нелепой причине – кажется, план Сириуса не работает Кто бы мог подумать, правда же?***
Наоборот – Ремус вместо того, чтобы впечатлиться, только выглядит все более и более раздраженным и, кажется, все сильнее и сильнее отдаляется от Сириуса, принимаясь огрызаться на него чаще обычного и его избегать. Совершенно непонятная реакция – думает все более растерянный и… ладно, все же чуточку дующийся Сириус. Что он делает не так?.. – Возможно, флиртовать с кем-то другим, находясь рядом с тем, кто тебе нравится – все же не лучший способ завоевать того, кто нравится… – осторожно говорит ему Джеймс однажды, но Сириус лишь бросает на него полный презрения взгляд и холодно отбривает: – Не собираюсь выслушивать критику от того, кого вчера объект его симпатии чуть не огрел петрификусом. – В-первых– это был такой прекрасно отработанный петрификус! – тут же принимается возмущенно спорить Джеймс. – И во-вторых – только чуть! Мы оба знаем, что Эванс не промазывает заклинаниями, если только не хочет промазать. А с какой яростью она на меня смотрела, будто со всем мире существую один лишь я… – под конец срывается в мечтательные нотки Джеймс, начиная выглядеть знакомо пришибленным, с его пришибленно-влюбленной улыбкой – и Сириус обреченно вздыхает. Этот олень безнадежен.***
Хорошо, что сам Сириус перед лицом собственного объекта симпатии может сохранять невозмутимость и спокойствие! Ведь должен же хоть один из них двоих оставаться хладнокровным, правда же?***
Но – что ж. Ладно. В отличие от некоторых, в Сириусе все же достаточно здравого смысла, чтобы быть в состоянии признать, когда его план… ну, не проваливается, совсем нет – план-то отличный! Просто Лунатик всегда был слишком умным, он же такой начитанный, и проницательный, и всех читает с полувзгляда, а еще он такой краси-и-ивый… В общем. Его не так-то просто провести, да. Сириус абсолютного уверен – с кем-нибудь другим его план сработал бы отлично, просто Лунатик это Лунатик, с ним никогда не бывает просто. Не то чтобы Сириус жалуется. Абсолютно, абсолютно не жалуется. Так что он предпринимает новую тактику – тотальное безразличие. Вот пусть Ремус поймет, что это такое – жизнь без круглосуточного внимания Сириуса Блэка, воплощения совершенства, идеального парня, о котором кто угодно мечтал бы, и один только настолько-умный-что-прям-глупый Лунатик ничего не понимает и не замечает!.. В о-о-общем. Безразличие, да. Так что Сириус безразличен. Сириус проходит мимо Ремуса, гордо вздернув подбородок, выглядя абсолютно безразличным. Сириус садиться в нескольких местах от Ремуса в Большом зале, в нескольких партах от него на занятиях, отворачивается с видом совершенно безразличным. Сириус отказывается работать с Ремусом в паре на уроках, такой демонстративно безразличный. Сириус очень, очень показательно на Ремус не смотрит… …ну, не смотрит в то время, когда думает, что Ремус уж точно заметит, как показательно Сириус на него не смотрит. А вот стоит краем глаза уловить, как Ремус отворачивается – как Сириус напряженно тут же на него зыркает и все ждет хоть какой-нибудь реакции. Ждет, что Ремус наконец обратит на него свой тоскующий взор. Ждет, что Ремус хоть как-нибудь продемонстрирует – он заметил демонстративное безразличие Сириуса и ужасно из-за этого страдает!.. Но ничего подобного так и не происходит. Ремусу, кажется, тотально похуй. И это. Черт возьми. Возмутительно! Но, может быть, Ремус просто не замечает, какой Сириус весь из себя безразличный? Его Лунатик, конечно, невероятно умный-внимательный-проницательный – но иногда может не замечать того, что творится у него прямиком под носом, особенно, если это касается самого Ремуса. Поэтому Сириус решает, что, возможно, ему стоит намекнуть.***
Совсем немного. Очень-очень тонко.***
Так что, когда Сириус очень безразлично в очередной раз проходит мимо Ремуса – и не получает на свое безразличие никакой реакции. Лишь рассеянный кивок, после которого Ремус спокойно идет себе дальше, по-настоящему безразличный… Ну. Что ж. С этим определенно пора что-то делать. Поэтому Сириус разворачивается на сто восемьдесят, догоняет Ремуса, преграждает ему путь – и, когда они наконец встречаются взглядами, говорит максимально невозмутимо: – Ты заметил, как я только что прошел мимо тебя? – Ну да, – следует такой же невозмутимый ответ. Оскорбительно! – А заметил, каким я был безразличным? – Вроде того. – И как я даже не смотрел на тебя? – Ага. – И ты этим впечатлен? – Эм-м… А должен? – интересуется Ремус, кажется, искренне растерянный. Сириус молчит. Ремус молчит. Сверчки стрекочут. Драма накаляется. Наконец, Сириус глубоко вдыхает и медленно выдыхает. Сдвигается с места. Обогнус Ремуса по касательной – Сириус молча идет в ту сторону, из которой тот пришел. А спустя пару шагов запрокидывает голову и драматично провозглашает куда-то в потолок: – Вот так стараешься ради него – а он даже не ценит! – И что это сейчас было? – доносится Сириусу в спину уже совсем растерянное.***
И как только его Лунатик может быть таким умным – но одновременно таким глупым?! Ух!***
Ну и, когда окончательно становится ясно, что планы ни одного из них, в общем-то, не работают – Сириус и Джеймс устраивают экстренное собрание безответно влюбленных оленей… ну, то есть, это Джеймс – олень! А Сириус-то нормальный. Просто, по какой-то, все еще непонятной причине его планы не работают… И снова – кто бы мог подумать, правда? На какое-то время они просто застывают в тишине, напряженно друг на друга глядя – пока Джеймс наконец не вздыхает, поправляет очки и говорит одновременно решительно и обреченно: – Ладно, я готов признать это первым. Возможно, каждый день громогласно приглашать Эванс на свидание во время завтрака-обеда-ужина, на глазах у всех школы – не самая лучшая идея. Чертово гриффиндорске слабоумие-и-отвага. Вот Сириус не готов так просто все признать! Потому что и признавать нечего, вот. Прекрасно понимая, к чему Джеймс клонит и что рассчитывает услышать в ответ – Сириус раздраженно зыркает на его, гордо вскидывает подбородок и упрямо говорит: – А я все еще считаю, что вызвать ревность – идея просто отличная, – в ответ на это Сириус получает от Джеймса устало-раздраженный взгляд, так что все же добавляет ворчливо: – Но готов признать, что с Лунатиком это, кажется, не работает. – Постоянно липнуть к ней и рассказывать, что мысль о ее глазах цвета весенней листвы не дает мне спать, тоже почему-то не работает, – вздыхает Джеймс. На что Сириус вздыхает в ответ: – Как и показательно игнорировать. – И… – Стоп. Погоди, – обрывает Сириус уже явно готового выдать тираду Джеймса. – Если мы так продолжим перечислять все, в чем облажались и что именно не работает с Лунатиком и Эванс за последнее время – то до вечера не закончим. Угрюмо и мрачно кивнув в ответ на это, Джеймс подытоживает: – В общем, пора признать. Кажется, мы не так хороши в флирте, как считали. – Эй! – тут же возмущенно вскидывается Сириус. – За себя говори! – за что получает полный скептицизма взгляд Джеймса. – Хоть один из твоих планов сработал? – Ну… – решительно начинает Сириус – и тут же сдувается. – …нет. Вновь наступает тишина, но в этот раз Джеймс, кажется, не планирует все Сириусу упрощать и прерывать ее первым, выжидательно на него глядя. Так что Сириус наконец говорит ворчливо: – Ладно, возможно, мы оба не так хороши в флирте, как считали, – а следом добавляет недовольно и возмущенно: – Но, вообще-то, это ты мне тут обещал, что поможешь завоевать мужика! – Так я же прямо сейчас и признаю, что облажался! – также возмущенно выпаливает Джеймса. Они смотрят друг на друга, возмущенные и недовольные… …и синхронно сдуваются. Синхронно унывают. – Я думал, из нас двоих ты отвечаешь за оптимизм, веру в лучшее и все такой, – ворчит Сириус, и в ответ Джеймс бросает на него взгляд, который, теоретически, планировался как раздраженный и возмущенно – но выходит больше усталым и обреченным. – Ну, в этом я тоже облажался! – разводит он руками. – Доволен? – Не особенно, – хмыкает Сириус. Они вновь смотрят друг на друга… …и усиленно синхронно унывают. А затем, вдруг, абсолютно внезапно – в их полный уныния и тлена диалог вклинивается третий голос. – Возможно, ну как вариант, вы могли ли попробовать просто побыть искренними, поговорить с ними, как с обычными людьми? От неожиданности Сириус даже дергается, поворачиваясь к Питеру, который с абсолютно беззаботным видом человека, наслаждающегося разворачивающимся перед ним шок, и поедает шоколадную лягушку, сидя на своей кровати. Эй! До сих пор Сириус был уверен, что они с Джеймсом здесь одни! …возможно, ему, в своем унынии и тлене, нужно обращать чуть больше внимания на окружающий мир. Кхм. – И вместо того, чтобы игнорировать и бесить подкатами к другим людям, – легкомысленно продолжает тем временем Питер, – вы могли бы попытаться пригласить на свидание адекватно, а не вопя об этом на весь Большой зал, а иногда и в кривых сонетах, длящихся пять минут… Где-то в этот момент Сириус наконец приходит в себя – и швыряет в Питера подушку, прерывая его: – Да чтоб ты понимал, хвост! А тем временем Джеймс швыряет другую подушку, подкрепляя это уже красноречивое посладние возмущенным: – И мои сонеты были прекрасны, спасибо большое! Но Питер на это лишь пожимает плечами, заталкивает обе подушки себе за спину и устраивает с комфортом, беря еще одну лягушку. Засранец. – Вообще-то, Питер прав, – вдруг врывается в происходящее четвертый голос – и в этот раз, моментально его узнав, Сириус даже взвизгивает, резко оборачиваясь и подпрыгивая. – Как давно ты здесь? – выпаливает он голосом выше нужного, что решительно отказывается признавать. И панику свою признавать тоже отказывается. Нет, Сириус не паникует. Он же Сириус Блэк, он никогда не паникует! …за исключением того, что сейчас он ком, состоящий из одной сплошной чертовой паники, чтоб ее. Оторвавшись от книги, которую продолжал совершенно невозмутимо читать, сидя на своей кровати – Ремус бросает на Сириуса спокойный взгляд, на самом донышке которого пляшет что-то дьявольское и беззлобно насмешливое. Дурацкое сердце Сириуса восторженно спотыкается – ну что за сволочь, а! – С самого начала? – вскидывает Ремус бровь. А затем вот это, дьявольское на донышке его глаз, принимается искрить ярче, когда он добавляет с почти неуловимой беззлобной язвительностью: – Как для влюбленного человека, ты поразительным образом умудряешься не замечать объект своей влюбленности, сидящий почти у тебя под носом. И Сириус чертовски возмущен!.. …тем, насколько это справедливо. Выходит, Ремус действительно сидит здесь с самого начала, и все слышал, и… и вот теперь Сириус начинает паниковать по-настоящему. – Эй! – выпаливает он, пытаясь скрыть свою нарастающую панику за показательным, драматичным возмущением. – Во-первых – можно хоть немного сочувствия?! У меня здесь сердце разбито, между прочим! Но, кажется, совершенно не впечатленный этим заявлением Ремус лишь хмыкает: – Чтобы я разбил тебе сердце. Для начала ты должен был бы уведомить меня о том, что я вообще могу это сделать. – Во-вторых, – настойчиво продолжает Сириус, очень старательно не обращая внимание ни на само заявление Ремуса, ни на то, насколько оно… справедливо, чтоб его. – С учетом моего разбитого сердца я имею право на легкую невнимательность! Мне плохо! Я тоскую! Я страдаю! – …ты драматизируешь, – явно едва удерживается от того, чтобы закатить глаза Ремус, и, да, именно это Сириус и делает – но не то чтобы он планирует признавать это вслух. – В-третьих, – упрямо продолжает Сириус – но тут же резко тормозит сам себя. – Подожди-ка… Ему требуется секунд-другая третья на то, чтобы задуматься. Переосмыслить. Осознать… – Что значит – ты знаешь о моей влюбленности в тебя?! – возмущенно вскидывается Сириус. То есть, да, они с Джеймсом тут говорили о провальных планах и все такое… но ведь о своей влюбленности в Лунатика Сириус же не говорил? Не говорил же, да? Или говорил? Или это просто Ремус очень умный и обо всем догадался из контекста? Или. Или… О нет. Ремус ведь действительно очень умный. Действительно ли он узнал только сегодня? Как давно Ремус догадался на самом деле? Или он знал все это время? Или… – Ты был не особенно-то скрытным, придурок, – в этот раз Ремус уже неприкрыто глаза закатывает. Подтверждая этим, что, да, он знает уже давно. Вот черт! Сириус действительно был очень очевидным со всеми этими своими планами, которые все равно нихрена не сработали? А вот теперь явно самое время паниковать. По-настоящему паниковать. Панически паниковать. А дальше что? Ремус теперь от него отвернется? Их дружба закончится? Должен ли Сириус сейчас извиниться? Пообещать, что больше никаких идиотских планов не будет придумывать и осуществлять и его дурацкие чувства не повлияют на их дружбу? Что именно ему нужно сделать, чтобы сохранить дружбу Ремуса? Потому что Сириус готов буквально на все! Потерять его – это… Это… Но не успевает Сириус толком обдумать, насколько это катастрофически и с головой погрузиться в свой ужас, осознав его, приняв и нырнув в крушение своего мира – как Ремус вдруг вздыхает. Откладывает книгу в сторону. Поднимается. После чего подходит к сидящему на полу, паникующему Сириусу и протягивает ему руку: – Что? – ошарашенно переспрашивает Сириус, и Ремус тяжело вздыхает. – Ну, очевидно, мне все нужно делать за тебя. А Питер, очевидно, в любви смыслит больше, чем вы двое вместе взятые. А затем он показательно шевелит пальцами протянутой к Сириусу руки и ворчливо добавляет: – Пошли, придурок. Я тебя на свидание приглашаю. В ответ Сириус смотрит на него. И смотрит. И смотрит. Реальность происходящего медленно укореняется в его сознании. Он спит? У него галлюцинации? По нему каким-нибудь заклятием шибанули, из-за которого ему теперь мерещится идеальная реальность? Потому что, если да – Сириусу срочно нужно узнать, что именно это за заклинанием, потому что он не готов так просто с ним распрощаться… Но затем Сириус щиплет себя за руку – и коротко взвизгивает, потому что это оказывается пиздецки больно. Нет, по крайней мере, точно не спит. Да и… Ремус смотрит с такой неповторимой, раздраженной нежностью в глазах, которую ни один сон и ни одно заклинанием подделать не смогли бы – нет уж, это точно реальность. Губы Сириуса медленно расплывается в улыбке. Затем он наконец выходит из ступора и хватается за протянутую ладонь Ремуса рукой, ощущая себя благословленным, готовы пойти за ним буквально куда угодно – и слышит сбоку от себя пораженный возглас Джеймса: – А так можно было?! – Очевидно, – хмыкает Ремус. – А с Эванс прокатит?! – Это тебе придется проверить самому, – отмахивается от него Сириус, краем сознания цепляясь за мысль о том, что уверен – все у Джеймса получится. После чего его мир сужается до одного только Лунатика, до нежности в его глазах, а губы расползаются в полноценной широкой, абсолютно счастливой улыбке. И когда Ремус коротко, искренне и абсолютно прекрасно улыбается в ответ. Сириус осознает, что определенно благословлен.***
Но – ха! Сириус все-таки заполучил мужика! И кто вообще говорил, что его методы не работают?!