***
Охотиться Адонис стал румяный: Любил он травлю, презирал любовь. Его, спеша, Венера настигает Как волокита дерзкий, обольщает... Разумовский читает текст, сидя на одной из коек в общей спальне. Олег с Ксюшей сидят на полу, не особо внимательно слушая. — Блять, Афродита какая-то потаскушка здесь. — вырывается у Сергея. Эти слова заставляют обоих слушателей вернуть свое внимание к читающему. — Не потаскушка, а крайне раскрепощённая, чувствующая свои желания женщина. — говорит Ксюша с поднятым вверх пальцем и видом нравоучителя. — Как скажешь. Здесь сядь, где змей шипенье незнакомо Тебя, целуя, задушу истомой... Твои слова. — Больше похоже на угрозу. — Олег ухмыляется, показывая небольшие ямочки. — Тебя явно попытаются убить «своими желаниями», Олеж. — Сергей продолжил.— Нам летний день покажется за час, В такой утехе пролетев для нас... — Мда, порнуха какая-то. — Татьян Михайловна явно не читала то, что предложила. — Олег запрокинул голову, стараясь не смотреть ни на Ксюшу, ни на Сережу. Всё-таки репетиции будут тяжёлыми.***
Актовый зал. Ребятам дали время на репетицию — каждую неделю по вторникам и четвергам в пять вечера. Вчера Разумовский примерно сказал, что делать на некоторых его фразах. Сейчас же он ходил кругами по сцене, иногда обходя пару с обеих сторон, и читал моменты, на которых ещё было не понятно, что лучше сделать. Краснеет он с досады и стыда, К такой игре охоты не питая, Она, как уголь пламенный, красна, Он красен от стыда, но кровь хладна... Ксюша сидела на корточках, не мешая Волкову разглядывать Сергея. Фиолетовая футболка на много размеров больше, чем нужно, и с надписью «АУФ!» заканчивалась под ягодицами Серёжи и закрывала его руки по локоть. Волосы завязаны в хвост одной из резинок, что Разумовский обычно таскал у девчонок. Орлинный нос, что дёргается на сложных фразах, приподнимаясь вверх. Красив. Очаровательно красив. Кадык Олега предательски дёргается на фразе: Вот трепет по щеке его, нежна, Он хмурится, браниться стал, но скоро Ему смыкает поцелуй уста. «Браниться будешь, не откроешь рта» Он от стыда горит; она слезами Жар гасит девственный его ланит... В голове мелькнула сцена поцелуя не с Ксюшей. Нет.***
В четверг Разумовский стал строже, требуя отыгрывать каждый момент. — О, сжалься — восклицает, — мальчик злой! Прошу лишь ласки: страх откуда твой? — Ксюша произносит это голосом молодой девчушки, который совсем не соответствует образу Афродиты, держась руками за плечи Олега. Действительно, чего же боится Адонис? Может быть бывшего любовника Афродиты, бога войны Ареса, что может наблюдать за ними с Олимпа, кусая губы. Впрочем, и за Олегом с Ксюшей наблюдали, кусая губы. — Серёж, слова. — он смотрит на голубоглазого парня, который замер. Тот прокашлялся. Как перья птицы, мясо клювом рвет Терзаемая голодом орлица... Разумовский так же стоит напротив Волкова, не возвращаясь к хождению по кругу. И, поглощая все, крылами бьёт, Пока не стихнет голод или птица, — Так лоб она целует... Ксюша обвивает шею парня, как бы прося наклониться, чтобы поцеловать лоб. Щеки, бровь... — как бы с нажимом продолжает Разумовский. И только кончит, начинает вновь.... Слишком долгая заминка. Слишком долгий зрительный контакт с карими глазами. Сергей хватает Олега за руку. — Ксюш, перерыв, я пить хочу. Через десять минут вернёмся сюда. — и ведёт Волкова в сторону туалетов.***
Щеколда дёргается. Олег закрывает кабинку мужского туалета, в которую его затащил Сергей. — Блять, Волков. — Сережа проходится губами по тем же местам, где целовала Ксюша. Но прикасается нежнее, трогательнее что-ли. По-настоящему. Не играя. — У тебя губы красные. — Олежа улыбается, показывая ямочки. — Искусал, наверное. Вы там все лыбызаетесь. Ты вообще в курсе, что должен показывать равнодушие к ней? — когда Разумовский набирает воздух, чтобы продолжить, его целуют. Легко, нежно, даже не собираясь проникает внутрь, углублять поцелуй. Этого мало. Хочется утонуть в этом поцелуе. Забыть, что существуют другие. Забыть, что они в детдоме. Забыть, что их ждут в актовом зале. Остаться один на один в этом мире. Хочется, но... Нельзя. — Вот это уже явное нарушение личных границ, Олег Давыдович. — хотелось, чтобы фраза звучала как упрек, недовольно, скравливо, но не вышло. — Вы ведь этого и хотели, Сергей Дмитриевич, я разве не прав? — Олежа улыбается, показывая зубы. — Весь извелся. Представлял себя Афродитой на моей груди? — он приобнимает Серёжу за плечи. — Больше Персефоной, которую кинули. — Разумовский услышал смешок сверху, но руки на пояснице скрестил. — Лучше б чувствовал себя Дионисом? — Когда это ты стал разбираться в греческих мифах? — Когда... когда стал понимать, что значит раздраженный взгляд синих глаз. — И что же он сейчас значит? После паузы, Волков отвечает. — Значит, что нам нужно смывать с лица ксюшену помаду. У тебя губы красные от нее. С яблочным вкусом.***
Вернувшись с опозданием на семь минут, парни извинились перед девушкой и продолжили. Олег лежит на сцене, как бы мертвый от ранения кабана. Ксения показывает всем своим видом печальность и скорбь, хотя в обычной жизни поржала б над такой смертью. И к Смерти так взывала со стенаньем: — Тиранка, безобразная, скелет, Разлучница (так Смерть она хулила) — Он умер, — нет, ты не могла, такими Любуясь прелестями, их сгубить...***
« О диво! — молвит. — Этот мир ужасен; Ты умер в нем, а день, как прежде, ясен...» — промелькнуло в голове Разумовского после того, как он вырубил Грома. Олег Волков мертв. Последняя фраза Афродиты была единственными осмысленными словами, что были в голове, среди белого шума.***
«Не плачь, Афродита, твой Адонис в небесах» — прозвучало в голове Волкова, когда он подписывал «добровольное» согласие на инсценировку его смерти. Сценка в детдоме не вспомнилась. Только «Рождение Венеры» Боттичелли.***
Этот день последний, Луна не выдержит жар солнца, Если мы столкнёмся, Никто не вернётся. Этот день финальный, Накрасься ярко, посмотри, Так легко представить Фильм, в который мы вошли...