На заре мы сбросим маски

Девушка покрутилась перед зеркалом напоследок — уже совсем скоро был ее выход. Выступление для Робин отнюдь не дебютное. Посвятив всю жизнь любимому делу очевидно, что волнения и страхи будут подавлены хорошими впечатлениями. Однако разница кое-какая все же присутствовала. Пусть волнения и не было ввиду натуры выступающей, значительные отличия, пусть и незаметные для публики, определить было можно. Но навряд ли фанаты, даже преданные, смогут отличить Робин от Ханаби, когда вторая в маскировке. Визажистка делает последний штрих — макияж готов и выход на сцену обещал быть очень скорым. У певицы — хотя, конечно же, вернее будет сказать актрисы — оставалось всего лишь около пятнадцати минут. Ни один из представителей персонала не был в курсе подмены, а уж тем более никаким образом никто не мог узнать о кнопках-взрывчатках, спрятанных сплошь и рядом в концертном зале. Что ж, раз не удалось провернуть это на Фестивале Гармонии, сорвавшемся по воле самого организатора, которого Ханаби так не любит, то, возможно, с его сестричкой все удастся иначе. В момент их первой встречи Робин была так зла — кажется, Ханаби была одной из первых, кто вывел ее на такие эмоции. Всегда милая и приветливая певица с кристально чистой репутацией отстаивает позицию гармонии и мира во всем мире — похоже, нарушение гармонии является чуть ли не единственной вещью, способной заставить ее заговорить так, как она не заговорит ни с кем. Ханаби и впрямь чувствует себя особенной, крутясь перед зеркалом и оглядывая себя — быть в обличии мисс Робин ей доводилось уже не раз. Она может принять абсолютно любую форму любого человека и не только, даже испариться, оставив после себя лишь маску, но в самой Робин было что-то такое, что отчасти будоражило Ханаби. В этом была одна из ее главных радостей как последователя эона, олицетворяющего этот идеал. Когда же уже Робин откроет глаза и поймет, к чему все эти выходки? Мысли Ханаби, что сидела в гримерке совершенно одна, прерывает скрип двери. — Снова забыла что-то здесь, недотепа? — голос Робин звучал гораздо жестче, чем обычно. Кажется, план Ханаби начинает приходить в действие. — Мне кажется, что это ты забыла о кое-чем, пташка… о своем же выступлении! — хихикнула Ханаби в ответ, не поворачивая головы и продолжая рассматривать свое отражение в зеркале, попутно отводя взгляд на Робин, стоящую в дверях. — Я тебя уже предупреждала. Конечно, ты воспользуешься моим положением, когда брат все еще в розыске, а я, как ты считаешь, не могу ничего сделать с тем, чтобы выгнать тебя с Пенаконии, но кое-что ты не учла — должность главы клана Дубов сейчас временно исполняю я. — отрезала Робин, медленно подходя к Ханаби. — Ну что же, — Ханаби потянулась, уже приняв свою привычную форму, — я даже еще больше рада, когда такое внимание мне уделяет сама глава клана Дубов. Временная, правда… но уж явно нравишься мне больше, чем твой братец. — Ханаби сделала особенный акцент на фактическом признании. Крылья Робин дрогнули, но скорее от раздражения, ведь выражение ее лица оставалось неколебимым — большая редкость видеть ее, гордость пенаконийской Семьи, такой. — Заканчивай свои выходки. Я хочу выступить на концерте. У меня есть полное право заставить тебя покинуть Пенаконию, ведь никакой радости ты сюда и в помине не несешь. — вздохнула Робин, нахмурившись. Ханаби же развернулась для продолжения диалога: — Мисс Робин, — хитро начала она, — неужели не будет ли уместен хоть один день отдыха? Я выступлю, как подобает самой великой диве всея Пенаконии, ты же прекрасно знаешь о моих способностях подражания кому и чему угодно… — Я должна сделать это не только потому, что это моя работа. Твоя песня не вселит в людей никакой надежды и гармонии, а это именно то, для чего я училась музыке с детства. В конце концов, ты не владеешь силами Шипе и не сможешь помочь нуждающимся — более того, твое понимание радости эгоистично и подходит только тебе. — Робин говорила пусть и довольно спокойно, но с различимой досадой и даже злостью. — Тогда… хорошо. Не буду тебя томить, мисс Робин, — ухмыльнулась Ханаби, давая понять, что пауза в предложении явно повлечет что-то после себя, и как раз в этот момент она устанавливает зрительный контакт с всполошившейся певицей, — я покину эту сцену, если ты позволишь мне сделать кое-что для тебя. — Что? Снова подложишь какую-нибудь взрывчатку? Не стоит делать вид, что Семья не в курсе твоих деяний. — нахмурилась Робин. В этот момент Ханаби находила ее особенно милой. — Нет, вовсе нет. Так хотелось бы растянуть момент, но у тебя до выхода примерно пятнадцать минут… хотелось бы принести свои извинения за все беды, доставленные Семье, — ухмыльнулась она, вставая с кресла и медленно подходя к Робин, оставляя последнюю безмолвной, когда руки Ханаби осторожно легли вокруг талии галовианки, — только побыстрее. Обещаю, что больше не буду доставлять неудобств и все свое пребывание на Пенаконии буду ограничивать более общественно-лояльными проявлениями радости… — К чему ты клонишь? — опешила Робин, так и не получив ответа. Вместо этого Ханаби переместила руки с талии на плечи и легонько толкнула Робин на диван, заставляя ее усесться. — Сопротивляться смысла нет… времени у нас не так много, ты же сама изъявила желание выступить перед фанатами как можно скорее, певчая птичка, — хитро ухмыльнулась Ханаби, нависая над Робин и обдавая дыханием крыло. Робин была значительно вогнана в краску от такого быстрого сокращения расстояния, но возражений не демонстрировала, а значит, что Ханаби пора действовать. Оставляя легкий, едва ощутимый поцелуй на крыле галовианки, одна рука Ханаби ныряет под складки концертного наряда певицы и касается груди, после чего Робин ощущает легкий укус на чувствительном оперении. Ханаби веселит реакция Робин на любую стимуляцию — она все еще хочет сопротивляться, но проще отдаться и плыть по течению, и вскоре она сама это поймет. Что-то щелкает у Робин в голове, когда Ханаби спускается ниже и в конечном итоге опускается на колени, не разрывая зрительного контакта. На лице Робин играет румянец, а на лице Ханаби снова застыла нечитаемая экспрессия, несущая собой лишь одно — желание. Слегка задирая платье галовианки, Ханаби оглаживает ее пышные бедра из под юбки, заставляя Робин млеть вновь и вновь, даже ничего еще не сделав. Пока что Ханаби на удивление нежна и спокойна, но Робин вновь теряется, когда ощущает, как она притягивает ее за бедра, заставляя слегка раздвинуть ноги. Робин борется с эмоциями — все кажется таким неправильным. А Ханаби же и рада все испортить ради того, чтобы получить удовольствие. Крылья Робин невольно закрывают ее лицо после первого поцелуя внутренней стороны бедра. Ханаби хаотична и непредсказуема — в одну секунду она осыпает галовианку поцелуями, в другую касается промежности через ткань, а в третью уже избавляет ее от нижнего белья. — Сколько… осталось времени? — спрашивает разгоряченная Робин, все еще прикрывая заметное на лице смущение крыльями. — Нам определенно хватит. — довольная Ханаби будто не может насладиться Робин сполна, не знает, куда деть руки, хаотично блуждающие по утонченному телу и так и не дающие насладиться чем-то одним. Первый звук Робин издает от неожиданности ощущения укуса на все том же бедре — кажется, Ханаби определилась с развлечением. Она вновь поднимается выше, сменяя позицию и нависая над Робин опять. — Пташка, кажется, угодила в клетку? В мире свободы встречаются и препятствия, так что потерпи, — обжигая шею певицы дыханием шепчет Ханаби, после чего, минуя украшения, оставляет укус на ключице. Робин молчит, но уже начинает переживать по поводу того, как состоится ее долгожданное выступление, ради которого она долго готовилась и отменила многие дела по приезде на родную планету, однако все мысли прерывает ощущение губ Ханаби на ее соске. Она абсолютно точно наслаждается тем, что делает и забывается в процессе под звук ритмичных стонов Робин, что стали более различимыми и ясными. Прикусив сосок, Ханаби отстраняется и опять опускается на колени, полностью поднимая юбку певицы. Теперь Робин не может лгать ни себе, ни Ханаби — соки вожделения говорят сами за себя, и, пусть Робин продолжает молчать, словно потерявшая голос птица, Ханаби полностью удовлетворена налицо заметными ощущениями Робин. — Открой-ка личико, мисс Робин, — дразнит Ханаби, замечая то, что галовианка все еще закрывается крыльями в стеснении, — хочу смотреть тебе в глаза. — в ответ на это Робин краснеет, что ожидаемо, но больше не прячется за оперением. Наконец, Ханаби устраивается между ног Робин, позволяя себе начать то, ради чего и пришла сюда на самом деле. С первым прикосновением языка к чувствительному месту Робин ощущает, как где-то снизу разливается настоящий жар, одурманивающий рассудок и отключающий мысли. Будто никакого концерта и не намечалось — здесь только она и Ханаби, предающиеся запретной страсти. Ни один из фанатов не должен узнать об этом, никто не должен ничего заметить, повторяет про себя Робин, пока ее макияж незаметно расплывается, а пряди уложенных волос рассыпаются на плечах. Ханаби кружит языком между стенок вожделеющего лона, короткими ногтями впиваясь в бедра, невольно сжимающиеся вокруг ее головы. Робин прикрывает глаза, в ответ на что Ханаби слегка прикусывает клитор, заставляя Робин выгнуться и простонать. Руки галовианки невольно тянутся к хвостикам Ханаби, чтобы в моменте их распустить и окунуться в копну волос, направляя ее. Она подмечает это и позволяет Робин сделать задуманное —раскрепощенность всегда была чужда гордости Семьи, вестнице гармонии, но такое поведение определенно удовлетворяет понятие радости Ханаби. Осторожно и неуверенно Робин ныряет рукой в распущенные вьющиеся волосы девушки, старательно удовлетворяющей ее, и осторожно прижимает ее ближе к промежности. В уголках глаз блестят слезинки, когда Ханаби ускоряется, поглаживая Робин по ноге. Наверное, это одна из самых удивительных вещей, что Робин доводилось испытать на свою долю — пожалуй, на второе место после музыки она бы поставила Ханаби, отдающуюся процессу сполна. Она продолжает выбивать из Робин краткие стоны, пока ее язык танцует все глубже в лоне галовианки. Внезапно Ханаби отстраняется, облизнувшись, вытирает губы тыльной стороной руки и возвращается в одну из прошлых позиций, нависая над Робин, так и не позволяя ей достичь кульминации — пока что. С неудовлетворенным вздохом Робин было начинает отстраняться, как вдруг ощущает еще один укус на чувствительном крыле — так вот почему Ханаби просила ее не скрываться за крыльями. В ту же секунду тонкие пальцы девушки вошли в Робин, а свободной рукой Ханаби вернулась к стимуляции груди. Двигаясь внутри, Ханаби осыпала крылья, плечи, шею в неприкрытых местах беспорядочными поцелуями и легкими укусами. Наконец, Робин ощущает, что истинное удовольствие уже не так близко, как кажется — оно уже здесь. Сердцебиение учащается с последним толчком и Робин наконец понимает, что достигла кульминации. Ханаби тут же отстраняется, глядя в заволоченные туманом зеленые глаза певицы: — Ровно две минуты. Как и обещала, ты все успеваешь, пташка, беги к фанатам скорее. — улыбается она и тут же исчезает, оставляя после себя лишь маску на полу. А кроме маски она оставляет и Робин в недоумении и полнейшем непонимании происходящего. За две минуты, наверное, она успеет только отдышаться — очевидно, придется звать персонал, но как объяснить все то, что произошло? Самая главная вещь, уж точно объяснениям не поддающаяся — алая маска лисицы-недотепы, лежащая у ног Робин, прямо на месте Ханаби, что только что побывала там же.