Я хочу (убить) тебя

*** В кладовой очень пыльно, темно и прохладно. Видимо, жильцы этого дома почти никогда туда не спускались. Да и зачем им. Судя по богатому убранству и новомодному ремонту в стиле нового-старого барокко в интерпретации начала девяностых — люди были не бедные. Даже как-то неловко оказаться в привычной роскошной обстановке, он давно отвык от всей этой вычурности. На полу аккуратным рядом расположились картины, он даже заметил очень качественную репродукцию "Джоконды", которую неопытный человек вполне мог бы спутать с оригиналом. Ну и зачем этим людям нужны эти картины, если они всё равно пылятся здесь, не радуя глаз? И не успели обрадовать. Умерли. Считай, впустую потратили деньги. Ох, уж эти богачи и их заскоки. Помимо всяких материальных инвестиций здесь также были и полки с французскими винами выдержка, каждой из которых была старше него. Странно, что французские, ведь совсем неподалёку находится поместье с виноградником, где выращивают один из самых благороднейших сортов винограда "Альянико", из которого производят, пожалуй, одно из самых вычурных вин под стать таким снобам — "Aglianico del Taburno". На полках были в основном вина "Chateau ***", к ним у него почему-то было некоторое предубеждение. Звучало не так солидно как например "Cabernet Sauvignon" — однозначный фаворит его отца, или "Dom Pérignon", цену которой он запомнил раз и навсегда из-за одного инцидента, произошедшего в ещё лохматые года. Однажды он случайно разбил бутылку одного такого вина, выдержанного дольше, чем существует современная Италия... ему очень сильно попало. Пришлось всю ночь беспрерывно читать молитву "Ангел Господень" и стоять на гречке, пока его отец хлестал его по пяткам ивовым прутом. Такая вот у него цена. Не самые приятные ассоциации. В общем, далее изучать вина он не отважился и пошёл рыскать по подвалу, чтобы найти себе более интересное и безопасное занятие. Он копается в сундуках с вещами, изучает семейные фотографии. Буччеллати уже говорил ему, что семья, жившая здесь раньше, была зверски убита членами оппозиционной группировки ещё несколько лет назад за связи с Пассионе. "Не в этом доме и на том спасибо. — думает он, представляя, как бы им было уютно и комфортно здесь находиться в ином случае." На старых фотокарточках счастливые муж и жена и их дети, так и не скажешь, что они связаны с мафией. Смотреть на покойных ему совсем скоро надоело и он побрёл дальше. Глаз цепляется о пыльный футляр из красного дерева с выжженными на нём фамильными инициалами. Сомнений и быть не может. Это его скрипка. Скрипка, тянущаяся прямиком из его прошлого, только-только с мясом оторванная с плеча тринадцатилетнего Паннакотты Фуго, дрожащими руками извлекающего из неё нежный меланхоличный плач. Она была его единственной подругой, единственным способом выплеснуть эмоции и при этом не получить за "излишнюю девчачью эмоциональность". Откуда она здесь? Он тянется к ней рукой и лёгким движением руки смахивает с неё толстый слой пыли. Точно настоящая. Тревожные мысли и воспоминания всё ещё жужжали беспокойным ульем, но все вопросы исчерпались сами собой. Так и должно быть. Самой судьбой им было велено встретиться вновь. Фуго извлекает свою давнюю, уже порядком подряхлевшую, но всё ещё рабочую подругу из дорогого футляра и кладёт на столик рядом. Достаёт смычок и брусочек золотистой канифоли, натирает им волос. Канифоль немного пылит и рассыпается, поэтому он быстро царапает его поверхность об угол стола и проводит волосом по по более липкой полосе. Пробует подушечкой пальца липкость и тугость волоса, затем подтягивает смычок. Берёт в руки скрипку, вертит, осматривает, всё ещё даваясь диву такой неожиданной встрече. За эти года она стала ему мала, но не критично. Всё ещё ложится в руку. Быстро на слух настраивает струны: "соль, ре, ля, ми..." Безошибочно. Кладёт её на ключицу. Мышечная память ещё работает, даже спустя столько времени. Смычок привычно ложится на струны, доносится дребезжащий звук, вибрации которого отдают ему в грудь. Канифоль постарела. Пробует провести чуть нежнее, зажимает пальцами гриф. Звучание получше. По привычке начинает играть "Песнь таинственного сада" для разогрева. Мелодия вызывает в нём странное ощущение страха, затравленности, будто издай он хоть одну фальшивую ноту — прибежит разъярённый отец и накажет по всем своим садистским канонам. Но при этом ему почему-то болезненно приятно очутиться хоть на долю секунды в своём детстве. Перед глазами проносится ночной вид из окна его старого дома, он даже чувствует на коже приятную августовскую прохладу. Прикрывает веки, стараясь глубже погрузиться в эту тягостное и серое время. Как ни странно, его терзает ностальгический приступ, и ему вновь важно только пережить день, чтобы вечером вдоволь насладиться компанией танцующего полумесяца и мерцающих звёзд, сыграть ненавистную отцу "попсу". Просто для себя одного. Он сам себе слушатель. Перестаёт водить смычком и останавливается, попробовав распробовать воздух, пропитанный свежим ароматом смол. Было трудно игнорировать затхлый запах подвала. Жмурится, представляя, что очутился в своём более юном теле, ещё не запачканном всей этой мировой грязью. Переставляет пальцы и смычок. "О, посмотрите на всех одиноких людей. О, посмотрите на всех одиноких людей... Элеанор Ригби Подбирает рис в церкви, где только что проходила свадьба, Живёт в своих мечтах, Ждёт у окна, Носит лицо, которое хранит в банке у двери. Для кого?" Фуго так увлёкся игрой, что не заметил, что кто-то наблюдал за его игрой. Скрипка издаёт сконфуженный, подавленный звук, всецело разделяя его чувства. Напряжённые руки больше не творили и не пускались в пляс, тяжёлый взгляд пригвоздил их к деревянному корпусу. — Чудесно. — Триш аплодирует, во все глаза пялясь на него. — Что за мелодия? Немного знакомая... "Зачем она вообще пришла. Заняться ей нечем или что? У неё свой собственный телевизор, а всё равно приходит кошмарить. Даже в подвале от неё не скроешься." — "The Beatles", "Eleanor Rigby". — мрачно буркнул он, убирая скрипку в футляр. — Бессмертная классика. Почему-то его крайне напрягала её компания. Точнее напрягал её бездушный, безучастный взгляд как у фарфоровой куклы. В её присутствии он не мог даже спокойно попить воды. Казалось, что она следит за каждым его шагом, неправильным вздохом, косым взглядом и запоминает, чтобы потом рассказать обо всём отцу. Тогда его накажут. Накажут вообще всех. — Не мог бы ты сыграть ещё раз? Мне очень понравилось. "— Ага, давай я ещё исполню сальто с тройным подвыподвертом с приземлением на голову. — едва ли не съязвил он, но в последний момент сдержался. Ей нельзя грубить." Вступать с ней в открытую конфронтацию себе дороже. Но это не значит, что он обязан пресмыкаться перед ней вверх брюхом. Он просто всё ещё безумно чесался изнутри при воспоминании об их первой встрече. Такая наглая особа просто должна вырубить себе на носу, что никто ничего ей не обязан. Даже если бы он и мог, он бы не стал угождать, лишь бы ей жизнь мёдом не казалась. — Извини, не могу. Не могу играть, когда на меня смотрят. — брюзгливо поджимает губы, отворачиваясь от её холодящего душу взгляда. Он защёлкивает накидные замки на футляре, отчётливо давая ей понять, что точно не намерен поддаваться её просьбе. — Вот как... — Триш задирает подбородок и уходит, демонстративно громко цокая каблуками о каменные ступеньки. Никто всё равно не сможет что-то предъявить ему. Сюсюкаться не обязан, а вот если бы она оказалась в опасности — он бы помог ей. Скрипку он кладёт на прежнее место и смотрит на футляр. Узор дерева, фамильный герб, даже нехарактерно тугой замок — всё прежнее. Точно его, но как он здесь оказался. Спустя секунду он приходит к рациональному выводу, что родители распродали вещи своего нерадивого сынишки, и то, что он нашёл свою вещь именно в этом доме — чистая случайность. Что скрипку получила именно эта семья и именно в короткий период, когда он ушёл из семьи и когда семья была ещё жива. Вероятность малейшая, буквально один к миллиону, но всё же она была. Но ему почему-то всё равно хотелось верить в какую-то мистику, думать, что их встреча была предопределена судьбой. Фуго пятится назад, не спуская глаз со скрипки, будто бы если он отвернётся хоть на секунду — она исчезнет, как если бы была плодом его воображения. Но ведь и Триш его видела и слышала. Значит не чудится, она действительно здесь. *** Когда он наконец выбрался из подвала, уже начало смеркаться. На горизонте бледными рыжими мазками расплылся закат. Свинцово-серое небо давило. Он весь день провёл в подвале, копаясь в вещах покойников как последний бродяга и успел ухудшить отношения с Триш. Можно считать день вполне себе продуктивным и успешным. Фуго заходит в гостиную и застаёт Наранчу с Мистой, находящихся в каком-то окологипнотическом состоянии. Они полностью поглощены сериалом "Дикий Ангел" с Наталией Орейро. Его нонна тоже смотрела эту мыльную оперу и ничего хорошего кроме Наталии Орейро он вспомнить не смог, поэтому направляется дальше. В кухне никого не оказалось, поэтому он быстро закидывает себе в желудок пару батончиков шоколада, наспех сделанный бутерброд и запивает всё это дело водой. К ночи Фуго принял ванну, хорошенько умылся и стал готовиться ко сну с необычайным ощущением чистоты. В доме было полно комнат, поэтому сегодня он мог вдоволь насладиться исключительно собственной компанией. Такие вечера выдадутся ещё не скоро и такую роскошь как "провести время в одиночестве" он позволит в лучшем случае через неделю. Хорошо, что на их след ещё никто не вышел. Босс предупреждал их, что за ними могут увязаться предатели, но никаких признаков этого всё ещё не было. Либо они мастера конспирации и маскировки, либо предатели разумны и не настолько наглы, чтобы покушаться на дочь Босса. Хоть и бывшего. Он распахивает окно настежь и прохладный ветерок начинает гулять по всей комнате, разнося аромат бушующей весны. Всё будет хорошо. Они быстро управятся с миссией, а впереди будет всё лето. После такого сложного задания Босс гарантированно вознаградит их хорошей премией, и тогда Фуго полетит на Карибы. Нет, лучше в экзотичную Японию или вообще в Непал, покорять Эверест. У него давно была такая мечта — покорить Эверест. В любом случае этот момент настанет ещё нескоро, а в краткосрочной перспективе он уже имеет некоторые планы как устроить себе вечерний досуг и расслабиться. Раздаётся тихий стук в дверь. Планы придётся отложить. Не дай бог, Босс приказал им выдвигаться в такую темень. У него просто задница воспламенится и взорвётся. Он ведь уже настроился к приятному и спокойному вечеру. Однако, открыв дверь, он видит не абы кого, а Триш. Триш Уну, последнего человека, которого он хотел бы видеть. Лучше уж был бы вариант с внезапным приказом Босса. Вспомнив к довершению красок ситуацию с его пиджаком, использованным этой особью в качестве полотенца для рук, он так вообще едва ли не подорвался. — Зачем ты пришла? — с нажимом спрашивает Фуго, стараясь держать себя в руках, но выходило отвратно. Триш нервно теребит подол юбки, прикусывает губу, молчит. Его начинает просто трясти от бессильной злобы при виде неё. Всё в ней раздражало до умопомрачения. Её наигранная холодность, ужимистые телодвижения, глуповатое выражение лица с вечно приоткрытым ртом, пустой взгляд сквозь него, даже чёртова манера говорить с этими драматичными паузами между слов. Нельзя же быть такой несносной! По спине пробегают мурашки, в воздухе чувствуется напряжение. Сердце пропускает удар, горячая волна бьёт его тело и в низу живота теплеет — кровь приливает и он начинает твердеть. Он, осознав, какой же он гадостный, стыдливо ограждает место конфуза дверью, молясь всем богам, чтобы его быстрее отпустило. — Я... — наконец подаёт голос. Триш выискивающе вглядывается ему в глаза, насквозь проморозив ему душу. — Ты всё ещё зол на меня, не так ли? Чёрт, да, она была права. Чертовски права. Фуго не отвечает и уклончиво отводит взгляд, решив оставить этот инцидент на её совести. Он хочет уже наконец закрыть дверь, но та не даёт ему это сделать. Придерживает с обратной стороны, умоляюще глядя на него, что вызывает в нём любопытство. — Извини меня. Я просто... я не думала о твоих чувствах и... вела себя неподобающим образом! — скороговоркой и запинаясь шепчет она, прижавшись лбом к двери, чтобы он не видел её. Её извинение было сродни грому среди ясного неба. Ещё и не просто осыпает его пустыми извинениями лишь для одного факта, а признаёт вину. Причём искренне. Кто бы подумал, что такая нахалка умеет извиняться? Фуго даже не понял, что ему следует чувствовать по этому поводу и как себя вести. Да, она извинилась, но время от этого не повернуло вспять, а факт остался фактом. Она нанесла ему непростительное оскорбление. Некоторые вещи нельзя забыть. Может, кто-то и забудет, но точно не он. — Ничего такого. Всё в порядке, Триш. — он отвечает ей долгим взглядом, предупреждая её не продолжать этот разговор. — Иди спать. Возможно уже завтра мы двинемся в путь. — Ты ведь больше не злишься? — она всё ещё жмётся к двери, её голос дрожит. Неужели она плачет? Неужели для неё это имеет такое большое значение? — Нет, вовсе нет. — солгал тот, чувствуя, как вздуваются вены на висках и, к его великому ужасу, твердеет ещё больше от осознания, что довёл её до слёз и причинил боль. Теперь он ещё и в смятении. — Я не злюсь, просто забудь, хорошо?! Изначально он раздражался на неё только по инерции, а теперь, когда она сгладила углы, злиться, по правде, уже не на что, но почему-то он всё ещё не мог отпустить ситуацию. Он всё ещё взведён до чёртиков, хоть и не понимал природы своего раздражения. Он просто мысленно умоляет её убраться подобру-поздорову, чтобы он не успел всё испортить. Триш пытается незаметно для него вытереть слёзы и сопли, но он конечно замечает. Она пытается вызвать у него жалость или что? В любом случае с ним бы этот трюк не прокатил. Она приоткрывает рот, чтобы что-то ему высказать, но в последнюю секунду передумывает. Коротко кивает ему на прощание и спешно удаляется прочь. Его злит даже её походка. Он злится. Просто в бешенстве. Почему она так сильно его бесит? Закрывает дверь окоченевшими от злобы руками и гневно скребёт ногтями по предплечьям, не зная, куда деть всё накопившееся. Ему хочется перевернуть всю комнату верх дном, кричать, бить всё, убивать. Но нельзя. На негнущихся ногах он ковыляет до кровати, падает в неё и ещё сильнее бесится. Кровать слишком мягкая, постель слишком не такая, ногам неудобно, всё плохо, всё просто ужасно! Он впивается зубами в подушку, чтобы не закричать, ещё сильнее когтит кожу на руках, съёживается в комок. В паху ещё пульсирует странное желание. Серьёзно? Он возбудился? Господи, да, судя по дикой эрекции. Что с ним происходит? Чего больше? Ярости или возбуждения? Можно ли вообще испытывать эти разнополярные чувства одновременно? Он хотел разломать каждую её кость, разорвать её кожу, лишь бы увидеть её боль, слёзы, лишь бы услышать её крики, мольбы о пощаде. Хотел наказать, унизить, показать ей место. Сразу представляет Триш, связанная и покорная к любым его действиям, бессильная к оказанию сопротивления. Целиком и полностью принадлежащая ему и только ему, как какая-то вещь, без личности и характера, чья судьба всецело зависит только от него. Дражайшая дочь Босса, жемчужина их банды, чьё достоинство он бы бессовестно попрал. И не дрогнул. А ведь эти планы очень легко воплотить в жизнь. Его сдерживают только социальные нормы, иерархия и последствия таких действий. Ему становится стыдно, но от этих мыслей он совсем распалился. В голове пролетела мысль кастрировать себя. Его раздражает даже собственное либидо. Он ненормальный! Наверное, так и становятся маньяками! Да даже если так... ладно, ну и пусть! Фуго раздевается, раскидывает одежду как попало и наконец хватается за уже болезненно набухший член. Ему и фантазировать особо не надо было. Он уже успел порядком возбудиться, поэтому дело не заняло много времени. Парочка незатейливых манипуляций рукой и он обильно кончает в руку горячим и густым семенем. После такого долгого воздержания немудрено, что он закончил так быстро. Он уже, привычно после данного ритуала, погружается в глубокий сон, уже совсем забыв про свои обиды.