Раз в три дня

      Это не было чем-то новым или чем-то старым. Это было что-то, что пока не подходило ни под одну из знакомых категорий в системе характеризирования Лю Цингэ. И как не странно, это «что-то» было чаепитием.       Лю Цингэ не любил чаепития. Это официальное мероприятие, в котором он всегда чувствовал себя неуютно. Мероприятия в принципе тяжелы для него с самых далёких детских годов, неуютные, долгие, и занудные до посинения, но ужасно неотъемлемые от быта великой династии. В повседневные чаепития всегда вкладывалось то, что Лю Цингэ, прошлому Минъаню, не давалось. Чаепития были тонким искусством ведения диалога, были переговорами и новостями, были долгим и усидчивым видом времяпровождения, были досугом, были видом искусства, для учёного человека — всем. И Лю Цингэ для чаепитий учёным человеком не был. Он не был усидчивым, проводил свободное время иначе, не любил переговоры и дипломатию. Он был воином, заклинателем меча, чьим языком была боль и сила. Он был слишком активен, слишком шумен, и слишком выходящим за рамки приличия. Возраст и официальный пост, может, немного и исправили ситуацию, но не настолько, чтобы Лю Цингэ начал это дело принимать. Терпеть с должным видом — пожалуйста. Тратить на это больше необходимого — выше его сил.       Поэтому, когда он начинает ходить на чаепития с Шэнь Цинцю, Цингэ не совсем понимает своё отношение к ситуации. Даже, пожалуй, в его сознании просыпается юный, неотёсанный Минъань из прошлого, который способен только пилить чашку взглядом и от волнения прикусывать губу.       Как вообще дошло до чаепитий он тоже не знал.       В один прекрасный день Лю Цингэ, ещё до наступления на должность пикового лорда, будучи Лю Минъанем отправился на миссию с Шэнь Цинцю. То есть, конечно, тогдашним Шэнь Цзю. И тогдашний Шэнь Цзю, как оказалось, на этой миссии убить Лю Минъаня вовсе не пытался. Минъань думал иначе! Он чувствовал свист клинка у своего затылка и видел озлобленную физиономию Шэнь-шисюна, чувствовал поток духовной энергии, что грозил рассечь любую угрозу на своём пути. Но Шан Цинхуа, внезапно, спустя десятилетие, решился пролить правду на ситуацию. И рассказал, что этот удар преданзначался не Лю Цингэ, а рогатошёрстным волкам, с которыми они в том лесу боролись. И Шэнь Цзю тогда Лю Минъаня не убить пытался, а спасти жизнь. И спас ведь! Спас, и промолчал, выслушав все обвинения в попытке убийства с невозмутимо-подлым лицом. А узнав правду, Лю Цингэ отправился извиняться. Принёс несколько когтей Соблезубой утки-властительницы, целую тушу Драконоподобного бобра-убийцы, и заговорил. Криво и косо, мол: «Я неправильно понял, давай начнём всё сначала, ты вроде нормальный». Понял он неправильно, и сказал неправильно, ага. Но почему-то сработало. И почему-то теперь Лю Цингэ сидел на пике Цинцзин и пил чай. Чаепитие с Шэнь Цинцю. О небожители..       — Шиди, зачем воротить нос? Это ведь чай из лепестков высушенного Цветка глубоководной сливы, специально вырощенной в прудах Цяньцяо для употребления на пиках. — Шэнь Цинцю прячет лицо за веером, и Лю Цингэ чуял нутром, что он ухмыляется. — Нормальные пьют его, чтобы улучшить циркуляцию ци и очистить голову от дурных мыслей. Снижает риск искажения ци..       — Шисюн, — Лю Цингэ не называл так лорда пика Цинцзин уже лет десять. Странно, что на языке больше не горчит от этого звучания. Шисюн и шисюн, не падаль, не змей. — Не пью чаи из Слив-чего-то-там. Пустая трата времени.       — Ну конечно, шиди же с Байчжаня. О каком чае идет речь. — лорд пика Цинцзин ставит чашку на стол, подливает себе напитка, и вновь берет ее в руки. И больше ничего, демоны его побери, не говорит.       И так было каждый раз. Каждые три дня, если Бог Войны Байчжань не был на миссии, состоялось чаепитие с новым чаем с новым названием, которое Лю Цингэ не запоминал, но исправно пил минимум одну чашку. Иногда они подъедали остатки сладостей, которые таскал Чжанмэнь-шисюн, иногда потчевали блюдами из того, что обычно добывал Лю Цингэ на миссиях. И с каждым чаепитием он говорил всё больше и больше.       Раньше говорил Шэнь Цинцю. Задавал дежурные, скучные вопросы: «Как дела на пике?», «Как прошла последняя миссия шиди?», кормил и не давал уйти раньше положенного. Затем, ответы Лю Цингэ на дежурные вопросы становились всё подробнее. Вот, с этим зверем оказалось тяжелее. Вот, этот градоначальник оказался одним из самых настырных, надоел устраивать неудачное сватовство. Вот, я был на таком-то рынке, сейчас начался сезон украшений, слетай и взгляни.       Возможно, это был какой-то подлый план Шэнь Цинцю. И возможно, Лю Цингэ печальнейшим образом попал в какую-то ловушку. Но даже если это не так, наверное, не страшно. Возможно, Лю Цингэ даже не против.       В конце концов, шисюн подлец. Странными, хитрыми методами начал прививать Лю Цингэ любовь к чаепитием. Отвратительно рабочими методами научил рассказывать. Ужасно надёжным образом заставил тащить всю информацию на Цинцзин. Заставил развязывать язык и не чувствовать себя неуютно. Шэнь Цинцю, будь он не ладен, не вызывал ненависти. Ведь Лю Цингэ знал, что всё принесённое не будет использовано против него, пока он снова не приготовиться атаковать. Лю Цингэ, держа в руках несчастный фарфор, начинал любить чаепития, если они проходят на Цинцзин в компании Шэнь-шисюна. Шэнь Цинцю опускает веер, когда задаёт вопросы, и не скрывает подлых улыбок и отвратительного уличного жаргона.       Лю Цингэ и Шэнь Цинцю говорят отвратительно много, но никогда не спрашивают друг у друга, почему начали брать миссии вместе. Шэнь Цинцю ведёт себя дурно, раздражает Лю Цингэ, и они сражаются. Но никто из них не обсудит конец дуэли, после которой они отправятся пить чай.       Цанцюн ясно слышит остроязычные перебранки и новые драки, треск клинков и подколки, от которых болит голова. Но никто на Цанцюн не осмелится задаться вопросом, что там происходит за дверьми Бамбукового дома. Потому что Цанцюну ещё предстоит привыкнуть к картине мирно беседующих Лю Цингэ и Шэнь Цинцю, сидящих за одним столом.