Кровь на твоих руках

Первое, что встретило Ремуса Люпина морозным декабрьским утром — ударивший в нос металлический смрад. За двенадцать лет жизни с болезнью, он успел как нельзя лучше познакомиться с запахом крови, и узнать его не составило труда. Лёжа на полу в скрюченной позе, он словно окаменел, не в силах пошевелиться. Разлепить глаза оказалось тяжелее, чем можно себе представить, но лучше бы Ремус этого так и не сделал. Лучше бы он просто не просыпался, потому что картина, представшая перед его глазами, была страшнее смерти, страшнее любого из мыслимых и немыслимых фильмов ужасов. От стены до пола тянулись запёкшиеся подтёки крови. Дыхание оборвалось, а сердце будто провалилось и прильнуло к позвоночнику. Люпин машинально вскинул голову вверх, силясь разглядеть всю стену целиком, что было невозможно, лёжа к ней почти вплотную, но увиденного было достаточно, чтобы оценить этот кошмар наяву в полной мере: поперёк стены, примерно на уровне роста взрослого человека, был тёмно-красный след, оставленный пальцами когтистой лапы. Ремус с усилием поднял руки, словно налившиеся свинцом, к лицу, и чуть не закричал, но заледеневшее горло не выпустило ни звука. Разумеется, ладони тоже были окрашены красным. Маленькая, холодная хижина походила скорее на скотобойню. А довершала эту сцену разорванная окровавленная рубашка, что лоскутами прилегала к телу оборотня, неприятно к нему прилипнув. Рубашка Сириуса. Каждый вздох давался Ремусу с таким титаническим усилием, словно грудь придавило огромным камнем. Хотелось орать и рвать на себе волосы, но больше того хотелось не оборачиваться и никогда не узнавать, какое зрелище ждало за спиной.

***

Чёрный пёс, по просьбе Ремуса, сидел в противоположном от него углу хижины. Бесполезно, их ведь всё равно ничего не разделяло, но расстояние в несколько метров давало хоть какую-то фору и ощущение мнимой безопасности. Сумерки уже сгустились за окном, в которое Люпин старался не смотреть. Он сидел, притянув колени к груди, и старался как можно крепче обхватить себя руками. А потом комнату залил лунный свет. Превращение далось тяжелее, чем обычно. Тело медленно, маленькими участками покрывалось густой шерстью, и от этого нестерпимо зудело. Люпин сжал руки в кулаки, противясь росту когтей — после чего отчаянно взвыл, растопыривая пальцы и открывая колотые раны на ладонях. Рост и деформация костей всегда ощущались хуже всего — суставы нещадно ныли, кожа готова была разорваться от натяжения, в последний момент поспевая в росте за конечностями. Казалось, всё его тело налилось раскалённым железом. Ремус рычал, силился сдерживать стоны и вопли. Сжавшись в попытках остановить превращение, он выглядел неприлично маленьким для Той своей формы. Пёс всё это время сидел неподвижно. Его глаза горели желанием сорваться с места и подбежать, но он не шевелился, словно ему только что кинули мячик и приказали сидеть. Он жалобно поджал уши, стараясь заглушить звук чужого вскрика, ставшего больше похожим на животный рёв. Когда страдания Ремуса завершились, тот лежал на полу, свернувшись калачиком, уткнувшись мордой куда-то в шерсть и закрывая голову передними лапами. Человеческое сознание сдалось, уступив место оборотню. Тот слегка расслабился, после чего поднял голову, принюхиваясь. Его взгляд обратился к псу. Тут, он вскочил, зарычал что-то себе под нос, и кинулся к стене — подальше от Сириуса. Тот сделал шаг вперёд, но оборотень зарычал громче и, отвернувшись, закрылся длинными лапами и вцепился в собственную кожу в районе рёбер. Пронзающая боль привела его в чувства, он стал выть, не прекращая наносить себе мелкие, глубокие царапины. Сириус за несколько прыжков оказался возле Люпина, встал на задние лапы, оперевшись передними на оборотня, предпринял попытку остановить его…

***

Покрасневшие глаза наполнились ужасом. Ремус медленно провёл руками от лба к затылку, сжимая пряди волос между пальцами. Всё вокруг плыло — казалось, он вот-вот потеряет сознание. Издалека донёсся приглушённый голос, звучавший так, словно Люпин был под водой. Коротко, неразборчиво. Затем он повторился снова, но уже с оглушительной звонкостью: — Рем! — обеспокоенно, умоляюще. Ремус резко обернулся на зов, приподнявшись на локтях. Его неверящий, вмиг отрезвевший взгляд встретился с ясными серыми глазами. Он подорвался с места и сам не понял, как оказался рядом с Сириусом. Внимательный, придирчивый взгляд стал блуждать по лицу и телу Блэка: губы поджаты, брови сведены к переносице, глаза раскрыты в лёгком испуге, чёрные кудри чуть растрёпаны. Сириус стоит в майке и чёрных джинсах, абсолютно точно живой, протягивает руку к Ремусу.. на его руке высохшие красноватые разводы, разбавленные потом. Ранен? Сложно сказать.. Слёзы помимо воли навернулись на глаза Люпина. Следующее, что почувствовал Ремус — сильные руки, сжавшие его в осторожном объятии: — Тихо, тихо, — начал Блэк, поглаживая по спине сотрясающегося крупной дрожью возлюбленного, — Ты не сделал ничего плохого, ничего.. Ремус аккуратно устроил ладони на чужой спине, стараясь оценить материальность происходящего. После минутного молчания, с прерывистым всхлипом, он всё же выдавил: — Я думал.. думал, я тебя… — Люпин прикусил губу, не в силах договорить. — Рем, это всё твоя кровь, — прошептал Сириус, положив руку тому на затылок. Ремус наконец отпустил себя и зашёлся в рыданиях, тяжело, рвано дыша. Наконец боль, ранее сдерживаемая шоком, дошла до его сознания, и он вцепился в чужие плечи, чтобы не упасть. Сириус в тот же миг подхватил его покрепче.

***

Как только за окном зарделся рассвет, Сириус принял человеческий облик вслед за израненным Люпином. Тот лежал без сознания — сил на обратную метаморфозу не хватило, а раны на рёбрах вновь начали кровоточить. Любые повреждения на нём всегда заживали как на собаке, и всё же кровь надо было остановить. Прикинув, Блэк не нашёл ничего лучше, чем снять с себя рубашку — всё равно старая — и разделил её на несколько не слишком широких лоскутов, чтобы в меру крепко перетянуть ими глубокие царапины.