Тридцать лет до расстрела

      «Как же все могло так произойти?.. Почему? Почему они так поступили?»       Вопросы роились в голове. Холодный и расчетливый ум уже давно знал ответы на вопросы, а вот добитое и размазанное по полу сердце отрицало. Не хотелось верить в настолько очевидные вещи. До чего же глупец. Давно стоило понять: Разведкорпуса больше нет. Теперь всем заправляют эти жалкие людишки, прозвавшие себя йегеристами. Хах, знали бы они, какой на самом деле их предводитель.       Удар.       Захотелось скривиться. Какой это уже по счету? Седьмой? Пятнадцатый? Хотя, какая разница. Мертвецу все равно нет дела до живых. А он таковым не является. Больше не является. Эти люди растоптали его, по-детски наивные, надежды в лучшее, смешав с грязью. Какой теперь смысл о чем-либо думать? Вспоминать? После, его все равно ждет одна большая тьма. Всеобъемлющая и непроглядная.       Удар.       Кажется, он уже не чувствует участок тела, по которому хорошенько прошлись ногой. Эх-х, когда же они поймут, что ничего не смогут выбить? После всего содеянного этими демонами, — язык не повернется, что-либо сказать. Даже на пустые оскорбления лень тратить силы. Их уже почти что нет. Растерялась былая мощь сильнейшего солдата человечества. Нет больше этой легендарной крови Аккерманов. Выбили все. И воздух из легких вместе с ней. Жалко, неверное, сейчас выглядит: валяется в ногах и еле дышит пылью. Вся рожа раскрашена. Даже встать не сможет — ногу сломали.       Удар… вроде бы. Ничего не чувствуется. Даже лица его не видит: все плывет.       Как он мог упустить этого мерзкого бородатого? Как он посмел не сдержать обещание, данное другу перед его смертью? Как он позволил всему этому случиться?       «Почему?..»       Зик сумел сбежать, напоследок хорошенько поломав им ветви деревьев. До сих пор на теле кровавые ушибы и раны, а в голове — вязкое осознание своего поражения и ничтожности. Допустил ошибку и сейчас расплачивается. Заслужил, подонок. И ради него полегли сотни солдат? Ради его жалких попыток покончить с Йегером погибают невинные? Все повторилось, опять. Вот только, если в первый раз именно Эрвин убил солдат, то сейчас палачом стал никто иной как Леви. Собственными руками оборвал их жизни, а после — позорно проиграл. Идиот. Презренный эгоист. Как был дворнягой, так и остался.       Перед глазами темнело. Связанные и, похоже, вывихнутые руки онемели. Кончики пальцев похолодели от неестественного положения за спиной. Зато бедро больше не доставало. Поначалу хотелось выть, когда только схватил лапой за него и проехался по деревьям, но сейчас отпустило и не тревожило. Может, если повезет, встретит свою смерть не на самом пике агонии. Уже был бы благодарен.       Интересно, как там малышня? Хах, вот удивятся, когда его искать начнут, а узнают, что на том свете давно. Они ведь сильные, не сильно расстроятся смерти старика. Такого уже насмотрелись, для них это не станет новостью. Ну, может Армин чутка, весьма эмпатичный. Конни, совсем немного… Всегда таким был, дурной. Говорил же сопли не распускать по павшим — не вернем, а все равно плакал. Жан, более чем уверен, возьмет себя в руки. И правильно. Береги ребят, ты сильный, решения верные принимаешь. Не то что он.       Хотя, может быть… В некоторой степени, ему хотелось, чтобы его не забывали. Иногда, но вспоминали. Раз в годик, за столом вечером, все вместе, если справятся со всем. А он уверен — прорвуться. Зря что ли пять лет кошмарил? Жаль, увидеть их не сможет. Их новую жизнь, счастливую, без крови. Хотелось бы и самому распробовать такое по-лучше, вот только во рту сейчас только кровь… Навряд ли у новой жизни такой вкус.       В любом случае, пускай эти дети заживут счастливо. Выживут назло всем, и увидят рассвет за всех павших и недошедших до конца пути. А Ханджи присматривать за ними будет.       «Пускай тебя на старость лет развлекать будут. Титанов не станет, так пусть люди будут подопытными. Уверен, замучаешь всех. Главное — не скучай».       Точно, Ханджи тоже с ними увидит рассвет. Увидит за них с Эрвином. За Мика и Нанабу, за всех стариков. И заживет счастливо. Обязательно.       «Неужели, это и есть «проносится вся жизнь перед глазами»? Неужели, я умираю?»       Хотя, давно пора. Как назло живучий. Не всю аккерманскую прыть значит выбили. Слабо стараются, раз думают, что помрет в ногах.       — Вставай.       Уши давно заложило, посему грубый приказ не был расслышан.       — Вставай, коротышка!       Кто-то хватает его за волосы. Больно, опять. Отпуст уже.       — Не понял приказа?! Вставай, мразь!       А теперь взяли за кровавый ворот и с легкостью потянули наверх. За время месячной поездки в лес с Зиком успел немало схуднуть — продовольствие растягивать пришлось. Килограмм пять точно ушло. Он и без того был не самой большой комплекции, теперь еще и весит как мальчишка, раз какие-то солдатики так его таскают.       — Пора бы уже слезть с места капитана. Иначе оно совсем зарастет плесенью.       «Разве что свежим мхом. Плесень появляется в грязи, а из грязных тут только ты».       Ноги заволочились по стыкам каменной кладки темницы. Только и мог чувствовать очередной удар голыми пятками о кирпичи. В том месте неприятно жгло, видимо, кожа сдираться начала. Эх, долго болеть будет.       Солдатик продолжал тащить его, полуживого, полумертвого, куда-то по каменным тропам. В глаза заливалась кровь с головы: неприятно щипало и резало. Губа была разбита и также кровоточила на зубы. Сколько времени он там провалялся? Что с остальными? Доподлинно неизвестно.       Спустя несколько минут, его все-таки доволокли до нужного места. Улица, наверное. По крайней мере, здесь светло, не то что в пыточной. Его приставили к стенке. Вернее, посадили. Стоять он не мог, — сломанная нога и обессиленное тело не позволяли. Так что он просто смотрел на людей, стоящих впереди. Из-за солнца ничего не было видно: темно и размыто.       — Леви Аккерман!       О, ну началось. Сейчас его приговорят к смерти.       — Вы обвиняетесь в нарушении устава и отказе от сотрудничества с гос. служащими! За утаивание и не разглашение информации вы приговариваетесь к расстрелу.       Ну надо же. Значит не придется веселить народ, будучи повешенным на веревке. Хотят тайно замять все дело. Неужели не желают говорить о его смерти гражданам? В принципе, оно неудивительно. Он большую часть своей жизни провел в разведке, пережил всех товарищей и три поколения солдат. Да и рубил титанов в свои тридцать будь здоров. Боятся значит. Мамкины революционеры.       — Также, к расстрелу приговаривается главнокомандующий Разведкорпуса — Ханджи Зоэ.       «ЧТО?»       Нет. Нет. Не может быть… Не может быть!..       Вдалеке показалась знакомая фигура в окружении двух солдат. Ее спешно вели, толкая в спину винтовки. Даже сквозь замазанный кровью взор, он видел ее. Девушку, с кем служил бок о бок тринадцать лет. Девушку, с которой вместе пережили всех своих друзей. Девушку, с которой они были единственным уцелевшим друг у друга.       — П-почем-му?.. — обессиленно шептал он.       Ханджи, судя по всему, оторвала взгляд от пола и шокировано уставилась на Леви. В ее взгляде читалось отчаяние, хорошо приправленное горечью. В спину несколько раз пихали дулом оружия, но она стояла и молча смотрела на избитого друга. Жалко сидел на плиточном полу, один глаз полностью затек кровью, живого места на лице не осталось, вся одежда покраснела после бесщадных ударов. Вот тебе и легендарный Леви Аккерман. Грустно, наверное, видеть давнего друга в таком состоянии. А вот сама Ханджи, к счастью, хорошо выглядела. По крайней мере, он не заметил следов побоев. Хоть здесь судьба смилилась.       Солдат медленно подошла к стене и нервно поглядывала в сторону Леви, пока зачитывалась обязательная часть приговора. По правде говоря, он уже не слушал. Просто ждал, когда наставят на него дуло винтовки. А еще сожалел, что не уберег ее. Мечтал о том, как счастливо звживет в новом мире, а в итоге, отправилась умирать с ним на пару. В голове уже вырисовывались картинки, что они с Ханджи стоят перед Эрвином на том свете, как провинившиеся дети, а он только за голову хватается, причитая: «что вы сделали с моим Разведкорпусом?..». Нашел когда смеяться, тупоголовый.       Пока приговор зачитывался, Ханджи слегка повернулась к нему и сухо спросила:       — Это конец?       Отвечать не хотелось, но ответ уже вертелся на языке.       — Для нас — да, — замолчал. — Прости… Тебя не должно было быть здесь…       — Не за что извиняться. Если мне суждено умереть — умру.       Да. И он тоже умрет. Давно хотел, вот только сейчас как-то перехотелось.       — Тебе страшно? — спросил он.       — Я… Не хочу умирать, — янтарные глаза потускнели. — Но с тобой не так сильно.       — Давай… Держаться за руки. Так будет легче.       Леви протянул ей дрожащую руку, а она уцепилась и крепко сжала в замок. И вправду полегчало. Не так страшно теперь.       — Приготовить оружия! — скомандовал Флок.       Послышался знакомый «хруст» металла.       — По моей команде!       Вот и финал их истории.       У всего есть начало и конец. Даже если он несчастливый.       Пальцы сжались сильнее и они оба закрыли глаза.       Раздались десятки выстрелов, оборвавшие последнее дыхание золотой истории Разведкорпуса. А руки все еще крепко сжимали друг друга.

***

      Дрожь земли была остановлена. Йегеристы перехватили власть в свои руки, положение королевы слабело. Бывшие кадеты из 104-го помогали чем могли марлийским людям в лагерях для выживших. Жизнь не пожалела каждого, оставив несгладимый след на их сердцах. Иногда, собираясь вечером, за одним столом, они вспоминали те счастливые дни, когда все были живы. Когда капитан Леви упрекал их за плохо вымытый пол, или же, когда Ханджи в безумном порыве тараторила о титанах. По их детским щекам текли горестные слезы.       Все же, он ошибся: его нередко вспоминали и по нему плакали.