Поднимается ветер, И уже ничего не поправить, Лишь считать, сколько нам остается Безветренных дней. Ветер не осудить, Не сломить, не убить, не возглавить: Он теперь с каждым днем, С каждым часом будет дуть все сильней.
(Машина времени — просыпается ветер)
— Ну, рассказывай. Как отпраздновали? Что получила в подарок? — едва скрывая предвкушение, спросила Фурина. Конец лета в Фонтейне привычно душил влажным воздухом и запахами размножающейся морской флоры, побуждал быть ленивым и просто лежать кверху пузом, как это делали пухлени. Фурина, несмотря на тягу к неподвижности — свою вечную спутницу в последние десятилетия, а особенно в последний год — чувствовала себя искренне бодро и даже заинтригованно. Общение с приятными людьми делало с ней такие вещи, да. Плюс ко всему, по величайшему секрету, Фурина имела в голове некие корыстные интересы, расспрашивая Навию о том, как прошел ее день Рождения. — О, это было потрясающе! Клоринда — просто чудо, я не устаю благодарить! У нас был семейный праздник в Пуассоне, с домашней едой, конкурсами и охотой на сокровища… меня завалили подарками в ходе этой охоты, но Клоринда переплюнула всех. Во-первых, моя дорогая все и организовала. Во-вторых, она где-то нашла мне авторский оригинал сценария «Чистейшего Грааля» и отказывается рассказывать, где именно… а я же обожаю «Чистейший Грааль» с самого детства, — Навия защебетала настолько вдохновенно, что во рту стало кисло, пришлось хлебнуть еще чая, — только вот… я понимаю, что это довольно специфическая вещь. И пойму, если ты не захочешь даже слышать о нем. — Ничего страшного, — отмахнулась Фурина, — я знаю, что это твой любимый мюзикл. Признаться честно, я и сама питаю к нему некую слабость. — Правда? — Навия пару раз хлопнула очаровательными глазками. — Ну конечно же! Мало кто осмеливался критиковать Архонта, будучи на ее территории. Ты, Навия, мне понравилась по этой же причине, кстати. Вот Невиллет да, у него «Чистейший Грааль» всю жизнь вызывал несварение… но это совсем неважно, его никто не спрашивал. Наверное, она фыркнула как-то слишком драматично, потому что лицо Навии вытянулось. Клоринда довольно успешно скрыла смешок за стенкой чайной чашки. Не будь у Фурины пятьсот лет опыта вычисления чужих намерений по самым субтильным жестам — может, она бы и не заметила. — Я сказала что-то смешное? — в голос закралась требовательная нотка, и Фурина прикусила язык. — Нет-нет, что вы… ты, — не она одна имела сложности с избавлением от старых привычек. Клоринда, оговорившись, выглядела так, будто ее только что окатили холодной водой из ведра. А ведь они, казалось бы, уже прошли эту стадию! Ситуацию надо было спасать. — Твоя бабушка, помнится, была среди первого актерского состава «Грааля?» — Фурина обратилась к Навии, стремясь сменить тему, внезапно ставшую неудобной. — Не просто «среди» — она играла главную роль! Навия гордо выкатила грудь, и прелестная улыбка расцвела на ее губах. Конечно, Фурина помнила Матильду Каспар, как и тот факт, что она играла главную роль. В конце-концов, именно она рекомендовала ее на это место. Не в открытую, конечно же. Матильда, изначально исключительно оперная певица, согласилась петь в новаторском тогда жанре мюзикла исключительно из-за сюжета: видимо, жгучее желание противостоять авторитетам передавалось в их семье через кровь. Точнее, скорее через банальное воспитание, но говорить так было не остроумно и даже логично, а Фурине были не к лицу логические умозаключения… в прошлом. Теперь, наверное, можно было. Неважно, это было совершенно неважно сейчас. — Ах, теперь я припоминаю… ее перфоманс был настолько хорошо встречен зрителями, что даже сумел заложить некоторые клише исполнения Эринии. Артисты до сих пор с великим уважением относятся к ее прочтению. Прекрасная работа. — Признаться честно, именно мадам Каспар, да будут Высокие Воды милосердны к ней, в свое время пробудила во мне интерес к театру, — не забыв про присказку, почитающую умерших, добавила Клоринда, — до этого я как-то даже не думала о том, что наслаждаться любимыми сказками можно не только через бесконечное перечитывание книжек, но и через интерпретацию других людей. — За это я и люблю «Чистейший Грааль». Никто раньше не писал Эринию так! Фурина глянула на Навию с искренним любопытством: — Расскажешь? Мне действительно интересно, как именно ты видишь ее. Навия почесала затылок, но Фурина кивнула ей, подбадривая. — Она пугающе живая… мы все знаем истории из баллад, но они воспринимаются как что-то обыденное, потому что, по сути, характера и переживаний Эринии в них минимум. Однако автор «Грааля», сохраняя все самые жуткие вехи истории, наделяет ее персонаж глубоким, натуралистичным психологизмом. Она больше не выглядит национальной героиней меча и песни, она выглядит… — Навия замялась, — смертельно уставшей, сходящей с ума женщиной, постепенно теряющей связь с миром, который она поклялась защищать. Фурина кивнула снова. Мюзикл «Монстр-ящер и чистейший Грааль» получился, если так подумать, довольно некрасивой вещью, особенно в контексте эпохи — за пятьдесят лет до того, как Невиллет вернул то, что принадлежало ему по праву. Во времена кривого, неумелого правления Фурины, то есть. Сам мюзикл представлял из себя предельно банальную, по сути своей, переработку популярнейшего в Фонтейне фольклорного цикла про Эринию Озерного Света, только Эриния вдруг оказалась не благородной и утонченной героиней из почтенного клана, как любили классики, но малообразованной девчонкой с конюшни, которая полагалась в основном на удачу, а когда удача не работала — билась дубовой башкой в преграду, пока та просто-напросто не ломалась. — Я обожаю арию «Во имя Высоких вод», — продолжила Навия. Очаровательный розовый румянец играл на ее щеках, показывая всему миру, насколько ей интересна обсуждаемая тема. Фурина раньше использовала румяна специально, чтобы создать иллюзию присутствия эмоций, но это тоже было неважно, — она идеально раскрывает Эринию как личность, причем еще в самом начале пути! Мне кажется довольно любопытным тот факт что автор, имея перед собой огромное количество вариантов развития Эринии, выбрал, во-первых, упрямство как ее отличительную черту, а во-вторых возвел это упрямство в абсолют, превращая его в… Навия замялась и даже пару раз глухо щелкнула пальцами, пытаясь, очевидно, подобрать выражение помягче. Фурина пришла к ней на помощь: — В одержимость? — Хм, да. Хорошее слово. — Как известно, — Фурина отстраненно пожала плечами, — одно и то же действие, не приносящее результата, склонны раз за разом совершать либо одержимые, либо душевнобольные. — А это не одно и то же? — спросила вдруг Клоринда. Навия задумалась, и Фурина задумалась тоже. — Душевнобольные действуют на автопилоте, как меки с поломанной прошивкой, — хлопнула в ладоши Навия, — в то время как одержимые осознают, что именно они делают, но не понимают, что это бесполезно. Фурина по-птичьи склонила голову набок, молочный завиток упал на скулу. В таком ключе она не думала. Но… это было утешительно. Даже оптимистично. Ведь, если на секунду поверить классификации Навии, Фурина не была ни душевнобольной, ни одержимой — поскольку задолго до кульминации сюжета потеряла истинную веру в хоть какой-то глубинный смысл своих поступков. Клоринда глянула на Навию так по-щенячьи влюбленно, будто Навия только что раскрыла ей суть существования всего хорошего и плохого, что только было под плоской тарелкой Луны. Зрелище оказалось в высшей степени прелестным, но зачем-то вызвало глухой укол чего-то, подозрительно напоминающего зависть. Но это тоже было неважно. Навия радовалась, Клоринда радовалась, день был хорош — нет, просто прекрасен! — А теперь давайте поговорим о том, о чем мы все уже успели три сотни раз подумать, — сказала вдруг Клоринда, сложив руки замочком, — ты ведь автор, да? Фурина моргнула и глуповато хихикнула. Надо было срочно сказать «нет», но… Клоринда и Навия были друзьями. Можно было бы сказать «да», и ничего страшного не произошло бы. Не произошло бы? — Конечно же нет! — ответила Фурина, однако как-то не слишком убедительно, словно сама сомневалась. Пауза в две секунды раздумий стоила ей львиной доли убедительности, тут же поняла она. Навык стремительно терялся, и этому нужно было радоваться, но — почему-то — Фурина не радовалась. — Неужели… — ахнула Навия, вежливо прикрывая губки ладонью. — Ладно, да. Фурине пришлось приложить ощутимое усилие, чтобы мимика осталась ровной и не стала похожей на морду загнанной в угол зверюги. Вышло — судя по смягчившемуся взгляду Клоринды — неубедительно. — Что? — рявкнула Фурина в ответ на затянувшуюся тишину, неприличную даже для комедийной вставки, — взрослая самостоятельная женщина в наше время уже не может написать анархистский мюзикл, чтобы выразить свою фрустрацию в связи с политической ситуацией в ее возлюбленном городе? Ей не хотелось об этом говорить, но, признаться честно, она действительно задолжала Клоринде объяснение того, как именно сценарий оказался у нее в сьюте во дворце Мермония. Да и вообще, на что она рассчитывала, обещая помочь сделать Навии прекрасный подарок и передавая ей рукопись? На то, что именно в этот день Клоринда решила оставить мозги дома на полочке? Право слово, нужно было выбрать более верибельное оправдание. И не смотреть на сценарий с такой нежной ностальгией, словно их связывал чудный курортный роман: все же она сказала Клоринде, что так называемый автор анонимно отправил ей все свои записи в качестве злой насмешки. А она эту насмешку, получается, аккуратно подшила голубой лентой и хранила в секретере рядом с огромным количеством других записей — тоже оформленных лентами, обложками и папками разных оттенков синего, голубого и лилового. По соседству, оказывается, лежала фотография в рамке, украшенной темнозвездниками — Фурина слишком поздно вспомнила, что сама же и убрала ее на дно полки лет пятьдесят назад. Неважно, неважно, неважно… Навия, судя по сложному лицу, явно пыталась придумать, как бы повежливее спросить, почему Фурина писала мюзиклы вместо того, чтобы исправить политическую ситуацию в возлюбленном городе. У Фурины не было ответа на этот вопрос, можно было даже не стараться экстренно придумать его. — Ты говорила, что питаешь к этому мюзиклу «некую слабость»… он тебе нравится? — голос у Навии был задумчивый и тихий, словно она разгадывала некую загадку и боялась спугнуть ответ. — Конечно, — ответила Фурина уже более миролюбиво. Раздражение, вспыхнувшее в ней до этого, исчезло и уже начинало казаться глупым, — я ведь автор. В первую очередь «Грааль» был написан, чтобы нравиться мне самой. — Это хорошо, — Навия плеснула чаю им с Клориндой, потом себе. Ей было нечем занять руки, и Фурине на секунду даже стало жаль ее, — знаешь, если так задуматься, я даже не удивлена. Спасибо, что подарила Фонтейну такую прекрасную вещь. Фурина, честно признаться, не смогла сообразить, что ответить. Поэтому она просто кивнула и, слегка забив на этикет, позорнейшим образом запихнула в рот целый макарун, чтобы тема исчерпала себя сама. Макарун был, к слову, очень вкусный, малиновый — стоило попросить у Навии рецепт. — Теперь, когда такой нужды в анонимности нет, ты не думала рассказать Фонтейну о том, что являешься автором одной из его любимых постановок? — влезла Клоринда. — Ну уж нет! — Фурина едва не подавилась, стоило все-таки делить макарун на кусочки, — да ни в жизнь! Словно акцентируя ее слова, чайная чашка звякнула, ударившись дном о блюдце. Это вышло случайно, но эффект все равно получился хороший. — Почему? — спросила Навия. — Потому что… — срочно нужно было сообразить какую-нибудь рациональную причину, а не жалобное «тогда все будут считать меня еще большей лицемеркой». Не хочется? Нет, эти двое такое за ответ не приняли бы. Да и… наверное, стоило быть честной хотя бы сейчас. Ох, но как же трудно это было для Фурины — заставлять себя оставаться честной. Как назло, думалка отключилась. Вздохнув, Фурина собрала в кулак остатки храбрости и выпалила: — Клоринда, почему ты так настаиваешь на том, чтобы тебя знали только как судебную дуэлянтку, но не как представительницу Сумеречных охотников? Клоринда явно не ожидала такого прямого вопроса — плечи у нее напряглись. — Потому что… — протянула она, замявшись, — я хочу, чтобы меня запомнили как официальное лицо, представляющее правосудие Фонтейна. Не как часть полукриминальной группировки. Фурина и Навия усмехнулись одновременно. Навия — на правах главы Спина-ди-Росула, Фурина — просто так. Было что-то забавное (и отчего-то — раздражающее) в том, как сложны были отношения Клоринды с ее корнями. Сложны, и в то же время до банального просты, раз она все еще использовала силу охотников на дуэлях. Именно это и подбешивало почему-то, жужжало где-то в подкорке, словно что-то в Фурине было не согласно с таким подходом. Но отношения Клоринды со своим наследием были не ее делом, так что, как всегда, она сказала себе, что это было неважно. — Мои причины похожи, — ответила Фурина, — только наоборот. У меня нет выбора, меня запомнят как гидро архонта. Но пока я жива, я предпочту, чтобы люди обсуждали мою карьеру драматурга, а не… то, что было. В то время как обнародование правды о «Чистейшем Граале» без вариантов вызовет новую волну дискуссий о моих деяниях и отсутствии оных. — Справедливо, — пожала плечами Навия, — и в то же время нет. Но, думаю, не мне судить. — Да, стоит оставить это дело Невиллету, — хмыкнула Фурина. И тут же пожалела об этом — выражения лиц Клоринды и Навии стали отвратительно заинтересованными. Правда, было не совсем понятно, почему. — Невиллету, значит… — протянула Навия. — Ну, он же судья, — не сдержавшись, нахмурилась Фурина, — пожалуйста, не заставляйте меня объяснять соль шутки. Это будет в высшей степени унизительно. — Это была шутка? — спросила Клоринда так искренне и удивленно, что Фурине захотелось закатить глаза. Сейчас она была похожа не на непобедимую дуэлянтку, а на нашкодившего кота, который, вдовесок ко всему, не испытывал угрызений совести. Навия, очевидно чтобы добить несчастную Фурину, добавила: — Мне всю жизнь казалось, будто вы с Невиллетом на дух друг друга не переносите. Но, учитывая то, как часто ты его упоминаешь… такое ощущение, что в мое суждение закралась фатальная ошибка. — Ну, это, конечно, довольно сильная формулировка, — ухмыльнулась Клоринда. — А как бы выразилась ты? Фурина тяжело вздохнула: любопытство Навии грозилось стать ее могилой. — Что-то среднее между безразличными коллегами и старыми супругами в стадии вечного развода, — ответила Клоринда своим ровным, спокойным голосом, — зависит от дня недели, погоды и атмосферного давления. — Я извиняюсь?! — горло Фурины непроизвольно сжалось, выдав позорный писк. Пришлось хлебнуть чая и прокашляться, чтобы тело вспомнило, как нужно дышать. — Я сказала неправду? — спросила Клоринда все так же ровно. Фурина почувствовала, как начинают гореть уши и шея. — Я… я не буду обсуждать эту тему без своего адвоката, — наконец пробормотала она, забивая рот очередным макаруном. В своем роде, это было признание поражения, но возразить Клоринде оказалось выше ее сил. В конце-концов, она все же очень устала врать. Боковым зрением Фурина уловила, как Навия качнула головой, показывая Клоринде, что стоит прекратить. Часть ее была благодарна, часть — захотела огрызнуться, только бы не показывать собственную слабость, уже и без того обнаруженную. Фурина, пусть и крутила пальцем у виска, когда останавливалась порой у зеркала, все же не была ни беспомощной, ни душевно уязвимой — и уж тем более не нуждалась в покровительстве. Гнев вдруг вспыхнул внутри, опалив гортань. — В любом случае, ты, Клоринда, права, — процедила Фурина, — или не права. Об этом лучше расскажут историографы и прочие любители сплетен, а у меня на сплетни нет времени. Диалог смялся, затих. Клоринда попыталась извиниться, но Фурина молча покачала головой — мол, не утруждай себя. В глубине души ей уже было стыдно за собственное откровенно ребяческое поведение, поэтому она попыталась разрядить обстановку — смеялась и шутила, и рассказывала плохие анекдоты. Она понимала, что по большей части сама позволила беде развернуться до таких масштабов — можно было просто не шутить про Невиллета, никто бы от этого не расстроился, совсем наоборот: приносить работу за стол было первым признаком плохих манер. Даже если работа была бывшей. В любом случае, не поминай она Невиллета к месту и не к месту, вопросов к ней было бы на порядок меньше. Эти вопросы она не осмеливалась задавать даже самой себе — и уж тем более не собиралась выслушивать их от людей, с которыми была знакома меньше календарного года. Меньше десяти календарных лет, в случае Клоринды, но это не имело особого значения, их отношения в прошлом были исключительно рабочими — Фурина всегда была хороша в том, чтобы поддерживать корпоративную этику, когда того желала. Получалось со всеми, кроме Невиллета. Но это было неважно, причем гораздо — гораздо! — более неважно, чем все то, что она сочла неважным ранее. Важным, в свою очередь, было совершенно другое: создавать связи, пока у нее была возможность, не испоганенная веками лжи, притворства и ужимок. Пока ей давали шанс, когда она этот шанс едва ли заслуживала — она, вопреки распространенному стереотипу, ценила и время, и усилия окружающих. И раз окружающие тратили свои драгоценные ресурсы на нее, то меньшее, что она могла сделать — ответить тем же. Поэтому она улыбнулась Клоринде, на этот раз искренне. Соленый бриз унес напряжение прочь, к северным границам Фонтейна, где в горах прятались древние замки и башни тех, кого когда-то называли варварами. День закончился хорошо, и, прощаясь, Клоринда хлопнула ее по спине — не сдержавшись, Фурина сгребла ее в охапку за плечи и прижала к себе. Пришлось встать на носочки, а Клоринде — пригнуться. Навия хихикнула, и Фурина дернула за запястье и ее тоже, притягивая ближе. Напряжения в их телах она не почувствовала — значит, решение слегка обнаглеть и утянуть их обеих в обнимашки имело позитивные последствия. Значит, она все сделала правильно. Это было здорово — делать вещи правильно. В общем, коротко говоря, день, как уже было отмечено, закончился хорошо. Фурина подарила Навии подарок — набор инадузмских аксессуаров для волос — в этот раз от собственного лица. Навия, судя по тому, как заблестели ее глаза, осталась довольна. Попрощавшись вечером, Фурина поспешила в город, надеясь успеть купить овощей до закрытия лавки. Поболтала с хозяйкой, Эжени: о погоде, в основном, о дождях и градах, побивших либо затопивших все поля. Лето нынче и правда было неприятное, тяжелое и прелое, как промокшее одеяло. Думать о том, что во всем виноват гидро дракон, плачущий на вершине башни дворца Мермония, Фурине не хотелось. Она и не думала — это дело у нее всегда получалось лучше всего. Силой выкинув из головы все лишнее, Фурина легла спать. Во сне к ней снова пришел Рыцарь.