One last chance

      Я медленно, вдумчиво наполняю грудь бóльшим объемом свежего вечернего воздуха.       Иногда поразмыслить в тишине — полезно.       Но, конкретно сейчас…       Кажется, необходимо.       — Ой! Опять дождь! Братик, смотри, как красиво! — восклицал брат, задирая голову к небу и активно куда-то указывая, — А вдруг еще и радуга появится! Юичиро, давай гулять!       — Успокойся, — выдохнул я. Даже еще недовольнее, чем, как я предполагал, это получится, — Если не хочешь помочь — хотя бы не мешай, а еще лучше — иди в дом.       Все было как обычно. Я и представить уже не мог расклад иначе. Муичиро чему-то бестолково радовался… Я — работал…       — Ну, Юичиро!.. — Муичиро прыгнул, останавливаясь в луже. Я раздраженно стиснул зубы. Окинул взглядом наши ноги и, на всякий случай, одежду. Ему, кажется, ничуть не противно. Я же слегка скривился, показывая свое неодобрение, однако к делу сразу же вернулся, сдержавшись и не сказав ничего грубого. Следовало побыстрее убрать все поленья под крышу, чтоб не намокли, а весь предшествующий этому труд не оказался проделанным впустую. Желательно, конечно, и самим под дождем не задерживаться. А Муичиро еще и гулять куда-то зовет…       Слушать он меня ни в какую не хотел и, судя по всему, не собирался.       Дополнительно его желание прогуляться распалялось отсутствием туч, обычно предвещающих непогоду. Светило неяркое солнце, лучи которого то и дело пробивались сквозь неспешно плывущие облака.       Муичиро любит такую погоду.       Как и гулять.       А гулять он всегда хочет только со мной.       Я тихо вздохнул, сжимая кулаки.       В конце концов, он поскользнулся и упал. Благо, не головой ударился…       Я не хочу верить в то, что Муичиро такой же глупый и неразумный, как наши родители. И не хочу, чтобы рано или поздно из-за его несерьезного поведения он пострадал гораздо сильнее, или, что еще хуже — угодил туда же, куда и они.       Я злился. Очень… За что сейчас совестно.       Из-за своей легкомысленности Муи доставил мне еще больше забот. В моменте, когда я был и без того нервным, это послужило причиной легко выйти из себя, но сейчас, обдумав все, я понимаю, как был не прав. И жалею, что я такой неуравновешенный.       Ничего не значат те слова, что я наговорил, пока злился… Как и то, насколько сильно я сначала хотел его наказать.       Я не должен так поступать… Не должно быть у меня и мыслей таких.       Возможно, уже пора подойти к нему самому.       Но я не готов.       Я люблю его. И очень скучаю. Но открыться ему — это не то, что я могу сейчас сделать.       А он, в свою очередь, похоже, все еще обижен.       Дольше, чем обычно…       Так сильно задеть Муичиро — нужно еще постараться. Он слишком привязан. Слишком любит. Ему тяжело выдерживать одиночество… Отчего все его обиды довольно быстро забываются.       Но в этот раз, кажется, я слишком сильно его задел и напугал. Но я ведь не хотел, черт возьми… Не хотел.       В первые секунды я оцепенел. Я всерьез сначала подумал, что он стукнулся лбом или виском, и это привело меня в ужас. Но, следом за этим…       Буквально за каких-то пару секунд я почувствовал слишком много эмоций, однако на первый план вышла именно ярость.       На что я так рассердился?       На его бестолковое ребячество.       Не проронив ни слова, я сразу как-то грубо схватил его под локоть, забывшись о том, что он мог себе что-то серьезно повредить, и резким движением дернул его на себя, вынуждая встать на ноги.       — Черт. Как же я иногда вас ненавижу…       Фраза, которая часто мелькала в моей голове, но которую я ни разу не говорил.       Наверное, потому, что это была на самом деле ложь.       Я не переношу ложь.       А тогда, движимый неизвестно чем, я сказал это.       Муичиро, которому и без того было больно.       Обычно только я ухаживаю за всеми его ранами и травмами. Я не даю ему делать это самому. Но в тот момент, в пылу гнева, я просто толкнул его к кадке с водой, оставляя обработку его раны только на него. Кроме того, я не подумал и о том, чтобы выдать ему медикаменты.       — Я не хочу знать, почему ты до сих пор ведешь себя как неразумное дитя, когда я столько раз говорил тебе думать головой! Не хочу слышать твоих извинений, так как толку в них никакого! Ты каждый раз обещаешь мне одно, а в итоге делаешь другое!       Начиная с того момента, я не слышал, чтобы его плач прекращался.        — Ты не хочешь обратить даже минимальное внимание на то, что я говорю! Ты знаешь, что мне это не нравится, но продолжаешь меня выводить!       Муичиро робко всхлипнул. Заметная дрожь во всем его теле выдавала страх.       Я… Не хочу верить в то, что временами становлюсь таким, что он боится меня настолько сильно.       Я не хочу этого.        Его руки судорожно окунались в воду. Я тоже чувствовал дрожь, только не от страха, а от переполнявшей меня непонятной злости.       Мои кулаки сжались.       — Мне надоело, — процедил я.       Он поднял свой испуганный взгляд на меня.       — Ты мне надоел.       — Брат…       — Молчи.       Его губы дрожали, слезы стекали тонкими дорожками вниз по лицу. А я, бессердечно и жестоко, продолжал давить…       — Я сказал, мне не нужны извинения. Я не хочу слышать ничего. Ты никуда больше не пойдешь. Ты не умеешь вести себя на улице, поэтому будешь сидеть здесь.       Глаза Муичиро выражали степень крайнего отчаяния. Я видел, как ему страшно, видел и его желание раскаяться. Но в тот момент это раздражало меня только сильнее.       — Если тебе хочется показать свой характер — показывай. Только имей в виду, что за этим последует.       На нервах мне становилось еще сложнее сдерживаться.       И сейчас, когда я обдумываю случившееся сегодня уже в который раз, я чувствую себя настолько паршиво, что хочу сквозь землю провалиться.       Когда-то Муичиро говорил мне, что я — самый лучший брат, который только может быть.       …Не думаю, что я — тот, о ком можно мечтать. Правда в том, что в действительности я ужасен.       А Муичиро…       Муичиро заслуживает большего.       Он ничего не говорил, не шевелился. И вскоре я ушел.       Некоторым позже погода ухудшилась.       Даже не глядя на брата, я чувствовал его печаль и тревогу. Чем бы ни занимался, куда бы ни пошел, чувство вины не покидало ни на секунду.       Никогда до этого настолько тяжело я еще себя после наших ссор не ощущал.       Конечно, бывали конфликты и хуже… Но…       В последнее время они участились.       Практически равноценный страху его смерти — страх, что однажды он отвергнет меня и не захочет больше видеть.       Наши отношения так испортились…       Я не хочу, чтобы подобное повторялось.       А если произойдет такое, что по каким-то причинам я потеряю его…       Я этого не переживу.        Этот мост — одно из наших самых любимых мест. Мост, ведущий к тропе в город. Тут не только очень красиво…       Наш отец построил его однажды, чтобы проще было перебираться через реку.       На тот момент мы и не подозревали, что родителей не станет так скоро.       До того, как мост был построен, реку приходилось или обходить, что значительно увеличивало время пути, или идти по камням. Если какое-то время назад это было возможным — судя по тому, что говорили мама с папой — то, когда мы подросли, камней стало меньше — под водой скрылись. Потому и не переходил больше никто по ним из-за того, что опасно это стало.       — Смотри! — восторженно воскликнул Муичиро, и я в непонимании осмотрелся, выискивая потенциальный объект его интереса. Я подумал, что он хочет перейти на другой берег, и что он увидел что-то именно там.       Так как мы держались за руки, у него, несмотря на его попытки, не получилось побежать, и, если бы я его не удерживал сейчас, он бы так и сделал.       Я всегда стараюсь быть как можно ближе к нему. Или держать за руку, или просто находиться достаточно близко для того, чтобы, в случае чего, остановить его от совершения какой-нибудь глупости или, если придётся, защитить…       Так мне спокойнее.       Конечно, в том, что он захотел побежать поглядеть то, что ему интересно, нет ничего плохого. Но я же предпочитаю держать ситуацию под своим контролем.       — Братик! — Муичиро торопливо вел меня куда-то, наш темп ходьбы потерял привычный ритм. Взойдя на мост, мы глухими быстрыми шагами пошли по дощатой поверхности ближе к середине реки.       Повернув голову в том же направлении, куда смотрел Муичиро, я опустил взгляд.       В кристально чистой воде под нами плавала пара рыбок — с причудливо узорчатой, ярко переливающейся на солнечных лучах чешуёй. Таких рыб я еще никогда не видел… Ни здесь, ни где-либо ещё.       — Юичиро, смотри, какие красивые! — восхищался Муи, указывая в воду.       Я видел их когда-то… На картинках. Не помню, как они называются, но знаю, что они, кажется, считаются среди людей священными и означают что-то хорошее. По крайней мере, есть их точно нельзя.По той же причине.       Муичиро пригнулся ниже, садясь на колени, чтобы получше рассмотреть. Руку его я отпускать не хотел, поэтому сел вслед за ним, тоже наблюдая за рыбой, неспешно плывущей по течению. В тишине журчание воды казалось еще громче.       — Хм. Откуда они здесь?.. — нахмурив брови, произнес я как бы риторически, задумчиво.       — А что это за рыбки? Ты знаешь?       Я пожал плечами.       Муичиро ещё смотрел им вслед, повернувшись в противоположном направлении. Я сел поудобнее, свесив ноги вниз. Как раз в той стороне светило солнце, поэтому поворачиваться я не хотел, однако краем глаза за братом все же следил.       — Красивые… — Муичиро сел рядом со мной, тоже свесив ножки. — Я таких не видел! А ты видел?       В ответ я молчаливо покачал головой.       — Правда, интересно, откуда они. И приплывут ли еще… — Муичиро задумался. — Брат!       — М-м?       — А давай сходим туда! — он указал вперед себя, — Они же оттуда, наверно, приплыли! Может, их там много?       — Не знаю. Они похожи на декоративных. Возможно, кто-то просто их разводит. К тому же, с чего ты взял, что оттуда? Не исключено, что их просто принесло течением, и не обязательно именно оттуда.       Муичиро покачивал ногами, глядя перед собой. Над головами у нас было ярко-голубое небо, придающее те же оттенки и блестящей на солнце воде. Шелестела густая листва… Но Муичиро просто смотрел перед собой и неожиданно стал, на удивление, очень тихим. Потом я услышал какой-то уставший вздох, и он, отклонившись назад, прилёг на доски.       — Юичиро…       Повернувшись, я посмотрел на него. Глаза, как и лицо в целом, внезапно стали выражать тоску. Буквально пару минут назад он казался веселым, а сейчас…       Я взобрался на мост и подсел сбоку от него. Его правая рука легла на лоб над уровнем глаз, прикрывая их от солнца, отчего они также стали словно более грустными.       — Чего ты?       — Как думаешь… Мы станем когда-нибудь счастливыми?       Тут я замер, озадаченный. Всегда, когда Муичиро заводил разговор на глубокие темы и делился своими мыслями, он становился таким непривычно серьезным.       Я всегда был готов его выслушать. Мне важно, чтобы он рассказывал мне о своих переживаниях, и мы могли вместе найти решение той или иной проблемы. Мы ведь теперь одни друг у друга. Никто больше помочь нам не сможет.       Но…       Когда он не думает о подобном, и, как обычно, весел и беззаботен, мне как-то гораздо более спокойно, несмотря на то, что я из раза в раз напоминаю ему о том, как важно быть серьезнее и осмысленнее.       — Я хочу, чтобы все было, как раньше… Я хочу, чтобы всё было хорошо.       В горле у меня словно ком встал.       — Как раньше уже не будет, Муичиро, — ответил я через некоторое время. Прошло не более полминуты, но и это время длилось как будто вечность.       Я отвернулся в последний момент перед тем, как это произнести, да и не смотрел на лицо брата…       А потом я уловил тихие, едва слышные всхлипы. Это заставило меня повернуть голову обратно к нему. Как только я это сделал, по щекам его потекли слезы.       Больше я не смог ничего сказать…       Я не ответил на его вопрос, но и без того сказанного мной было достаточно.       — А мама с папой всегда вместе были… Братик, я… Я тоже только с тобой всегда хочу быть…       Это так же осталось без ответа.       По возвращении домой все время, что я готовил ужин, из головы не выходили мысли, насколько я черствый.       Не стоило мне, конечно, это говорить.       Но это была отчасти правда. Горькая, но правда.       Плач, доносившийся с футона брата, где тот все это время безвылазно прятался под одеялом, утих.       И произошло это, кажется, не сейчас, а прилично раньше. Я даже не заметил, как он успокоился…       Однако, я все равно не был уверен в том, что это все.       Если Муичиро сильно расстроить, плакал он иногда даже слишком долго… Плач мог затихнуть, но лишь на короткое время, а потом снова слышались всхлипы.       Я чувствую, как мне стыдно перед ним. Не только за сегодняшнее. В том числе за все, что было до этого.       Такой тихий, чуть икающий плач… Словно он его всеми силами пытается подавить.       Чувствую, что он боится меня.       Я нередко прямо запрещал ему плакать, я говорил ему это в грубой форме. Я снова и снова непреднамеренно заставлял его страдать, и в том, что ему плохо, только моя вина.       Все это уже сейчас могло нести необратимые изменения в нем.       Как бы сильно его поведение временами меня ни раздражало, я все равно люблю его больше всего.       …Я не хочу, чтобы ему было больно.       Все еще шел продолжительный ливень. По моим ощущениям, с момента, как сильный гром прекратился, прошло где-то около часа.       Воздух стал заметно свежее и прохладнее. Чувствовались ярко уловимые запахи дров, леса, мокрого дерева и опилок. Поднимался туман, медленно, но вместе с этим и заметно сгущаясь, в пелене которого все больше скрывались кроны деревьев. Дымка густела прямо на глазах. Дождь не усиливался, но и не ослабевал. Размеренный шум воды по крыше расслаблял, а вкупе с тишиной все это окутывало даже неким спокойствием.       Но, стоило мне вновь услышать всхлип…       Я стиснул зубы, неосознанно впился ногтями в колено.       Плач давно не было слышно, как и шевеление… Я думал, он уже уснул.       На место, казалось бы, недавно приобретённого спокойствия, вновь пришла тревога.       Я надеялся, что сейчас лягу спать, а уже с утра, когда мы оба отдохнем, подойду к нему.       Но если он не спит, и ему до сих пор так плохо, я не могу и дальше оставлять это без внимания…       Опустив голову, я покосился на него. Муичиро лежал спиной ко мне, и, как только я это понял, я чуть выпрямился.       Он был плотно закутан одеялом. По самые уши. И только когда я это увидел, прохлада, ощущавшаяся до этого на коже, стала восприниматься по-другому.       Что, если он замерз?..       Я, стараясь не создавать шума, встал, тут же плотно прикрывая сёдзи.       Кажется, я действительно слишком сильно выветрил тепло. Да и погода все никак не успокоится.       Я обернулся через плечо и снова посмотрел на силуэт брата в тусклом освещении, что исходило от поблизости стоящего андона.       Муичиро так и оставался в своем прежнем положении.       Во время грозы ему всегда было страшно. А после смерти отца такая погода стала постоянно напоминать ему о том дне. И каждый раз он плакал. Поэтому, как только начиналась гроза, я сразу шел к нему, зная, что он в любом случае прибежит ко мне сам.       Сегодня был первый раз, когда во время грозы мы сидели раздельно.       Это казалось диким. Необъяснимо неправильным.       Во всем я виноват. А я заставил Муичиро убедиться в том, что все наоборот.       Подумав еще немного, я пошел в его сторону, при этом стараясь шагать не слишком тихо, чтобы он мог расслышать мои шаги и с наименьшей вероятностью напугался, что я появлюсь сзади так неожиданно. Шел я довольно неспешно. Не только, чтобы не напугать его, но и потому, что сам побаивался. Не знаю правда, чего именно.       Прежде, чем подойти еще ближе, я остановился. Я понимал, что, возможно, стоило бы действительно подождать до завтра, но…       Как старший брат, при этом еще и его обидчик, я должен взять инициативу на себя. И, чем скорее это сделать, тем лучше для нас обоих.       Я прекрасно видел и вижу сейчас, как сильно Муичиро страдает. Мне становится слишком тяжело наблюдать за этим.       Поэтому я должен сделать это. Сейчас.       Главное, своим присутствием не расстроить его еще сильнее.       Я медленно подошел к нему… Со спины. Подумал, что лучше обойти и посмотреть на него прямо, при этом чтобы и он меня видел. Обойдя Муичиро, я опустился рядом на корточки. Как только я появился в поле зрения брата, я заметил, как он как-то сжался и отстранился слегка. Это меня насторожило и немного взволновало.       Все, о чем я думал все это время, все то, что я хотел сказать, тут же вылетело из головы, когда я увидел его припухшие покрасневшие глаза. Вся нижняя часть лица была скрыта под одеялом, но я уже мог представить, как выглядит его лицо полностью.       Что-то в моем сердце с оглушительным треском ломалось, когда я видел его слезы. В особенности — когда причиной этого становились мои поступки.       Если бы я знал, что сейчас в его голове…       Возможно, тогда мне было бы проще к нему подобраться и все исправить.       Я медленно придвинулся к нему поближе.       Муичиро же хоть и лежал смирно, я чувствовал его тревогу и видел, как напряжено его тело. Слышал шумное дрожащее дыхание…       Осторожно, не спеша, я потянулся в его направлении рукой. Вероятно, он не хотел, чтобы я сейчас прикасался к нему, но мысль о его раненой руке не давала мне покоя.       — Муичиро… Могу я взглянуть?       Рука моя легла на край его одеяла, но, как только это произошло, я почувствовал, как его хватка на нём усилилась.       Я напрягся еще сильнее.       — Муичиро… — я говорил как можно более спокойно, придавая голосу нежность, стараясь вызвать расположение.       Он едва-едва покачал головой.       А я не понимал, что этот жест означает… Отказ?       Муичиро уже не отодвигался от меня, он уже не выглядел напуганным, но волнение в его глазах я видел отчётливо, хоть и по моим ощущениям он стал чуть расслабленнее.       — Скажи что-нибудь…       Брат смотрел на меня неотрывно. Но рта не открывал.       — Почему ты не хочешь, чтобы я посмотрел?       Я ждал, когда он что-нибудь скажет. Время тянулось бесконечно долго.       Взгляд Муичиро застыл в одной точке, понемногу лишь опускаясь. В целом он не выглядел так, что не хотел со мной разговаривать, но никакого ответа я в итоге так и не услышал.       На мгновение мне показалось, что я снова начинаю терять контроль над эмоциями. Только на месте того злосчастного гнева была нарастающая тревога. Но всеми силами я старался сохранять спокойствие.       Не похоже, что Муичиро совсем не хочет меня видеть.       Да и не свойственно ему самому ругаться и устраивать скандалы. Даже просто попросить отстать от него он может не решиться сказать.       Каждый раз, когда мы по какой-то причине ссорились, в конце концов выяснялось, что все время он хотел со мной поскорее помириться.       В таком случае, мне остается только надеяться, что и этот раз — не исключение.       Я накрыл одну из его рук, сжимающих одеяло, своей. Я решил, что если сейчас он ничем не ответит мне, я оставлю его в покое. Но, все-таки… Мне ведь нужно проверить руку.       — Брат. Дай мне посмотреть.       Взгляд его был то ли жалобным, то ли напуганным… Выглядел он таким маленьким и беззащитным, что в сердце у меня в один момент что-то ёкнуло.       Через несколько долгих секунд его пальцы чуть разжались, но все равно я видел и понимал, что вылезать он действительно не хочет. Он то и дело продолжал плотно кутаться, не показывал лицо и робко поджимался.       Я потянул край одеяла в сторону, стараясь не смотреть брату в глаза, чтобы не смущать его еще сильнее. Но взгляд сам по себе скользнул по его заплаканному, чуть припухшему лицу. Щеки блестели от слез, губы подрагивали в судорожном дыхании… Муичиро выглядел в этот момент крайне уязвимо. Я и до этого примерно понимал, почему ему не хотелось мне показываться.       Он боится осуждения.       Мне не нравится, когда кто-то плачет. Я думаю, это проявление слабости. Как бы плохо тебе ни было — никто не должен видеть это. Пока ты ослаблен, может найтись кто-то, кто без зазрения совести воспользуется этим.       Именно поэтому мне, чаще всего, было трудно открыто посочувствовать брату.       Я мог сказать что-то резкое. Сделать замечание. Или даже отругать.       Но все это без злого умысла. Я никогда не хотел, чтобы ему было плохо. Я лишь хочу подготовить его к взрослой жизни, чтобы он не жил с кучей ложных надежд, а потом разочаровался. Иногда мне сложно понять, что он чувствует, но я люблю его и хочу, чтобы он доверял мне.       — Муичиро… — я взглянул на его левую руку. Оттого, что он лежал на том же боку, было тяжело рассмотреть ее, но уже сейчас я заметил, как сильно была содрана до крови кожа на предплечье. Я слегка надавил ему на правое плечо, заставляя тем самым лечь на спину. Поддался он хоть и не сразу, однако упрямиться не стал. Затем я медленно сжал его запястье и спросил то, что мне было сейчас важнее всего: — Ты мне доверяешь?       Муичиро шумно сглотнул, пребывая в некой растерянности. Его сомнение я видел явно, но… Конечно, меня это не удивляло…       Поняв, что сейчас более правильным будет именно осмотреть руку, чем выяснять отношения, я, постаравшись приглушить свои эмоции, осторожно повернул её к себе локтем и предплечьем, куда пришлась наибольшая сила удара при падении.       Брови Муичиро поползли вверх, делая его беспокойный взгляд еще выразительнее. На секунду я подумал, что ему больно, но, кажется, это просто волнение. Хотя все равно, снова делать брату неприятно я не хотел.       — Я просто взгляну, — сказал я тихо, стараясь расслабить его. Все мышцы под моими пальцами были напряжены, где бы я ни погладил, — Зачем ты так переживаешь?       Муичиро поджал губы, покусывая их.       Я не получал ответа ни на один свой вопрос, и это меня немного нервировало. До сих пор он не сказал мне ничего. Совсем ничего.       Когда Муи грустит и при этом молчит, а я не могу понять, о чем он думает, я очень переживаю.       Я всегда стараюсь доходчиво объяснить брату, что не желаю ему зла, но понимаю, что способы решать конфликты или «воспитывать» его у меня нередко жестоки, что плохо стыкуется с моими настоящими намерениями защитить его и обеспечить какую-никакую, но счастливую жизнь.       Но я стараюсь быть для него лучшим, насколько у меня это получается.       И… Я не верю, что когда-либо он допустил бы мысль в своей голове, что я на самом деле ужасен, но, если бы так и было, судить его было бы не за что.       Муичиро очень искренний, нежный, добрый и любящий. И я бы хотел, чтобы все так и оставалось. Я не хочу, чтобы его чистую невинную душу травила злоба и ненависть. Мне даже представить это сложно.       Жаль, что я так далёк от того самого идеала, каким должен быть настоящий брат.       На месте ушиба, как раз возле локтя, расцвел довольно крупный синяк. Вероятно, при сгибании руки Муичиро было больно, поэтому я старался делать это по-минимуму. Я не мог знать, насколько боль сильна, а брат мог про это не говорить, так что своим действиям я прилагал осторожность.       По предплечью вниз по разодранной коже проходила пара ярких царапин. Почти тут же я подметил и то, что кожа вокруг была слегка покрасневшей, с пятнами засохшей крови. Мне это не понравилось.       Лежал он так по меньшей мере часов пять. А раны были промыты одной лишь водой. А, зная Муичиро, могу предположить, что промыты они были плохо.       Вздохнув, я нервно сглотнул.       Кажется, я сейчас почти себя проклял.       Разве стоили те глупости его здоровья?       И чем я только думал!..       — Садись. Я сейчас, — я положил руку Муичиро обратно на одеяло, а сам поспешил за водой и медикаментами. Также стоило перенести освещение поближе, что я и сделал, когда все необходимое для обработки раны уже было возле футона.       То ли мне показалось, то ли Муичиро что-то сказал… Но это было так тихо, что из-за шума выдвигаемых мною ящиков комода я ничего не понял.       — Что-то не так?.. — спросил брат, когда я снова оказался рядом с ним. Голос его взволнованно дрогнул. Как я и сказал ему, он уже сидел, притянув к животу колени.       Я сел на пол, устраиваясь напротив него и направляя тёплый свет андона на его руку. Теперь мне было проще разобрать, что там.       — Нужно обработать, — я постарался уклониться от ответа на конкретно заданный им вопрос, потому что и сам не знал, действительно ли что-то не так, или все в относительном порядке.       Я не хотел врать, но и пугать его тоже не хотел, когда, скорее всего, поводов для серьезного беспокойства не было. Он и без того сегодня напереживался. Нужно было поскорее все закончить и ложиться спать.       Дождь снаружи тем временем все никак не прекращался. Из окон слегка веяло приятной прохладой. Мне было комфортно, а вот Муичиро…       — Тебе холодно?.. — спросил я его, замечая на коже мурашки.       Он молча покивал, чуть ерзая и прижимая руки ближе к телу, по всей видимости, в попытках согреться. Видя это, я, подумав немного, приподнялся и, расправив одеяло, накинул его ему на плечи, прикрывая все, кроме левой руки.       Я не смотрел ему в глаза, но, кажется, даже без зрительного контакта ощутил на себе его удивление.       Боковым зрением я мог видеть, как мягко его руки берутся за одеяло и прижимают ближе.       В груди у меня неожиданно потеплело.       Как и всегда, показывал я мало, но на деле чувствовал иногда действительно невыразимо много. Как сейчас, например…       Начисто отмыв свои руки, я снова взглянул на раны Муичиро.       — Немного поболит, — сказал я, смачивая в чистой прохладной воде марлю, и с осторожностью прикоснулся к руке брата, стирая сначала пятна крови вокруг ран, стараясь делать это предельно аккуратно, чтобы не сделать ему резко неприятно.       Что меня удивило, так это то, что Муичиро вёл себя довольно сдержанно и тихо, даже когда я стал прикасаться прямо к ране. Я слышал, как он немного похныкивал, но сегодня это не шло ни в какое сравнение с тем, как иногда он плакал от такой ерунды.       Не приходилось даже особо обездвиживать: он и без того сидел относительно спокойно, руку выдернуть не пытался, не кричал.       Казалось, что… Брат сломался.       Конечно, он все еще не мог отпустить ту ситуацию, обижался, и я это понимал, но при мысли, что он может остаться таким насовсем, мне становилось не по себе.       Да, нередко меня раздражал его чрезмерно жизнерадостный, бездумный и шумный характер. Но эта жизнерадостность моего брата и он сам — то, что все еще не дает мне опустить руки и все бросить в ожидании смерти.       Я очень люблю его. Никого дороже Муичиро у меня нет и не было никогда. Мне трудно прямо сказать ему это, но это так.       Я не хочу быть злодеем в его глазах. Как и того, чтобы он менялся.       Очень… Хотелось прикоснуться к нему. Прижать к себе и не отпускать.       В последнее время я делал это так редко — по-настоящему, проявляя любовь, прикасался.       А Муичиро хоть и делал, однако очень явно этого стеснялся, не ощущая ответа. Но, к счастью, он не из тех, кому просто отказаться от того, к чему он привык. Тем более, столько чувств он неприкрыто испытывает ко мне. Иногда он может не отлипать от меня часами…       Я не могу его прогонять, когда он хочет пообниматься. Лишь в том случае, когда я совсем не в настроении. Но и собраться для того, чтобы крепко обнять его в ответ, мне, чаще всего, слишком трудно.       Раньше я делал это смело. Не задумывался даже. А сейчас…       Многое изменилось. К сожалению.       Но, быть может, не все еще потеряно.       Когда вся кровь была стёрта, я принялся за обработку ран обеззараживающим раствором. Очень боялся я того, что в процессе вдруг обнаружится заноза, но, кажется, ничего не было. Муичиро всегда сильно переживает, когда я лезу их вытаскивать. Даже если она засядет где-то совсем на поверхности. Так что я был рад, что ничего подобного не оказалось, к тому же, вероятность заражения из-за этого повысилась бы в разы…       Муи чуть дрожал, съеживаясь. Все еще старался молчать, не издавать ни звука, отчего дышал шумно и судорожно.       Мне стало по-настоящему жаль его.       Нужно было прочистить ранки по-хорошему, поэтому я немного надавливал, стараясь обработать как можно тщательнее. Муичиро было больно, и я это прекрасно видел, но все же чистота его ран была намного важнее того, что ему сейчас неприятно.       — Потерпи, — я покрепче сжал его руку. Скорее в качестве некой поддержки, не чтобы удержать в случае чего. Но он, вероятно, воспринял это именно как-то, что сейчас станет больнее, поэтому напрягся еще сильнее, — Ну, всё в порядке.       Нужно было как-то отвлечь его. Возможно, разговором. Я не был уверен, что он поддержит его, да и в том, что именно говорить я тоже уверен не был… Но все же продолжил:       — Еще немного. Сейчас перевяжем. Это уже не больно, — я провел еще раз, посильнее нажав. Муичиро тут же болезненно всхлипнул и захныкал, и я постарался сделать свой голос мягче. — Тихо. Сейчас перевяжем, а потом… Потом будем спать ложиться. Пора уже спать. Согласен?       Он покивал, поджимая дрожащие губы. Так сильно я уже не нажимал, но боль, очевидно, была сама по себе длительной. Для верности проведя еще вокруг ран, я отложил марлю в сторону, беря флакон с заживляющей мазью. Покраснения стали еще ярче, видимо, от того, как я натирал. Надеюсь, завтра это все сойдет. Хотя бы к вечеру.       Охлаждающий эффект мази должен был сделать чуть легче. Стоило экономить медикаменты, но я решил не жалеть и наносил побольше. Нервы зашкаливали, хоть я изо всех сил старался держать себя в руках.       — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил я, осторожно распределяя мазь равномерно.       Муичиро ответил не сразу.       — Больно…       — Не переживай. — вздохнул я, — Почти всё. Нужно было хорошо обработать. Больше не будет так больно.       Как только мне показалось, что мази достаточно, я аккуратно перевязал его руку в несколько слоев и, зафиксировав повязку, выдохнул. Только сейчас я заметил, насколько сильно дрожат мои руки.       Муичиро заметил это в том числе.       Никто ничего не говорил. Ни он, ни я.       Я немного посидел, успокоился. Дыхание стало более ровным, дрожь стихла… И я принялся прибираться.       — Ладно, Муичиро… Ложись спать. Я тоже пойду, — сказал я, поднимаясь на ноги. Всё же я решил, что со всем остальным лучше подождать до утра.       — Брат… — сделав несколько шагов в направлении комода, я услышал тихий, нерешительно звучащий голос брата и обернулся, — А… Добрых снов… — договорил Муичиро, опуская голову и укладываясь в своей постели. Выглядел он снова расстроенным, поникшим, на что мое сердце отозвалось жалостью. Мне показалось, что он хотел сказать еще что-то, но я не стал развивать эту тему сейчас.       — И тебе, — вздохнув, ответил я спокойно, и продолжил идти.       …Что-то странное я почувствовал, когда он позвал меня. Даже описать трудно.       Физически ощущать это было неприятно. Но в душе при этом было как-то… Тепло.       Странное чувство.       Убрав все на свои места и помыв руки, я, тихо ступая, погасил фонарь и отправился к себе.       Опустившись на свой футон, я, вглядевшись в темноту, еще раз посмотрел на брата. Лежал он тихо, спокойно, плотно свернувшись под одеялом калачиком. Возможно, уже засыпал… Пора было и мне.       Я, глубоко вздохнув, медленно лег, тоже прикрываясь одеялом. Так как мне было не очень холодно, я прикрылся посвободнее и, скрестив руки на груди, задумался, глядя в потолок.       Тихо…       Надо же… Я и не заметил, как шум дождя стих.       Слышно было, как капала вода с крыши, ненавязчивый звук какого-то течения, но дождь, кажется, и вправду уже закончился.       Обычно мне все равно на погоду, но настолько длительный дождь мог нехорошо сказаться на дереве. Практически все, что у нас есть, сделано из дерева, и дом, в котором мы проживаем, уже не нов. Это все, что меня волновало.       Протечка крыши — самое безобидное, что может быть. Погодные выкрутасы вроде сегодняшнего не такая уж и редкость в наших краях. Раньше я не задумывался об этом, но сейчас, то ли под впечатлением от дня в целом, то ли от того, как повзрослеть нам пришлось за этот год, я подумал и о таком.       И все же, всегда стоит смотреть наперёд.       Я, вздохнув ещё раз, прикрыл глаза, прислушиваясь к тишине. Уже давно я начал чувствовать усталость, так что совсем скоро заснул.       Того, как Муичиро возился, встал и пришел, я не слышал, так что неожиданное его появление рядом меня несколько впечатлило.       — Чего ты не спишь? — выдохнув, спросил я, начиная тереть глаза, чтоб быстрее прийти в себя после пробуждения.       Муичиро сидел рядом с моей постелью на коленях, кутаясь в свое одеяло.       — Я попить пошел.       — Попить? — недопонял я, — Так пей… Чего ты здесь?       — Я уже попил…       Не зная, что ему ответить, я просто лежал, глядя на него, хмуро почесывая щеку. Судя по тому, как темно вокруг было, проспал я совсем недолго. Значит, еще не утро…       — Так чего ты не спишь?       Муи молчал. Когда как моё замешательство только росло.       Спустя какое-то время, что мы провели в полном молчании, он придвинулся ко мне поближе и, медленно опустившись рядом со мной, мягко прижался сбоку, отчего мою оставшуюся сонливость тут же как рукой сняло.       Молчание продолжалось…       Действия Муичиро были неторопливыми. Навязчивыми я бы их точно не назвал. Он сохранял свою мягкость, какую-то нежную невинность. И тем не менее, я оставался в небольшом напряжении.       — Почему ты до сих пор не спишь? — спросил я в который раз. Мой голос прозвучал слишком напряжённо. Я стал опасаться, как бы Муичиро не подумал, что я чем-то недоволен.       Его дыхание притихло.       Явно брат собирался что-то сказать. Я чувствовал, как он нервничает. И, видимо, волнение было очень уж сильным: слова звучали тихо и невнятно, отчего я даже ничего не разобрал.       — Я ничего не слышу, Муичиро.       Он вздохнул. Прижался плотнее.       Я перевернулся на бок, лицом к нему, чтобы посмотреть прямо на него. При разговоре мне всегда важен зрительный контакт с человеком. Я должен видеть того, с кем говорю. Но Муичиро сразу вжался обратно, утыкаясь мне в грудь. Я стиснул зубы, чувствуя, как резко становится тепло.       — Муичиро, не жмись так сильно, — я немного отстранился, не успев задуматься, как он это воспримет. Когда он начинал делать что-то, что вводило меня в какое бы то ни было смущение, иногда я становился очень уж вредным. Чувство смущения не скрыть. И это, чаще всего, выглядит просто позорно.       Он как-то виновато посмотрел на меня, отстраняясь тоже и опуская взгляд, словно чего-то стыдясь, и мне стало не по себе.       Я тут же схватил его за талию и притянул обратно, шумно выдыхая.       — Юичиро… — начал было он, но я его прервал:       — Я не это имел в виду, — опережая мысли брата, напряженно сказал я, обнимая его поверх одеяла. Я все ещё чувствовал его волнение, потому начал в успокаивающем жесте поглаживать его гладкие волосы, мягко почесывать макушку, в надежде, что это его расслабит.       Я чувствовал, как мое сердце сжималось. Болью отзывалась вина за все то, что сегодня происходило. Обычно я практически не замечал её, или не хотел замечать, заглушая всеми силами, но что-то переменилось в последнее время.       Я чувствовал, что должен извиниться. Но подходящие слова никак не хотели идти в голову. Я ничего не мог сейчас сообразить, как бы мне этого ни хотелось.       «Как раньше уже не будет»… — то, что я единожды сказал брату когда-то, и то, о чем я слишком много думал наедине с самим собой.       Как раньше уже не будет, и это правда. Но…       Мне очень нужны наши прежние отношения с братом.       Как бы там я ни думал, какие бы выводы ни делал на эмоциях, Муичиро ничем не заслужил тех страданий, которые я ему иногда причинял, будучи не в состоянии вовремя взять себя в руки.       Он не должен испытывать подобное ни при каких обстоятельствах, тем более от меня — его старшего брата.       — Братик… — начал Муичиро, и у меня в горле встал ком. Голос его был таким мягким и робким, что хват моей руки на его талии неосознанно стал еще крепче, — Я не хотел тебя обидеть…       — В каком смысле — обидеть? — не понял я.       — Ну, я… Если я тебе мешаю, я уйду к себе… Я просто очень хотел обнять тебя. Но если тебе не нравится, я…       — Нет. Не говори такого, — я прижал его к себе плотнее, закутывая чуть съехавшим с плеча одеялом. От его слов и того, как именно они были сказаны, меня затрясло.       Муичиро прижался ко мне щекой, помолчал какое-то время… А потом я услышал всхлип:       — Я очень соскучился… — его голос дрогнул на последнем слове, и руки потянулись к лицу, начиная потирать глаза.       Я сглотнул, сжимая зубы. В носу защипало.       Стояла полная тишина. И в этой тишине все, что я слышал, был плач брата и мое собственное сердцебиение. Длилось это не одну минуту. И даже не три. Не пять… Я не знаю точно, но время тянулось неимоверно.       Я не мог сказать и слова. Не мог пошевелиться. Руки продолжали неотрывно сжимать его подрагивающее тело, а в глазах я чувствовал проступающую влагу.       — Братик, это правда?..       — О чем ты? — тихо, с прискорбием спросил я.       — Ты сказал… Ты сказал, что… Ненавидишь…       — Нет, — резко прервав его, я нервно сглотнул. Я тут же ощутил страх, как только он вспомнил об этом, — Нет. Это не так…       Муичиро, утыкаясь лицом мне в плечо, молчал, всхлипывая.       — Не плачь. Прости. Я… То, что я сказал… Всё это неправда, — я пытался успокоить его, но всё было как будто тщетно. Голос предательски дрожал, однако я всеми силами старался не подавать виду, что мне страшно, — Муичиро…       Что мне говорить дальше, я не знал. Слова все так же неохотно шли на ум, и даже если что-то приходило, попытки разобраться в этом всём на нервах не давали ничего толкового. Я замолчал, кусая губы в попытке сдержать слезы и просто прижимаясь к нему, согревая и подтыкая края одеяла к его боку.       — Я… Глупый, наверное… — слёзно сказал брат.       — Что? — я нахмурился.       Муичиро вздохнул, содрогаясь. Я прижал его покрепче. Он уткнулся молча мне в шею, не отвечая. Его сдерживаемое судорожное дыхание начинало меня беспокоить: дрожь в теле ощущалась не так сильно из-за моего хвата, и все же я чувствовал ее.       Неправильность некоторых своих ранних действий я понял и сейчас, когда Муичиро пытался сдержать «нежелательные» эмоции. От того, что я так долго пытался вбить ему в голову, что плач — это слабость, теперь он боится. Он уяснил, что я ему с остервенением доказывал из раза в раз. Сам же Муичиро никогда так не считал.       Да и родители не учили его по-другому. Все рыдания и истерики принимали как должное, изредка только оговариваясь, что так не надо. Я же никогда не понимал, что в этом хорошего, и сильно раздражался. Раньше за неумением толково разговаривать я, бывало, просто стукал его, когда он меня в край своими слезами доставал. Конечно, родителям это не нравилось.       Но, как их не стало, я почувствовал в своих руках какую-то… Власть.       Теперь не было взрослых, которые могли меня остановить, сказать, что это неправильно. Теперь в доме был главным я.       Отчего мы и пришли к тому, что имеем.       Я не понимал в полной мере, что я делаю. Сейчас же я видел своими глазами последствия… Осознавал, как Муичиро больно.       Я больше не хочу так.       Да и… Я ведь не хотел никогда…       Я убрал с глаз брата его взъерошенную от долгого лежания челку, поглаживающим движением проведя от лба к виску.       Большим пальцем аккуратно стёр влагу с его века. Слез было так много, что сразу же после этого потекло по другой щеке. Я провел по обеим его щекам, носику, обвел подбородок…       Тяжело это видеть. Его слезы…       — Ты не глупый.       — Глупый, — грустно ответил он, и снова я ощутил, как дышать стало тяжелее.       — Не глупый, — немного повысив тон, сказал я, но тут же опомнился, — Не так это.       Муичиро потер заплаканные, сильно покрасневшие глаза. Я нежно погладил его по голове, прижимая к своему плечу и вжимаясь губами ему в висок.       Наверняка ему сейчас очень плохо. Столько часов, не прекращая, плакать…       Лучше бы мне было так больно. Лучше бы я так страдал.       Я мягко коснулся его левой руки поверх бинтов.       — Как ты?       Муичиро кивнул.       — Как это понимать?       — В порядке… — неуверенно произнес он, подождав немного, видимо, обдумывая, что отвечать. Меня же такой ответ не устроил.       — Точно ли в порядке? — я нахмурился.       Муичиро снова кивнул. Тихо, скромно пряча взгляд. Слишком заметно, что он что-то скрывает, но я решил, что выпытывать у него честный ответ сейчас не время.       — Ладно… Ты знаешь, я думаю, нам надо поспать, — все еще держа его, я перевернулся на спину, хмуро закрывая глаза.       — Поспать?.. Ну да… — он заворочался. Я приоткрыл глаза и взглянул на него. Закутавшись поплотнее, он вжался в мой бок и прикрыл глазки.       Такой… Уютный.       Я покрепче его обнял, закрыл глаза и расслабился, готовясь ко сну.       — Юичиро… — услышал я уже сквозь сон. Я вздохнул и слегка недовольно промычал:       — М-м?       — Ты на меня не сердишься?       — Не сержусь. Спи.       Муичиро притих. Я закрыл глаза, в надежде, что теперь, наконец, посплю. Вместе с этим мне было непонятно, как он до сих пор не спит.       — Я не извинился до сих пор…       — Не нужны мне извинения. Ты ни в чем не виноват, — я погладил его по спине, — Давай отдохнём. Завтра с тобой поговорим, ладно?       — Хорошо… — мне послышалась легкая печаль в его голосе, — Спокойной ночи.       — Спокойной, — ответил я, все еще поглаживая ему спинку, и вскоре уснул.       Наутро обнаружилось, что воды для готовки совсем мало. Поэтому мы пошли на улицу.       Дождь уже не шел, тучи разошлись. Не было практически ничего, что могло бы указать на ту непогодь, что стояла весь вчерашний вечер и ночью, разве что вода на траве и листьях.       Краем глаза я заметил, как Муичиро задирает голову к небу. Я замедлился, взглянув вверх. Ничего особенного там не было. Видимо, как и обычно это бывает, замечтался. А сейчас и солнце не так высоко стоит, не мешает.       — Смотри под ноги, — опустив голову и продолжив путь, резко сказал я.       Само небо было нежно-голубого цвета, на которое ему всегда нравилось смотреть и любоваться. Особенно его привлекали облака. Не сказать, что я поощряю это… Он то и дело отвлекается: то от работы, то от моих домашних поручений. Его может отвлечь буквально всё. Облака, птицы, какие-то звери — хотя тех я сразу прогоняю. Благо, насекомых он боится. Сразу в реальность возвращается. Это меня иногда даже позабавить может. В общем-то, я и не особенно против. Только когда это не в ущерб делам или самому себе — если вдруг споткнется и нос разобьет.       У реки и водопада хоть и было чуть прохладнее, зато солнце грело жарче на открытом пространстве. Утро еще раннее, да и воздух после ночного дождя довольно свежий и влажный, но уже сейчас я предчувствовал дневную жару. Снова работать не даст… Хотя в город сходить можно будет — продать, что есть.       Наполнив ведро водой, я выпрямился, опуская взгляд на брата, который еще только собирался это сделать. Я обвел взглядом окружение — моя выработанная привычка оценивать безопасность. Вдруг Муичиро дёрнул меня за юкату, и я снова посмотрел на него. Моя реакция ждать не заставила.       — Гляди!       Я взглянул туда, куда он указывал. Брови мои слегка приподнялись. Это было что-то вроде удивления и озадаченности одновременно.       Чуть поодаль виднелась рыба. Но не та, что привычно населяла эту реку.       Как и в тот раз, когда мы, примерно с месяц назад, видели таких же рыб, сейчас здесь плавали похожие.       — Я их помню! — восклицал Муичиро.       Мне всё ещё было непонятно две вещи: что это, все-таки, за рыба, и нормально ли то, что она приплывает сюда.       Муичиро, встав на четвереньки, подполз поближе к краю берега. Видимо, хотел их разглядеть. Я же, в свою очередь, поставив ведро наземь, потянул его назад.       — Не надо, — сказал я твёрдо, оттаскивая его от воды. Не хотелось, чтобы он угодил прямо туда. Еще и с больной рукой.       — Братик… — он зацепился за камень, но всё же упираться не стал. Я оттащил его и, взяв второе ведро, пригнулся к реке сам, чтобы набрать воды за него. Муичиро снова подобрался ближе, садясь рядом со мной сбоку и немного прижимаясь к моей спине.       Упрямый он до чего… Я на секунду закатил глаза, отвернувшись в сторону.       Зачерпнув достаточное количество воды, я вытянул ведро к себе и, поставив рядом с первым, глубоко вздохнул.       — Пойдем. Давно уже завтракать пора.       Муичиро вдруг обнял мою руку, прижимаясь плотнее.       — Ты что?.. — я повернул голову в его сторону, машинально протягивая свободную руку к его плечу, чтобы придержать в случае чего.       Щекой он прижимался ко мне, с каким-то отстранённым выражением лица уставившись в воду.       Я тоже взглянул на рыб, что притягивали собой все внимание брата.       — Ну… Рыбы. — хмуро констатировал я, искренне не понимая, что в них такого. Не поспоришь — окрас интересный. Так и что дальше?.. — Никогда не видел? — я саркастично усмехнулся.       — Таких мы только один раз видели…       — Так видели же, — отстранившись от брата, я поднялся на ноги, беря одно из вёдер и не оставляя ему выбора, — Идём… Нечего с самого утра попусту сидеть.       Муичиро, вздохнув, проделал то же, что и я, и мы, наконец, пошли в сторону дома.       Дел на сегодня было запланировано немного. Меньше, чем обычно. Так что и не торопились мы ни в чем.       Так как я уже привык к занятости, я чувствовал себя странно, когда мы просто сидели, ничего не делая, и попусту растрачивали время. Ведь мы могли бы вести хозяйство или делать заготовки на продажу, а на деле…       Просто сидели, смотрели, как трудятся другие… Я про муравьев в лесу. А потом Муичиро потащил меня гулять.       Это было так непривычно.       То, насколько теплые чувства у меня вызвала эта прогулка.       Я не ощущал подобного уже так долго.       Поначалу было действительно странно. Мне было не только непривычно такое времяпрепровождение, но и… Даже вину я почувствовал вскоре. Сожаление.       Никто, кроме меня, не был виноват в том, что мы так отдалились. Никто и не мог быть виноват. Не было больше никого в нашей жизни. А Муичиро… Как он мог быть виноват? Хоть в чем-то…       Сначала мы неспешно гуляли по лесной роще. В тот момент мне ещё казалось, что я и согласился-то зря. Боялся, что уже совсем скоро все снова испорчу. И брату снова будет больно… Он выглядел таким радостным. Глядел на меня глазами, полными надежд.       Каждую нашу прогулку так было. А потом обязательно с большой долей вероятности происходило что-то… Что потом расстраивало.       Я не мог привыкнуть. Сомневался. Молчал.       А потом Муичиро взялся за мою руку. Держал в обеих ладошках. Таких теплых. И кожа на них была намного нежнее моей. Улыбнулся, прижался ко мне. Стал рассказывать мне что-то. Многое я уже знал, но я понимал: он просто очень хотел со мной говорить. И, кажется, при этом ему было по большей части все равно, о чем.       И я расслабился.       В основном я слушал, но разговор старался поддерживать. Так, чтобы он не прекращался.       Я разговаривал с ним на такие темы, какие бы сам никогда не поднял. Муичиро шутил, улыбался. Смеялся…       Не мог не улыбаться и я.       В основном мы где-то сидели и лежали. Муичиро хотел бегать и плескаться в воде, но я не разрешил, поэтому прогулка была не особо активной, но лично я был этому только рад. Я больше ценю покой, нежели шумные игры. Но отказал я ему лишь потому, что беспокоился за его руку, которую, очевидно, нежелательно было пока что опускать в речную воду, и которой он мог бы что-то задеть во время беготни. В остальном же я был счастлив видеть его улыбку и слышать его радостный смех.       Вечером ни у него, ни у меня, сил ни на что не осталось.       Перво-наперво по возвращении домой я сменил ему повязку, и уже потом мы сели ужинать.       Вчерашняя краснота стала не такой ярко выраженной. Значит, рана заживает, и никакая зараза там не развивается. Это меня успокоило.       — Юичиро… — позвал брат, прерывая тишину. Я, хоть и не сразу, отозвался и повернул в его сторону голову.       Как только он обратился ко мне, послышалось негромкое пение птиц и шелест листьев.       — Ты в порядке? — спросил он меня, и я в недоумении свёл брови.       — Да… А что со мной не так? — скорее мысль вслух, а не вопрос, на который он должен был дать мне ответ. Я продолжил есть.       — Не знаю, просто ты… Хмурый… — Муичиро тоже продолжил ужинать, вытягивая ноги вперед, за порог дома, — И кушать почему-то перестал.       «Хмурый?..»       Я всегда такой.       Хотя… Сейчас я и вправду что-то призадумался, сам не заметив как.       — Нет. Всё нормально, — кратко ответил я, желая не развивать эту тему. Я не был уверен в моей готовности сказать ему все, о чем сейчас думал, поэтому предпочел отмахнуться.       Я не обратил внимание на лицо Муичиро, опустив голову к своей тарелке, но видел краем глаза и чувствовал, что он замер. Обождав немного, он продолжил есть. Молча.       Свою порцию я съел раньше. Для удобства, чтобы вымыть сразу обе миски, решил посидеть и подождать, когда доест и брат.       Погода была хорошая. Не люблю использовать слово «чудесный», но Муичиро называл её сегодня именно так.       Светило солнце. Уже неярко и совсем не пригревало, так как близилось к горизонту и скрывалось за густой листвой. Небо, в свою очередь, совершенно чистое, голубой мягко переходил в персиково-розовые тона.       Красиво сейчас, наверно, у реки…       Неудивительно, что Муи так мечтателен и воодушевлен, когда залюбуется небом.       — Спасибо, — тихий нежный голос, и я ощутил на своём теле его мягкие ладошки. Я немного вздрогнул.       Снова отвлёкся. Совсем его не заметил…       Со спины я ощутил, как медленно и осторожно прижимается ко мне его тело. Мне сразу стало теплее. Даже дверь захотелось прикрыть, чтобы прохлада поступала не так активно. Его колени тоже были озябшими: я почувствовал это локтем, когда он придвинулся ко мне более плотно.       Я застыл.       Муичиро подсел совсем вплотную, мягко стискивая меня в это время в объятиях и прижимаясь ко мне.       — Да, Муичиро. Пожалуйста, — найдя точку опоры, чтобы никуда не упасть, если вдруг его самого куда-то потянет, я вздохнул.       Так близко он давно не был…       — Братик! — воскликнул Муичиро, и я, от неожиданности, снова вздрогнул.       Вот о чем я с полной уверенностью могу сказать, что мне в нём не нравится, так это громкие звуки. Когда он говорит тихо, так в разы лучше, пожалуй…       — Что?       Разжав объятия, он переполз ко мне лицом к лицу. Его глаза сияли.       — Давай поиграем!       Я нахмурился.       — Что мы, маленькие что ли, — опустив голову, буркнул я, поднимаясь на ноги и собирая тарелки.       — Мы маленькие!.. — ответил жалобно брат, — А мы ведь… Мы давно не играли…       Я на мгновение покосился на него и, выпрямившись, пошел мыть посуду.       Вот кто точно из нас маленький — так это он, как мне кажется.       — А? Юичиро… — Муичиро так и не оставлял свою неожиданную прихоть.       — А тебе на прогулке игр мало было? — я старался придать своему голосу больше мягкости, чтобы не говорить слишком холодно и не ранить его этим. Получалось плоховато. Поэтому решил дополнить: — По-моему, погуляли мы довольно весело.       Он пошёл ближе ко мне.       — Не знаю… Просто… Я скучал по этому, знаешь?       Мои пальцы, зажимавшие край миски, сжались сильнее, а все мысли о том, что я дальше должен был сделать, тут же вышли из моей головы, стоило мне услышать это. Вода все продолжала течь, а я просто смотрел. Как она пытается смыть загрязнения самостоятельно.       — Если я… Нет, я обидел тебя. Ну, если я что-то делаю не так, ты прости меня, ладно?.. Я ведь просто… — он притих. Повисла тишина. Затем он продолжил: — Я не такой умелый, как ты. И не такой умный. Я совсем не такой… Но я не хочу тебя ничем обижать, и никогда не хотел… Да? Ты знаешь?..       Я попытался сглотнуть как можно тише, стараясь не шевелиться.       — Но… Я и тебя не понимаю иногда. Почему ты так себя ведешь… Может, ты просто не знал?.. Но я ведь правда не хотел. Обижать тебя… Или чтобы ты злился.       Зубы мои с силой сжались. Когда он снова замолчал, только в этот момент я опомнился, что совсем перестал дышать.       — Брат, я… — речь неожиданно оборвалась, и он снова замолчал. Я не мог видеть его движений, лица… Но с этого момента хорошо стал слышать дыхание.       Похоже, он сильно занервничал…       Тут я вспомнил и заметил, что вода все ещё идёт. Это журчание немного вернуло меня в реальность. Воду я перекрыл, но от этого как будто стало хуже. Тишина теперь была абсолютная. Прямо как ночью. И чувствовать я себя стал как тогда. Очень похоже…       Я услышал нетвёрдые шаги.       Повернувшись в сторону, откуда исходил голос брата, я увидел, что он медленно шагает обратно в сторону двери. Как и всегда, когда Муичиро был чем-то напуган или расстроен, он поджимался в плечах, держался за одежду или за самого себя, опускал голову и резко становился очень тихим. Вот и сейчас.       Он остановился, опираясь о косяк, и стал смотреть куда-то в сторону, совсем от меня отворачиваясь. Выглядело так, словно он за что-то снова обижался на меня. Но я ведь понимал, что он на самом деле не обижается… Сейчас же я не давал ему повода.       Тогда что стряслось?..       Это меня немного озадачило.       Посидев еще немного, посуду я решил домыть потом. Сейчас было важнее поговорить с Муичиро.       Переставив миски на тумбочку, я, растерев остатки воды по рукам и сжав кулаки, пошел поближе к брату.       Волосы из-за спины и ушка упали вперед. Отчего лицо его я всё ещё не видел.       Рука было чуть не потянулась к его плечу, но я тут же остановился — не знаю, почему. Вместо этого я, потянув панель на себя, задвинул седзи, оставив только совсем маленькую щелку. Муичиро отодвинулся сам, чтобы не мешать, и сам же взглянул на меня.       — В чем дело? — медленно повернувшись к нему, спросил я. Он опустил взгляд, на что я тут же, неосознанно, в строгом жесте сдвинул брови.       — Ни в чем… Я просто извинился.       — Ты хотел ещё что-то.       — Нет. Не хотел…       Слышать это сейчас мне, конечно же, не нравилось. Оседало некой тревогой в душе это чувство недосказанности… Что-то Муичиро скрывал. А я просто терпеть не могу, когда он секретничает, что-то недоговаривает… Но я старался держать себя в руках.       — Что ты не договорил?.. — вздохнув, мягко спросил я, снова боясь чем-то его ненароком оттолкнуть или напугать. Он и так сейчас сильно нервничал.       — Это не так важно…       Каждый раз, когда я слышал от него подобное, во мне медленно, но верно закипала злость.       И сейчас такое тоже было. Я хорошо чувствовал.       Но это была другая злость.       Мне не хотелось ругать его. Как угодно обижать — не хотелось.       Я хотел его обнять. Но и отчитать тоже хотел. Но лишь ласково.       — Все, что ты говоришь — важно.       Он снова поджался. Глазки беспокойно забегали, и я сделал осторожный шаг ближе.       — И все же… Что — «это»? Что-то ты хотел мне сказать. Тогда зачем врешь? — я говорил мягко, практически не выражая эмоций, не придавая речи какой-то особой окраски. Сейчас было важно только спокойствие. И всё же, долю упрёка, конечно, было не спрятать.       Видимо, Муичиро уже давно привык к другому и все равно заметно был в напряжении.       По прошествии какого-то времени он так ничего и не ответил. Я взгляд от него не отрывал, а он то и дело беспокойно отводил свой.       Тут я не выдержал. Становилось все сложнее контролировать вырывающиеся чувства, и я, стиснув зубы, коснулся его плеч, двигаясь к нему ближе — практически нос к носу.       — Говори со мной, — произнёс я, чуть сжимая плечи брата. Получилось чуть грубее, чем я хотел. Это могло все испортить…       Тут брови Муичиро поползли вверх, а губы, прежде, чем поджаться, успели слегка дрогнуть.       С ночи я этого боялся, и вот оно…       — Муичиро… — выдохнул я.       Муичиро, мягкой хваткой сжав мои запястья, снова опустил взгляд и стал смотреть куда-то мне в шею, продолжая свое привычное избегание зрительного контакта.       — Я не хочу тебя обижать… — голос исказился. Хоть он и пытался скрыть, но было слишком отчётливо видно и слышно: он сейчас заплачет.       — О чем ты?       Муи немного помолчал. Его мягкая хватка на моих запястьях становилась чуть твёрже.       — Я подумал, что это тебя обидит…       — Что? — нетерпеливо спросил я, повысив немного голос от нервозности.       — Знаешь, я ведь очень люблю тебя…       Я хмуро сглотнул. Муичиро слегка понурил голову. Он отпустил мои руки и взялся за края своей одежды. Я тоже руки опустил. Старался следить за каждым его движением и не отрывать взгляд от лица.       — И… Мне грустно, когда ты… — я в напряжении слушал, когда он закончит. Тут вид его стал слишком подавленным, а веки задрожали, словно пытаясь удержать слезы. В глазах стоял характерный блеск. Я же не знал, что мне думать, хотя мысли о том, что он скажет, уже появлялись в голове.       Смотреть на него было… Тяжело.       В какой-то момент мне очень захотелось приласкать его. Но я пока не прикасался к нему больше.       Тут он всхлипнул:       — Братик, зачем ты… Бьешь меня?       В носу мне резко защипало. Я попытался сглотнуть комок, внезапно в горле вставший, но дышать как стало тяжелее, так и оставалось все в той же поре.       Заметив, как по его щекам текут слезы, я, нервничая, снова сжал руки в кулаки, пытаясь сообразить, что же мне сейчас делать и говорить.       Муичиро стоял, опустив голову, и сильно держался за подол юкаты, совсем не шевелясь. Только лёгкая дрожь была заметна, но и то он как будто старался скрыть.       Все это разрывало мне сердце.       Не один раз я уже понял, насколько был не прав. Но как мне вернуть всё, как было, я пока не знал. Эта неизвестность разрывала его ещё больше.       Но то, как мы с братом провели сегодняшний день, всё же давало мне светлую надежду, что когда-нибудь все снова станет как прежде.       Я был готов на все ради этого.       Я лишь не знал, с чего начать. Не знал, как вызвать у Муичиро то доверие, которое он когда-то проявлял по отношению ко мне.       Несмотря на всё плохое, что я ему делал, он все равно «не хочет обидеть меня»…       Возможно, отчасти в нём говорит страх. Но… Я знаю, что его доброта и милосердие не позволило бы ему делать то же, что делаю я. Муичиро никогда бы не поступал так со своим братом. Тем более, если бы он был старшим.       А я как брат — ужасен. Да и как человек тоже.       Осторожно коснувшись его плеча, я медленно приблизился к нему вплотную и мягко обнял, придерживая под руку. Я все ещё молчал. Муичиро тихо всхлипывал.       — Я знаю, что одних слов недостаточно, — начал я, собравшись с мыслями, — Но… Мне жаль. Ты прости меня, Муичиро.       Он затаил дыхание и дрогнул слегка.       Немного отстранившись, я потянул его чуть в сторону, собираясь отвести его на ближайший — мой — футон, чтобы он мог спокойно сесть и расслабиться.       — Пойдем.       — Куда?..       — Успокоишься.       Муичиро нетвердо шагал сбоку. Ножки его слегка заплетались, отчего он чуть не запнулся, забираясь на подиум. Крепко придерживая его и проведя под руку к моей постели, я медленно опустился, садясь поверх мягко свернутого одеяла. Брат присел тоже, робко, но всё же подползая ко мне вплотную.       — Может, тебе попить? — стирая слезы с его покрасневших щечек, спросил я.       Муичиро кивнул.       Набрав прохладной воды, я вернулся к нему и поднёс стакан к его губам. Его подрагивающие руки поднялись, чтобы взять его поудобнее, но свою руку я всё же убирать не стал, контролируя, чтобы он не торопился. Когда Муичиро напился, я отставил стакан в сторону и снова прижал его к себе.       Сидели мы так долго. Очень долго. Некоторое время сидели просто молча. В какой-то момент солнечный свет стал казаться уже не таким ярким, стало темнее, отчего усилилось чувство неуютности и напряжения.       Слушая его всхлипы, я поглаживал его по волосам, покачивал слегка — в попытках успокоить. Делал все возможное, чтобы он расслабился.       Вскоре ему стало чуть лучше.       — Не знаю, — начал я, глядя в пол, — поймёшь ли ты… — тут я замолчал, подумал. Муичиро так же, как и я, смотрел в пол, держась за коленки, — Так, как иногда делал я… Не стоило делать. Но всё, что я хотел — это защитить тебя и уберечь, — я шумно выдохнул, сведя брови. В глазах скопились слезы, — Может, ты ни разу не замечал, но мне почти так же, как и тебе, было плохо, когда я так поступал. По другим только причинам.       Договорив, я отвернулся, стараясь незаметно для брата вытереть глаза. В какой-то момент я почувствовал на себе его взгляд, но так и остался отвернутым к стене, продолжая думать, стараясь извлечь из всего множества мыслей наиболее важные, которые стоило сказать именно сейчас.       Через пару минут, когда глаза подсохли, я снова выпрямился, со вздохом взял стакан с остатком воды и сделал глоток. Муичиро тем временем сидел очень тихо.       Открывать свою душу всегда было трудно. Вот и сейчас.       Не могу решиться сказать большее.       — В общем, я хотел извиниться. Я не знаю толком, что мне сейчас говорить и как объясняться, чтобы тебе точно все было понятно… Просто знай, что на самом деле я никогда не желал тебе ничего плохого. Даже если тебе казалось по-другому. Я просто хочу… Исправиться, — я медленно поднялся, крепче сжимая стакан. Постоял немного… На Муичиро я всё ещё не смотрел. Решив оставить его пока, я неспешно пошел к тарелкам, что остались недомытыми, попутно обдумывая, что я должен буду ему договорить позже. От волнения немного подрагивали руки. Я взялся за одежду, чтобы дрожь была не такой заметной, и протер вспотевшую ладонь.       — Братик… — позади послышался грустный голос Муичиро, и я тут же остановился, — Куда ты?..       — Посуду домыть. А что?       — Я с тобой, — жалобно изогнув брови, Муичиро встал и торопливо пошагал ко мне — чуть ли не побежал. Немного подумав, я кивнул:       — Пойдём…       Всё же не хотелось оставлять его. Черт с ней — с посудой. Но, кажется, я сильно переволновался, поэтому мне и захотелось отойти ненадолго, заодно ему дать возможность посидеть наедине с самим собой. Но раз ему захотелось пойти со мной, я, конечно, не против…       Посуду мы помыли молча. Солнце уже почти село, на улице и в доме заметно темнело. Ощутимо потянуло прохладой, и я плотно прикрыл дверь. Пора было ложиться отдыхать.       Муичиро, уже устраиваясь на моем футоне, заворачивался в одеяло, сначала неуклюже сползая на пол, а затем спихивая постель ножкой. Я едва заметно усмехнулся, в недоумении хмуря брови:       — Что ты делаешь?       Сразу после моих слов он перестал возиться и притих.       Я сделал пару шагов ближе к нему.       — Тебе принести твоё?       Муичиро хмыкнул, отказываясь. Я вздохнул и, подойдя к своей постели, сел рядом на корточки. Муи, привстав, отодвинулся, освобождая мне пространство.       — Что тут тебе, комфортнее? — я лёг рядом, предварительно все поправив.       — Угу… — тихо согласился он, плотнее кутаясь в тонкое одеяло и занимая половину моей — и без того маленькой — подушки.       «Я ведь тебе всегда уютнее расстилаю…» — в недоумении и с некоторой обидой подумал я, но тут же подвинулся к нему ближе, поворачиваясь на бок. Муичиро глядел на меня — немного сонными глазками. Возможно, они казались ещё более уставшими от того, что он недавно плакал.       — Как ты себя чувствуешь?       Муичиро промолчал, отводя и опуская взгляд. Я закусил губу. Немного подождал. Он всё ещё молчал и, кажется, не знал, что говорить.       Я коснулся его теплого плеча, выставляющегося из-под одеяла. Слегка провел по волосам, разглаживая, чтобы не спутались, и убрал их ему за спину. Затем медленно, не делая резких движений, обнял его. Несмотря на практически одинаковое телосложение, его тело казалось мне таким… Хрупким.       Я гладил ему волосы, спину. В какой-то момент почувствовал легкую возню: это он попытался прижаться ко мне ещё ближе, не высовывая рук из-под одеяла.       На самом деле, брат очень милый. Особенно когда тихий, спокойный — как сейчас…       Я уткнулся носом ему куда-то в макушку, вдыхая хвойно-древесный аромат, прикрыв глаза. Трепетно вжался губами в висок.       — Муичиро… Прости меня ещё раз. Ладно?       Муичиро покивал, укладывая голову на моём плече.       — Ничего. Но… Не бей меня, пожалуйста?..       — Не буду, — я ответил незамедлительно.       Он об меня потерся и, едва выставив руки, доверчиво прижался ко мне, складывая их у меня на груди, отчего я почувствовал себя так, словно укрываю крошечного котенка. Тут его голова сонно поникла.       — Устал? — тихо, почти шёпотом — чтобы не напугать — спросил я. Брат повторно кивал в ответ, делая это уже довольно лениво, совсем не активно.       — Устал… — его только что приоткрывшиеся глазки устало взглянули на меня и почти сразу же закрылись снова.       Нагулялся. Вот уже и спит почти.       Я погладил Муичиро по плечу, слегка сжал его и обнял немного плотнее.       — Ну, спи тогда, — выдохнул я, тоже прикрывая глаза, стараясь дать своей голове разгрузиться.       Полный печали голос брата меня очень беспокоил. Он звучал так тихо и подавленно.       До чего же я его довел…       — А ты?.. Ты тоже спать? — Муичиро немного завозился.       — Так что же ещё мне делать… — я нахмурил брови и прижал его крепче.       Глаза Муичиро неотрывно смотрели в мои. Уже через каких-то пару секунд я почувствовал, как напряжение со лба уходит. Взгляд его добрых глаз как всегда такой мягкий…       А затем он мне улыбнулся.       — Юичиро… Спокойной ночи, — сказал Муичиро, обнимая меня, и я почувствовал себя как никогда… По-особенному.       Моя рука, лежавшая на его плече, медленно переместилась ниже и плотно, но одновременно с этим нежно стиснула в ответном объятии его талию.       Он улыбнулся…       — Добрых снов, — я немного поправил подушку и, приняв более удобное положение, двинулся к нему поплотнее. Веки Муичиро заметно тяжелели, и, когда я решил посмотреть на него последний раз перед сном, глаза его были уже закрыты.        «Как думаешь… Мы станем когда-нибудь снова счастливыми?»       Уголки моих губ горько приподнялись.       Практически каждый день нашей нынешней жизни для меня — невыносимая безнадёжность.       Я бы хотел всего самого лучшего для своего брата. И тоже хотел бы быть всегда только с ним.       Чтобы он мог жить спокойно и комфортно. В теплом, прочном доме. Чтобы никакая скотина не могла навредить ему. Чтобы каждый день, без исключения, он смеялся и улыбался.       Благополучие моего брата — это и есть мое счастье.       Но пока что, кроме себя, я ничего не могу изменить. Но для своеобразного счастья мне хватит, пожалуй, и того, что он просто со мной. Главное, чтобы он был в порядке.       В целом, ничего мне больше и не нужно.       А за самого Муичиро я не могу ничего говорить. Но я очень хочу надеяться, что он не утратил свою веру в меня, и так же, как и я с ним, он чувствует себя со мной действительно хорошо.       Его грудь размеренно опускалась и поднималась в выровненном дыхании. Закрытые глазки едва подрагивали. Слезы из них уже, кажется, не текли, но я всё же приложил к его щеке ладонь, намереваясь стереть всю влагу. Муичиро немного вздрогнул, стоило моей руке соприкоснуться с его щекой, но тяжёлые веки лишь слегка разомкнулись, почти тут же закрываясь вновь, только постонал он что-то. Я мягко провёл большим пальцем по его коже и, переместив руку ему на макушку, осторожно поцеловал его в лоб.       — Ладно. Спи…       А затем я лёг обратно, уже до утра прижимая братика к себе.       Но я, конечно, предпочитал думать, что в этот момент я прижимаю его к себе на всю жизнь.       Все-таки, я очень люблю его…       Я не верю ни в Бога, ни в Будду, ни в Создателя.       Но Муичиро будет счастлив. Я поклялся в этом Вселенной.       И я прошу только еще один шанс, если я его заслуживаю.