Alejandro

Сатору — треклятая чудесная райская птица. У него очаровательно топорщатся спинные черные перышки, что причудливым воротником выглядывают из-под футболки. Он издает море чирикающих звуков, пританцовывает под Гагу в наушниках, беззаботный и яркий, он мурлычет «Алехандро» рядом с кофеваркой и грея о нее ладони. Аквамариновый переливающийся щиток на груди забавно шевелится… будто он все еще борется с собой, пытаясь загнать в угол вторую сущность. Скачет по кухне, отвратительно шумный для этого утра. Гето встает на ноги. Он водит носом, шевелит второй парой ушей, делая бесшумный шаг в направлении нихрена не подозревающей птицы. Рот наполняется слюной. Сугуру думает о весне, брачном периоде, о том, как тявкает рядом с Годжо и выпускает… выпускает хищника слишком часто. А тот чуть ли не птичий переклич решает повторять, лишь бы пернатый глянул в его сторону. (В деревне, он воровал соседских кур, пока мама не поймала его на этом)… Взмах иссиня черных перьев и рваный выдох: — Don't call my name Don't call my name, Roberto, — он покачивается в такт музыке, прикрыв глаза и добавляя в кружку неприличное количество сахара. Вот танцы с бубном, это все про него. Крылья непроизвольно громко хлопают, шуршат, пока Годжо, кажется, для самого себя чересчур привлекает внимание. (Для того, чье физическое тело имеет шесть глаз, птица является потрясающе слепой. Лисе же в плюс) Лиса смотрит. Заинтересованно водит носом, пялится на топорщащийся у основания крыльев пух… Гето борется с внутренним хищником. Гето держит в узде себя, тявкающую голодную лису, которой эти брачные танцы скорее напоминают стриптиз, перед последним ужином. На зубах буквально хрустит от фантомных тонких костей. Вторая сущность жадно щелкает пастью в моменте, когда Сугуру обнаруживает себя прижавшимся лицом к чужим крыльям. Сатору, чертов дурак, даже бесконечность не активирует, лишь замирает складывая крылья и опасливо косится в сторону лисы… Сквозь проводные капельки наушников затихают мягкие басы песни. Лиса обводит тонкие выпирающие косточки языком, мелкие пушинки липнут к уголкам губ. Гето трется лицом о спинные перья, прихватывает их губами и чуть прикусывает кожу на шее. Слишком близко. Слишком жарко. Пространство для маневра абсолютно не представляется. Годжо… треклятая райская птица, зажат между голодной тварью внутри и столешницей. — Сугу… — Если скажешь еще хоть слово или шевельнешься хоть на миллиметр… я нагну тебя прямо посреди кухни, вот на этом самом столе. И сожру. В каком именно плане, ты знать не хочешь. Сатору — треклятая чудесная райская птица. Сугуру вжимается пахом в чужие бедра и видит, как забавно дергается черный хвостик из-под спальных штанов. Сатору… катает мысль в голове, это слышно, как ехидно насмешливо он обдумывает эти слова. Скорее перспективу быть «съеденным». Гето молится всем известным богам, лишь бы не сорваться. Не вцепиться клыками, не причинить вред, не… Не сделать больно, спустив чертовы серые спортивки с чужих бедер, стыдно нашептывая на ухо, мол, какой чирикающий и неприлично звонкий мальчик так и нарывается скача по кухне. Он обожает, когда Годжо краснея прикрывается перышками, неразборчиво что-то лепечет в подушку, но… но сейчас правда не лучшее время. — Могу почирикать? — елейно и сладко тянет он, прогибаясь. Спинные перья пушатся и слышно, как поднимается аквамариновый щиток на груди. Картина абсолютно сногсшибательная. Черный слишком контрастирует с чужой-родной природной бледностью, Сугуру бережно, почти невесомо скользит ладонью по горлу чувствуя, как то вибрирует из-за рождающегося внутри чирикающего звука. Годжо буквально растекается, ложась грудью на столешницу и расправляет крылья, загнанно дышит. Хвост кокетливо приподнимается, будто приглашая. И Сугуру соврет, если не скажет о том, что это зрелище сводит его с ума. Он думает о том, что хотел бы вцепиться зубами в это крыло, он думает, что хотел бы… утонуть в мягком пухе, сгрести ладонью перышки или прижимать к ним вибратор, слыша, как Сатору, абсолютно потерянный ерзает на простынях, хлопает огромными крыльями и издает звуки. От человеческих, до звонких птичьих трелей. Так что хочется тявкать. Так что хочется щекотать его пушистым хвостом между ног и отыгрываться за каждую шутку про лисо-мужа. Гето смеется, приоткрывает рот и все-таки кусает. Прямо за крылышко, что так смешно дергается перед носом. Чириканье отражается звонким эхом от потолка кухни. Звонкий. Какой же Сатору шумный. — Я начну с твоих крыльев, — ласково и спокойно шепчет Сугуру. Расстояние между ними жалкие миллиметры, да слой одежды. Он игриво спускает чужие штаны до колена. — Вылижу все чувствительные перышки, а потом свяжу тебя, как курочку на званный ужин. — А фаршировать меня будешь яйцами? — Скорее, — наигранно задумчиво, произносит тянучкой слов Гето, щекоча черно-рыжим толстым хвостом бледные бедра. — По самые яйца. Но концепт ты уловил. Ты станешь переполненным до такой степени, что вставлю в тебя ту прозрачную пробку. А после, в любой момент, когда захочу, буду задирать твой милый хвост и любоваться своей работой. Он бы вылизал его. Долго, очень. Чтобы розовые мышцы ануса трепетно сжимались вокруг языка и пальцев, пока он растягивал эту птичку, что так жаждет найти пару в свой брачный период. К сожалению, сейчас у них не так много времени. В своей комнате сейчас Сёко, лениво наносит патчи под глаза и массирует роликом впалые щеки, Ю ворочается в постели, а Нанами собирается в душ. Это значит, что до того, как все потянутся к завтраку, у них есть минут десять, может пятнадцать. Благослови Будда лисий слух. Иногда — это дар. По осени — проклятье, когда внутренняя лиса, гавкая и порыкивая, готова рыть половицы, лишь бы выцепить чертовых полевок, что сбегаются жить под пол общежития. Хорошо было в деревне… иногда он ловил мышей ртом, в детстве… Сугуру высвобождает напряженный член и аккуратно укладывает тот на чужой черный хвостик. — Покажешь, что прячешь, Тору? — и добивая крышку гроба вменяемости. — Порадуешь меня, маленькая райская птичка? Капля предсемени стекает жемчужным вязким следом по хвостику, что приподнимается, открывая самый желанный вид на ягодицы. — У… У Иэйри в шкафчике рядом с хлопьями есть смазка, — Годжо, полуоборачивается, смотря космической синевой из-под слезящихся ресниц. Плачет он, будто ангел с древних античных скульптур. Совершенно, как киношный актер, как лучшее произведение искусства. Порок и невинность в одном флаконе. — А кто сказал, что нам понадобится смазка? — блеф, конечно же, но ради секундного замешательства это стоит сказать. Сугуру смеется, потираясь стояком об округлую задницу. Отшлепать бы его. Долго, чтобы кожа покраснела, а отпечатки ладони не сходили еще пару дней. (Лиса требует прикусить аппетитную часть). — Шучу. Мощные черные крылья шуршат, расправляясь, грозя снести несчастную кофеварку со столешницы к хренам. — В жопу тебя с таким приколами, — Сатору прикрывает глаза и пытается развести ноги чуть шире. — Скорее тебя, — возвращая тупой каламбур, хмыкает Гето, доставая из навесного шкафчика початую бутылочку смазки. Что она там делает и тем более, откуда Сатору знает про нее, спрашивать не хочется. Запах ванили и карамели… вязкая, теплая, она орошает пальцы и стекает на ямочки поясницы Годжо. — Сведи ноги обратно, — он смазывает быстрыми движениями область меж стройных ног. Он бы правда хотел трахнуть Сатору по настоящему, но даже для минета у них сейчас катастрофически мало времени. — Умничка, Птичка. — Назовешь так еще раз и… — Будешь сладко чирикать у меня под окном в пять утра, Воробушек? Себя не обманывай, Тору. Ты раньше двенадцати с кровати иногда не сползаешь. — Сказал человек, который роет нору в кро… ар.х… блять, — Годжо теряет мысль на середине, стоит пальцам помассировать заветную точку под яичками. Он натурально пищит, чирикая и дрожа всем телом. Гето самодовольно прячет улыбку в спинных перышках. Пух забавно забивается в нос, но ему плевать. Он трется головой о перья, ласкает напряженный член Годжо, вслушиваясь в рождающиеся внутри его груди звуки и жалкое лепетание слов. Мешанина, каша из: «Пожалуйста» и «хочу больше». Лисий хвост играется с чувствительным местечком под голыми коленями, Сатору скребет столешницу ногтями, выгибается под нереальным углом, пока Гето неспешно толкается меж чужих бедер, довольно лапая мягкие округлые ягодицы. Он оттягивает их, любуясь не растянутой дырочкой. Рот наполняется слюной, трудно удержаться от порыва и плюнуть. Вязкая нить неровно попадает на мелкий черный пух и ложбинку, затекая именно на не растянутые мышцы. — Просто просунь в меня палец… Пожалуйста, Сугуру, пожалуйста, — этот голос, музыка для ушей, мелкая дрожь, подтекающее с члена семя, что сейчас лучше любой смазки. — Тебе и пальца не хватит. Ты же жадный, Тору, — дразнится Сугуру, щекоча кончиком волос чувствительное местечко за ушком. Видно, как мраморно-бледная кожа краснеет от возбуждения и стыда. Гето накрывает свободной ладонью, руку своей персональной райской птички, переплетая пальцы вместе. Он знает, Сатору уничтожит этот тактильный контакт. — Такой разнузданный и жаркий, так и требуешь нафаршировать тебя. Может даже и яйцами. Как думаешь? Принял бы в себя игрушку или что-то подобное? Одно из проклятий, что я поглотил могло бы сделать это с тобой. Скользкие, овальные, внутри тебя. Был бы настоящей птичкой. Черные крылья резко распахиваются, а руку, что все это время надрачивала Годжо в такт фрикциям орошает горячая струйка спермы. Внутренняя лисица довольно облизывается, принюхиваясь, понимая, что получила, то чего хотела. Съедать Годжо таким способом до безумия интересно. — Чщщ, ты молодец, Тору, побудь в такой позе еще пару секунд, — собственный оргазм, лавой подступает, Сугуру приподнимает дрожащий хвостик, пачкает перья семенем и приставляет головку к едва ли растянутому входу. Он трется ею о трепещущий анус, разминает его остатками смазки, давит и додрачивает себе, спуская меньшую часть во внутрь. Остатки стекают по крепким ногам всхлипывающего и расплывшегося, разрушенного и расплескавшегося после финала Сатору. — В следующий раз попробуем, как ты сказал, — вяло нарушая устаканившуюся тишину словами, бормочет он. До поплывшего мозга доходит не сразу. Гето слышит, как по коридору неспешно идет Сёко, шлепая босыми пятками по полу. Он шустро помогает натянуть штаны на Годжо, не заботясь о следах, поправляет собственные брюки и смывает остатки семени в раковине. — Ты сейчас… — Про яйца, — отлипая щекой от столешницы и смаргивая остатки слез, бормочет эта катастрофа. Он обрушивается объятием из перьев, рук и ног, на Сугуру, как снежная лавина, все что остается — это ловить. — Звучит секси. Иэйри заспанная с отпечатком подушки на щеке, дергает острым кошачьим ухом в проходе на кухню. — Не хочу ничего знать, — зажимая нос, ворчит она, доставая из шорт пачку сигарет. — Про последнее в частности и… откройте окно! Ужас. Как от вас несет…