черëмуха белая переболит в груди

горбовский тянет его за руку ближе к бетонной набережной, необычно пустующей в это время. медленно ползущие суда разрезали мутные воды моря, истошно кричали чайки, разливался нежный сладкий запах цветущей черемухи. — попробуй, — он протянул камиллу уже тлеющую бумажную трубочку. у камилла на носу защита докторской и незаконченные исследования. поэтому он решает открыть начало изучения ещё одному феномену. в конце концов, горбовскому действительно сложно отказать. тем более камиллу. дым заполнил лёгкие и камилл закашлялся от неумелости. тут же на плечо легла большая ладонь горбовского, а его лицо освещала улыбка. кажется, ему удалось позабавить леонида. или он сам по себе одна большая забава. — ну, как тебе? — как будто черёмуху пожевал, — честно ответил камилл. горбовский хмыкнул. — а ты уловил суть, — наставнически подтвердил он, затягиваясь очередным вдохом. у леонида андреевича горбовского за спиной плеяда успешных разведывательных межпланетных рейсов, весомое имя в высших кругах и небольшая вредная привычка, на которую верх закрывает глаза. — простейший гомолог хлорацетофенона, — бросил горбовский, — прошлый век, но люблю ретро. простейший — не то слово. камилл почувствовал, как голова начала мутнеть, а мир перед глазами начал набирать центробежную скорость. видимо, это заметил и горбовский. — ещë? камилл кивнул и тут же пожалел об этом — перед глазами мир тут же полетел со второй космической скоростью вместе с головой, словно преодолевая гравитационное поле. в губы тут же сунули трубочку. — всё-таки такая дурь тебе ещё тяжеловата, дорогой камилл. сказал бы камилл, что горбовский явно тяжелее, чем пара граммов травушки, которую они раскуривают, но не стал. вместо этого он позволил себе фривольность и тяжело опустил голову на плечо горбовскому. мягкая фланель рубашки приятно ощущалась щекой, а буйная голова на некоторое время обрела покой. бережно гладящая ладонь горбовского добавляла всей ситуации безвременья и безмятежности. словно и докторская можно подождать, и исследования, и вообще всё в этом бессмысленном мире... — хорошо-о, — протянул горбовский. камилл лишь поддерживающе промычал и ослабевшими пальцами забрал у него папиросу. горбовский попросил его вдохнуть побольше и не выдыхать, пока он не скажет. камиллу казалось, что его мозг отключился от реальности абсолютно, поэтому выполнить просьбу леонида не составило труда. губы горбовского были ужасно сухими, а рот был ужасно сладким от выкуренного. будь камилл чуть трезвее, он бы яро протестовал против такого неожиданного жеста. сейчас же он только слабо упирался руками в грудь горбовского в попытках оттянуть неизбежное. — леонид, подождите, — тихо произнёс камилл, наконец отстраняя горбовского от себя. лицо визави плыло в дымке, который послушно камилл вдохнул, — мне нужно... камилл тут же дëрнулся в сторону густых аккуратно остриженных кустов. послышались неприятные звуки. спустя несколько минут камилл обнаружил себя сидящем на поребрике недалеко от места происшествия. горбовский сидел с ним, успокаивающе поглаживал по сгорбленной спине и задумчиво докуривал косяк. голову кружило как на карусели — последовательно-центробежно и бесновато хорошо. — я совсем запамятовал, — меланхолично сказал горбовский, — что «черёмуха» в малых дозах даёт отравление. — а теперь подумай, насколько твой организм прокурен, — камилл наконец смог сказать что-то связное. — к слову, она и не в малых убивает напрочь. — и не говори, — в ответ горбовский в последний раз пыхнул папиросой и методично растëр её кончик об бетон. в весеннем воздухе стоял запах цветущей черëмухи, разносимой прибрежным солëным ветром.