Ты нужен мне

      Минхо просыпается от того, что рядом прогибается матрас, а затем кто-то сильный, обняв альфу за талию, настойчиво притискивает его к своей груди, и Минхо начинает различать ревностный запах моря. — Джинни? — сипит он: голос спросонья не слушается, срывается на последнем слоге.       Минхо, получив в ответ согласное воркование, переворачивается на другой бок и сразу наталкивается на сухие пухлые губы. Они тычутся в щёки, скулы, шею, изредка выпускают наружу зубы, чтобы оставить на запаховой железе, ключицах, ярёмной впадине яркие отметины. — Джинни, малыш, постой, — стонет Минхо, пытаясь оторвать от себя омегу. — Подожди, говорю!       Хёнджин подчиняется, но разочарованный муркающий звук срывается с его губ. — Нельзя?..       Омега хмурится, его глаза блестят разочарованием и обидой. — Блять, прости, хён. Прости, что полез, я не подумал, — причитает он, выпутываясь из одеяла. Ткань не слушается, заставляя Хёнджина зло ворчать и нервными движениями пытаться вынуть ноги из образовавшихся складок.       Минхо откидывает голову, вздыхает, и, тряхнув головой, хватает омегу за кисть и роняет на себя. — Глупый, я не говорил тебе, что против. Что ты себе надумал? — Прости… — снова начинает Хёнджин, но Минхо касается пальцем его губ, прося замолчать. — Я здесь, с тобой, слышишь? — шепчет он на ухо омеге. — Весь твой.       Хёнджин кивает, воздух рвётся из его лёгких натужными волнами. — Спасибо, — еле слышно произносит он и тычется носом в ладонь альфы.       Минхо улыбается, тёплый светлый смешок слетает с его губ, прячется в волосах Хёнджина. Альфа целует омегу в макушку, крадётся губами ниже, к загривку, лижет выпирающие позвонки. — Я хочу поставить тебе метку, — рычит Минхо, вдавливаясь в ягодицы омеги. — Поставь, — шелестит Хёнджин. — Брачную, — уточняет альфа. — Я знаю. Поставь.       Минхо восторженно стонет, одной ладонью оттягивая ворот футболки омеги, а другой настойчиво прихватывая встопырившуюся ткань шорт. Он приподнимает длинные волосы на затылке Хёнджина и жадно, ревностно дышит, прижавшись носом к коже у маленьких завитков чуть выше выступающего позвоночника.       Хёнджин всхлипывает, когда альфа кусает, но не отстраняется, его запах вьётся вокруг Минхо свежими сильными волнами. Он почему-то ведёт себя активнее, чем обычно, его омежья застенчивость отступает перед каким-то сильным внутренним чувством. Минхо не удаётся его разгадать, понять, чем руководствуется Хёнджин, когда разворачивается к нему всем телом и валит его на кровать, вжимая обе кисти в матрас.       Он смотрит на альфу сверху вниз, одной рукой отводит его колено в сторону, чтобы протиснуться между бёдрами и навалиться всем весом, стать ближе. Омега настойчивым движением задирает футболку Минхо и трогает его везде, куда только может дотянуться шаловливыми пальцами. Что-то необузданное, абсолютное в своём собственничестве зарождается в зрачках Хёнджина, когда он оглядывает его тело, проходится членом по вздыбившимуся паху альфы.       Минхо его не понимает. Он ни разу не видел Хёнджина таким. Обычно его омега нежно-страстный, сладкий, трепетный, когда растекается по постели Минхо и растворяется в воздухе фальцетными стонами.       И мать твою, как же Минхо хочет такого Хёнджина!       Альфа внезапно приходит в себя, чувствует, что омега уже по-хозяйски щупает ладонью под резинкой штанов, и Минхо не может выкинуть из головы, что ему неудобно так лежать. Хёнджин должен чувствоваться не так, совсем не так.       Точно! Ему нужно сесть выше, иначе будет тяжело…       Минхо с облегчением прикрывает глаза, когда тянет омегу на себя и тот ягодицами опускается на его пах. — Вот так вот, — рычит Минхо, высвободив запястья и с силой придавливая Хёнджина за талию к себе. — Будь покорным, омега, прими от своего альфы всё. — Я… Я… — бормочет Хёнджин, но замолкает, когда Минхо отточенным движением скользит мимо кромки шорт и белья и кончиками пальцев размазывает по входу скопившуюся смазку. — Джинни, ну же, расслабься, — воркует Минхо. — Твой альфа не причинит тебе вреда. Что такое случилось?       Хёнджин тяжело дышит, хнычет сквозь зубы, потому что Минхо уже гоняет двумя пальцами внутри, с наслаждением слушая мокрые звуки и скулёж.       Альфа приподнимает голову, мажет губами по ямочке у носа, заглядывает в глаза омеги и почти что видит, как замирает и истаивает с ресниц напряжение, затаившееся в Хёнджине. Он, до этого особенно активный, действенный, в момент оседает, покоряется, позволяет Минхо брать себя, действительно принимает всё, что тот ему даёт, даже когда альфа, глубоко рыкнув, в конце концов кончает внутрь. Омега последний раз рвано втягивает в себя воздух и на выдохе, переходящем в глухой сорванный стон, забрызгивает грудь Минхо вязким теплом. И окончательно обмякает. — Укуси меня тоже, — хрипло бормочет альфа, чувствуя, как приятно его обволакивает омежье нутро. — Н… чу… — Ммм? — переспрашивает Минхо. — Не хочу, — шепчет Хёнджин и утыкается носом в шею Минхо, поближе к железе. — Джинни, — шепчет альфа, легонько потряхивая его за плечо, — всё нормально? Ты необычно себя ведёшь. Течка приближается? Что-то болит?       Хёнджин молчит, дышит Минхо в шею. — Джинни?       Альфа убирает волосы с его лица, чуть отстраняется, чтобы посмотреть на омегу, и понимает, что тот спит. Вот так внезапно, без особых причин он никогда не отключался, а сейчас сопит на груди Минхо. Минхо 0:23 Ликси Не спишь? Есть вопрос Ликса 0:23 Нет, не сплю Что случилось ? Минхо 0:23 Джинни когда-нибудь вёл себя странно во время секса? Или после него Ликса 0:24 В смысле, странно? Минхо 0:24 Ну Поначалу он слишком активничал А после секса сразу отрубился И ещё Ликса 0:25 Ммм ? Минхо 0:25 Как бы это сказать... Он отказался ставить мне метку Ликса 0:26 ЧЕГОООО Минхо 0:27 Вот и я не понимаю Всё было, как обычно Как ему всегда нравилось И я думал Блять Я поставил ему метку Я сделал его своим Но он Он просто сказал, что не хочет Где я проебался?! Ликса 0:28 Так Минхо Стой Послушай меня Может, ты не расслышал? Минхо 0:28 Да нет! Он так и сказал Не хочу Ликса 0:28 Ладно, ладно 0:29 Я верю тебе Знаешь Сейчас мы вряд ли сможем разобраться В этом всём Но завтра обязательно поговорим с Чаном Он точно что-то придумает Я уверен Минхо 0:30 Да, я знаю Просто Ликса 0:30 Чувствуешь себя неспокойно? Минхо 0:30 Да Ликса 0:31 Прийти к тебе? Минхо 0:31 Пожалуйста Но ненадолго Я не знаю, как может отреагировать Джинни Если почует тебя Ликса 0:32 Окей       Минхо откладывает телефон и удручённо вздыхает: у него ни единой мысли, что могло стрястись с омегой, и самое страшное, что он даже не понимает, виноват ли в чём-то. Он гладит Хёнджина по голове, натягивает на него одеяло, устало, но тепло улыбается Феликсу, когда тот тихо входит в спальню. — Привет. — Привет, — отзывается Минхо. — Спит как убитый, — качает головой Ликс, заглянув Хёнджину в лицо. — Обычно он очень чувствительный к запахам своих омег. — Мне страшно, что я сделал что-то не так, — бормочет Минхо, глядя в пустоту. Его ладони стискивают простынь, нахмуренные брови прокладывают по переносице глубокую складку. — Родной, — шепчет Феликс и, наклонившись, целует альфу в нос и губы, — ты очень заботливый человек, поэтому я знаю, что ты бы не навредил кому-то из стаи сознательно, так что не загоняйся, хорошо? Завтра переговорим с Чаном и, если потребуется, вызовем врача — в его руках Джинни точно будет в порядке. А сейчас постарайся ни о чём не думать. Я побуду рядом, пока ты не заснёшь.       Минхо кивает, всё ещё чувствует себя виноватым, но после слов солнечного омеги на душе становится немного светлее. Конечно они всё обсудят с вожаком и тот примет нужные меры! И Хёнджин снова вернётся в норму. Обязательно вернётся. Минхо всё для этого сделает.

💘

— Обеспечьте ему хороший сон, несколько раз в день давайте лёгкую еду. У него по всем признакам сильное эмоциональное истощение, которое начало переходить в физическое, поэтому он и отключился. Я вколол вашему омеге лекарство, которое должно привести его в норму, но он ещё несколько часов проспит и ему потребуется несколько дней на восстановление. А вообще, — понизив голос, продолжает врач, — я бы посоветовал вам как вожаку разобраться в причинах его состояния. Омеги — хрупкие существа, и, если должным образом не следить за их здоровьем, всё может закончиться не лучшим образом. Хорошенько подумайте об этом.       Чан хмурится и кивает, сжимает губы, стараясь сдержать нервную дрожь. Он слишком много времени проводил вне дома и упустил момент, когда баланс внутри стаи пошатнулся и Хёнджин начал недомогать. Он должен был заметить это раньше, помочь своему щенку… — Чани, всё хорошо, успокойся. Ты не мог знать, — шепчет Сынмин, обнимая альфу со спины. — Никто из нас не знал — настолько хорошо он скрывался.       Ладно, может быть, ему просто стоило быть внимательнее, а винить себя… Да, может, хотя бы в этот раз ему стоит не заниматься самобичеванием. — Спасибо, — устало бормочет Чан в ответ, откидываясь головой на плечо омеги. — Спасибо, что вы всегда со мной. — Конечно мы всегда с тобой, — тихо смеётся Сынмин. — Ты ведь наш вожак. А мы — твоя стая.       Чанбин, проводив врача, кивает из коридора, подтверждая слова Сынмина, Чонин щурит глаза, слабо улыбаясь: сейчас у него самого не так уж и много сил, потому что, когда вожак занят, на него автоматически перекладывается вся забота об омегах. А те, встревоженные, сейчас особенно сильно нуждаются в ласке.       Младший альфа целует Джисона и Феликса в лоб, выпускает больше успокаивающих феромонов. Ладонью дотягивается до Минхо и гладит его лодыжку, говоря: «Всё хорошо, ты ни в чём не виноват. Мы с тобой».       Минхо переводит на Чонина уставший взгляд, у него совсем нет сил, чтобы как-то выразить благодарность: мысли о Хёнджине успели измотать его до состояния серого тревожного существа. К тому же, то, что омеге стало плохо в его постели — в его гнезде! — сильно встревожило внутреннего альфу.       Чонин закидывает голову, чтобы перехватить взгляд усевшегося на диван Чанбина, и тот понимает его без слов: обнимает Минхо за талию и утягивает к себе на колени, чтобы дать ему возможность ощутить тепло своего альфы и его безусловную поддержку. — Давай, иди поближе к Чонину, — говорит Чан, подталкивая Сынмина к остальным омегам, и тот, клюнув вожака в губы, утекает в сторону младшего альфы. — Давайте сильно не переживать, раз врач дал положительные прогнозы. Дадим Джинни отоспаться и отдохнуть — и потом разберёмся с тем, что случилось. Всё равно никто, кроме него, не расскажет, что происходит.       Стая отзывается мягким ворчанием и сбивается в кучу, приглашая Чана присоединиться. Они обнимают его со всех сторон, даже Минхо немного приходит в себя. Всё-таки они друг для друга — главный ресурс, главная поддержка. Дом.       Хёнджин и правда просыпается совсем скоро, но капризничает и отказывается от еды. Феликс оказывается единственным, кто может уговорить его съесть пару ложек. — Чан, я очень хочу с ним поговорить, — тихо проговаривает Минхо, устроившись на кровати вожака и обнимая его со спины. — Я должен выяснить, что случилось, я чувствую, что ответственен за всю эту… ерунду. И мне очень больно осознавать, что я ничем не могу ему помочь.       Он всхлипывает, зарывается лицом в волосы на затылке Чана, пытается успокоиться, вдыхая его запах. — Минхо, я тоже хочу ему помочь и мне тоже больно, и я прекрасно тебя понимаю, — лидер поворачивается лицом к альфе, гладит его большими тёплыми ладонями по влажным щекам, — но ему нужно время. Сейчас он слишком слаб. Дай ему возможность прийти в себя и не испытывать лишний стресс. И о себе не забывай. Тебе тоже нужно хорошо есть и спать, а ещё не грузиться лишними мыслями. Постарайся, ладно? — Хорошо, — расстроено шепчет Минхо, быстро моргая ресницами, чтобы снова не расплакаться. — Я пришёл, — раздаётся со стороны двери голос Чанбина, и Минхо от неожиданности вздрагивает, и вопросительно смотрит на вожака, пока тот успокаивающе гладит его по предплечью. — Мне нужно отойти поговорить с директором, — поясняет Чан. — Ничего серьёзного, но лучше поскорее всё решить, чтобы я мог всё время проводить с вами. Пока я буду там, с тобой побудет Чанбин. Это же ничего? — Ничего, — мотает головой Минхо и тянет руки к Чанбину.       Чан встаёт, одевается и целует альф, чувствуя, как спокойствие наконец-то медленно растекается по измученной душе. Минхо будет в порядке, пока с ним Чанбин. Его стая будет в порядке, пока они есть друг у друга.       Через несколько дней Хёнджин возвращается в норму и становится таким, как был всегда: он много шутит, тактильничает со всеми, до кого может добраться, но особенно сильно липнет к Минхо. Альфа недоумевает, потому что всё время, пока омега болел, думал, что серьёзно ему навредил и Хёнджин теперь не подпустит его к себе. Но омега помогает Минхо готовить, усаживается к нему на колени, когда они всей стаей проводят время в гостиной, и даже приходит к альфе спать. Да, обнимает Минхо со спины, как всегда делал сам альфа, но в целом Минхо это не особо волнует, потому что омега всё ещё дорожит им — и это самое главное.       Конечно, Минхо пытается поговорить с Хёнджином, причём не один раз, но омега постоянно переводит тему, поэтому альфа ненадолго отступает. Может, омеге просто нужно время, чтобы разложить мысли по полочкам.       И в целом сначала тактильность Хёнджина кажется Минхо обычной, но потом он, прибираясь в гостиной, зачем-то оборачивается и вдруг замечает, что глаза омеги, утонувшего в размышлениях, не просто смотрят на него. Они оглаживают конкретное место его тела. Его пышные, наверняка ужасно вкусные ягодицы.       И огоньки в его зрачках блестят совсем не по-омежьи.       Альфа выпрямляется, удивлённо моргает, пока осознание медленно опускается на него, и даже роняет тряпку, которой протирал пыль. — Хёнджин, только не говори, что ты… Что ты, ну…       Омега вздрагивает, его глаза приобретают осмысленное выражение, он вскидывает голову и смотрит на Минхо. — Ты хочешь меня.       Хёнджин резко вдыхает, хитрое выражение, ещё пару секунд назад красовавшееся на его лице, мгновенно стаивает, оставляя вместо себя черты крайней обеспокоенности и неподдельного страха. — И ты по какой-то причине пытаешься это от меня скрыть.       Омега замирает, втянув голову в плечи и вжавшись в диван. Его глаза, полные ужаса, округляются, лицо сереет, и только щёки остаются заалевшимися, выдавая Хёнджина с головой.       Минхо подходит вплотную, втискивает колено между ног омеги, опирается на оба локтя так, чтобы максимально приблизить своё лицо к лицу Хёнджина. — Наверное, потому, что считаешь себя неправильным. Из-за того, что ты хочешь взять от меня всё, что тебе причитается. Взять, да?       Хёнджин наконец-то вскидывает взгляд, который до этого упорно отводил, и смотрит на альфу с такими сильными горечью и болью, что Минхо понимает: он больше не сможет строить из себя строгого хёна. Потому что его омеге по-настоящему плохо. — Пойдём со мной, Джинни, — шепчет он ласково, склонившись к уху Хёнджина. — Пойдём скорее.       Альфа тянет омегу на себя, подхватывает его под бёдра и торопливым шагом направляется в свою спальню. Хёнджин вообще не сопротивляется, то ли покорившись судьбе быть раскрытым, то ли окончательно поняв, что в любой ситуации Минхо будет на его стороне.       Альфа быстро, но бережно укладывает Хёнджина на кровать и наваливается сверху, аккуратно держит его за подбородок, чтобы не прерывать зрительный контакт. — Расскажи мне, родной. Я не осужу.       Хёнджин мотает головой, снова отворачивается, его глаза начинают блестеть от солёной влаги. — Я не могу. Я просто не могу, Минхо. Не мучай меня!..       Он закрывает лицо ладонями и еле слышно скулит, когда не выдерживает и выпускает слёзы наружу. — Малыш!.. — охает Минхо и притягивает омегу к себе, обнимает его крепко-крепко — так, как может обнимать только любящий человек. — Тогда можешь не рассказывать: я же и так всё понял! И я не против!..       После этих слов Хёнджин начинает плакать ещё сильнее, дрожа всем телом в объятиях своего сильного альфы, и Минхо шепчет омеге нежности, гладя его по спине, давая возможность выразить всё, что копилось в нём… Сколько?.. — Как давно ты хочешь этого? — спрашивает альфа, не отстраняясь, всё так же крепко обнимая Хёнджина. — Не знаю, — отвечает тот севшим голосом. — Может, пару месяцев?.. Может, больше. — Ох… — выдыхает Минхо и заглядывает омеге в лицо. — И ты всё это время мучился, думая, что с тобой что-то не так?..       Хёнджин кивает, его щёки, раскрашенные румянцем, краснеют ещё сильнее, потому что он для своего альфы как открытая книга, он перед ним как на ладони, и это очень, очень смущает, но между тем дарит облегчение. — Я правда могу?.. — с надеждой спрашивает он. — Ты не будешь против? — Конечно нет, — улыбается Минхо, чмокая омегу в губы. — Ты же знаешь, что я уже был с Чаном, а потом, в стае обычно никто не задумывается над подобным. В стаях вторичного пола нет — есть только возлюбленные и их желания, а кто, кого и как… Это уже никому не нужные детали.       Хёнджин кивает, выдыхая, и альфа чувствует, как он расслабляется. — Принесёшь смазку? — немного смущённо спрашивает омега, и Минхо с улыбкой тянется к тумбочке, чтобы достать пузырёк. — Как видишь, никуда идти не надо, — ухмыляется он. — Ну не смотри на меня так, — закатывает альфа глаза. — Да, я не омега, но мне тоже иногда приятно… — Прекрати! — вскрикивает Хёнджин, зажимая рот Минхо ладонью. — Ты меня так доведёшь! — Сегодня меня доведёшь ты, — качает головой альфа, и, улёгшись на спину, расставляет ноги, проходится ладонью по шортам между ягодиц. — Я имею в виду, доведёшь.       Хёнджин запрокидывает голову, глуша в рыке стон, и руками разводит бёдра Минхо шире, чтобы наконец вжаться в него так, как он мечтал долгие месяцы. — Ты станешь моим, — скулит омега, потираясь о ягодицы Минхо, наклоняется к нему и целует его долго, жадно, глубоко. — Я доведу тебя до самых громких стонов… ах!.. обещаю!..       Альфа сам стягивает с себя одежду, тянется к завязкам на шортах омеги, но замирает и соскальзывает ниже — туда, откуда рвётся наружу физическое воплощение хёнджинова желания. Минхо водит рукой медленно, но настойчиво, гладит пальцами мокрое пятно, расплывшееся по ткани. — Так сильно хочешь, — мурлычет Минхо и переворачивается, вздёргивая таз. — Значит, возьми меня, давай.       Хёнджин выпутывается из шорт, отбрасывает в сторону футболку, наваливается на Минхо, прикусывая его загривок. — Не играйся со мной альфа. Сегодня твоя очередь принимать.       Минхо глушит возбуждённое хныканье в подушке, подаётся навстречу липким влажным пальцам. — А хотя знаешь, — победно проговаривает омега, откладывая в сторону бутылёк, — твоя смазка нам не понадобится. У меня своей предостаточно.       Минхо резко оборачивается, не веря своим ушам, но нет, у него всё в порядке со слухом, потому что Хёнджин вправду, прикрыв глаза, насаживается на свои пальцы и, зачерпнув смазку, проходится подушечками между ягодиц альфы.       Низкий клокочущий звук вырывается из горла Минхо, когда омега проскальзывает внутрь и почти сразу добавляет второй палец. — Ты и вправду много забавляешься с собой, да? — довольно шепчет Хёнджин, приближаясь к лицу Минхо. Он продолжает двигать пальцами, растягивая мягкие мышцы, пока альфа гладит его головку. — Мне будет достаточно двух, — сипит Минхо на выдохе, и омега вскидывает брови. — Ты только что назвал мой член маленьким? — Хёнджин сердится, но альфа знает, что не всерьёз: маленькие очаровательные смешинки прячутся в морщинках у его глаз. — Нет, я просто ска… мгх… зал… что мне немного нравится боль.       Минхо закрывает ладонью глаза, потому что слетевшее с губ внезапное откровение окатывает его лицо волной жара, но долго не зацикливается на этом, потому что Хёнджин мягким настойчивым движением поднимает его руки и, придавив их в матрасу, толкается. — Узкий!.. — стонет он сквозь зубы. — Ликс… Джисони… все омеги… ммх… совсем не такие!..       Минхо падает грудью на простынь, мычит, закусывая подушку. Он слишком долго не ощущал никого в себе, и то, что он принимает омегу… Блять, это вообще вышибает воздух из лёгких!       Хёнджин вонзается грубее, но нежно покусывает плечи, лопатки Минхо, обводит языком позвонки, и альфа знает, что происходит. Совсем скоро, уже совсем скоро…       Омега спускается чуть ниже, прихватывает зубами под лопаткой, вылизывает порозовевший след и кусает глубже, вдавливает клыки в кожу и, слизнув капельки крови, кусает ещё раз. — Джинни… ты… где ты этому научился, ты просто… — лепечет Минхо, сжимая пряди на своём затылке дрожащими пальцами. — Это вечеринка для четверых, — с усмешкой отвечает Хёнджин, ускоряясь. — И туда альфам вход воспрещён.       Минхо чувствует, как ревность растекается по груди, но вместе с ней острое возбуждение прокатывается по мышцам вниз и лижет пах жаркими языками пламени. Если омега продолжит в том же духе, он кончит до стыдного быстро.       Но Хёнджин как будто читает мысли Минхо, потому что выходит и, перевернув его на спину, долго всматривается в его глаза, прежде чем снова скользнуть внутрь. — Всё-таки тебе гораздо больше идёт быть моим мужем, — едва слышно шепчет он, но Минхо всё равно удаётся различить в его словах нежность, трепет. Любовь. — Я всё сделаю… чтобы ты… чтобы ты был счастлив, — в невероятно сильном душевном подъёме, теряясь в чувствах, хрипит Минхо и плавится в надломленном стоне, кончая почти болезненно.       Хёнджин рычит в ответ, светлые огоньки очарованности порхают в его радужках, пока он, уже на пределе, толкается глубже. И да, если бы Минхо уже не кончил, он бы сделал это снова, потому что омега, приближаясь к оргазму, заводит руку за спину и проталкивает в себя два или даже три пальца — Минхо не видит — и, продолжая вбиваться, выгибает спину, когда наконец-то доходит до пика. — Больше не прячься от меня, ладно? — дуется Минхо, накрывая Хёнджина одеялом и играя пальцами с его волосами. — Я очень боялся, что навредил тебе. И прости, что довёл тебя до такого состояния, я должен был понять раньше.       Хёнджин усмехается, поднимает голову и легонько тычет пальцем в кончик носа своего альфы. — Я не злюсь на тебя. И вообще: после того, что произошло, я вряд ли буду от чего-то прятаться. Разве что немного — от желания оказаться под всеми альфами одновременно, — он хохочет, когда видит, как вспыхивают глаза Минхо, и чмокает его в губы. — Но как-нибудь потом. А пока это тайна. Только наша.       Альфа качает головой и подаётся вперёд, чтобы поцеловать омегу по-настоящему. Хёнджин тёплый, нежный, страстный, морской. И он же — властный, сильный, покоряющий даже альф.       И мысль о том, что омега с такой противоречивой натурой теперь его муж, до мягких смешинок в голосе, до порхающей в сердце нежности нравится Минхо.