Плёнка вечнозелёного лета

      И вновь настало лето. Самое яркое и весёлое для всех время года. Вокруг ещё с весны всё заливается зелёной краской. Дети вышли на каникулы и теперь могут гулять сутками напролёт, не думая о контрольных, а взрослые просто радовались тёплым денькам. Только к Ли Минхо радость и ногой не ступит. Солнце яркими лучами билось в окно, пытаясь подарить частичку тепла, но разбивалось о стекло, отдавая совсем мало света. Со стен за тобой наблюдали угрюмые глаза плакатов. Повсюду разбросаны вещи, все чёрного цвета, исключение составляла только тёмно-серая кофта, висящая на изголовье кровати. Как-то печально и серо здесь. Яркости в это место добавляли только радужные резиночки, в хаотичном порядке раскиданные по письменному столу, и полуживой цветок на подоконнике. Комната словно заброшенная, хотя в ней всё ещё жили. Тусклая и унылая, что даже лето не справлялось с задачей её разукрасить. А ведь раньше она всегда была яркой, сам Минхо это помнит. Может и не было резиночек на столе, зато вокруг летали радужные блики от дисков с музыкой, которые упорно коллекционировались и висели на стенах вместо плакатов, висели бумажные гирлянды из разноцветных флажков. Да и цветок на подоконнике казался более живым и красочным. Просто Минхо умер. И если бы у него спросили, как, по его мнению, ощущается смерть, то он, не задумываясь ответил бы «никак». Просто пустота и всё. Это случилось в аккурат сегодня, только год назад, 2 июня 2014-го. Он умер теоретически. Не видно для остальных, зато хорошо чувствуется, как внутри чернеет каждая клеточка, а заодно и всё вокруг. И вот жизнь после смерти Минхо назвал бы «печальной и серой, может чуточку больной», но саму смерть точно нет. Одна правда никакая. Он помнил, как его убили. Оружие всем доступное — слова. Ранящие настолько, что уже год словно кровью истекаешь, а она всё не останавливается. И лучше бы его убили практически, по-настоящему для всех, ведь тогда, после конца, не будет ощущения пустоты, что с каждым днём продолжает расти. И ведь всего пяти букв хватило для того, чтобы убить — «астма» от дяденьки в белом халате. Потом ещё много слов, Минхо не вслушивался, понял только, что это лечится и от этого можно умереть, только теперь по-настоящему. А ведь не хотелось. Тут не за горами должно 16 лет стукнуть, а тебе сказали, что ты умрёшь, просто завуалировали другими звуками, чтобы не совсем страшно было. Минхо сидел на подоконнике, мучая растение в горшке, которому походу уже всё равно, обламывая сухие листики. Весь обмотан проводами чёрных наушников. Маленьких, хотя раньше мечтал о больших, что уши закрывают. Говорят, у них звук очень хороший. Только сейчас уже в этом нет смысла. Главное, что есть хоть что-то. Из тёмных горошинок льются потоком от старого плеера песни Рианны, под которые Минхо невольно рот открывает. Они заслушаны до дыр, поэтому что-то подпевается. Хотя словами там и не пахло. Набор несвязных звуков, лишь схожих со словами, так будет правильней. Музыка — единственное живое в Минхо, а плеер — его лучший друг. И последняя вещица правда получше всяких друзей сгодится. На нём Минхо вёл дневник со дня своей смерти, сменив уже три карты памяти. Некоторые записи переслушиваются, некоторые навечно забываются. Зато плеер знал все секреты и хранил в себе поддержку в виде музыки. Эту вещь Минхо считал самой важной в своей жизни. Ещё был блокнот с рисунками, нарисованными синей пастой, и нелепым китом на обложке, который на страничках хранит чувства в картинках и чернильные кляксы, но за последнее время Минхо даже не открывал его, а раньше его он тоже считал своим другом. Солнце продолжало стучаться в стекло, отчего не было слышно музыки и своих мыслей. Это раздражало. Его не удастся заткнуть, оно слишком далеко. Это раздражало ещё больше. Его звали на улицу. Только Минхо туда не хотел. Там душно, все почему-то радостные, и всё не так. То от солнца слишком жарко, то от ветра холодно. Трава зелёная слишком, дети слишком весёлые и приставучие. Проблема, конечно, не в детях и не в траве, только Минхо казалось иначе, поэтому летом он предпочитал сидеть дома. Слушать музыку на подоконнике, изредка рисовать в забытом блокноте, пытаться плести из радужных резинок, отсчитывать на цветке, как на ромашке, столько осталось до реальной смерти. Правда цветок не ромашка, чтоб на нём гадать, Минхо, честно, сам не знал, что это за растение такое, да и чтобы считать, надо точную дату знать, а это ему неизвестно, так что цветок просто лишался пары листиков каждый день. — Минхо, — о, а это мама проснулась. Сейчас должно проследовать нудное «Подоконник под тобой уже скоро провалится, сколько ты на нём сидишь». — Как знала, что не спишь. Уже проснулся или даже не ложился? — Проснулся… — Снова в 4 утра?.. Ладно. я тебе завтрак приготовлю, минут через 10 приходи, — быстрый диалог, однако, обычно он дольше. — Даже ничего про подоконник не скажешь? — Будто это как-то на тебя повлияет, — и то верно. Мама ушла, закрыв за собой дверь, а Минхо достал плеер, сняв наушники. «Запись номер 247.       Сегодня ровно год, как я живу по правилам астмы, зная о ней. Уже это не кажется таким ужасным, как было раньше. Я привык ещё в первый месяц. А вот мама походу только сейчас стала привыкать ко всем изменениям. Она сегодня не сказала ничего ни про подоконник, ни про разбросанные вещи. Даже не читала нотаций по поводу того, что я вновь встал рано. Этот день надо пометить красным маркером в календаре.       Меня раздражает улица за окном. Там все какие-то слишком радостные, будто у них нет проблем. Какие-то беззаботные, и это бесит. Дети во дворе орут и смеются, от этого не слышно музыку, даже в наушниках. Я ненавижу лето» Поставив запись на паузу, Минхо отложил плеер в сторону и на ватных ногах пошёл в сторону кухни. Аппетита совсем нет, как и нормального настроения, но не появиться там совсем — лишний повод для матери прийти и нудить, чего хотелось меньше всего. Она, кстати, стояла спиной и была занята каким-то бурным делом. По приходе глаза быстро нашли свободный стул, а затем верно опустились в миску с только что приготовленной кашей, что не травить всё вокруг (в особенности маму) своим пропитанным ядовитым унынием взглядом. А в рот, как назло, и кусочка не лезло. Минхо ковырялся в тарелке, подперев щеку другой рукой, якобы он ест, чтоб не слышать ненужных вопросов. Только вот услышать банальное «Почему ты не ешь? Не вкусно?» лучше было бы, чем эти противные слова: — Может погулять сходишь? Или собираешься снова все эти три месяца безвылазно в своей комнате просидеть? Ты ведь даже окно не открываешь, а с твоей болезнью свежий воздух было бы очень кстати. — Я подумаю, — хорошо завуалированное «точно нет». Минхо не собирался выходить из своего единственного более-менее комфортного места, тем более туда, где ему точно будет плохо. Но для мамы эта фраза никогда не имела отрицательный контекст, поэтому, может быть, задуматься всё же стоит… Она так-то старается помочь, насколько может, даже если её советы на слуху похожи на каторгу. От еды появилась ужасная тошнота, хоть два пальца в рот суй, лишь бы от этого гадкого ощущения избавиться. Минхо встал и со словами «Я больше не буду, спасибо» вышел из кухни, вернувшись обратно в свою пышущую печалью, но жутко родную комнату. Для него это место считалось цитаделью, за пределами стен которой ненавистный мир. Это его маленькое серое королевство, целиком и полностью защищённое от воздействия ярких цветов. Минхо подошёл к окну. Картинка всё не меняется. От этого тошно. Но… Есть же где-то там и бесцветные тихие уголки? Причем он знал один такой. Он живёт на окраине города. Пару сотен шагов, и ты в месте, где нет практически не единой души, кроме, может, одной бабушки, которой до тебя совсем никакого дела нет. Там можно походить часик-другой, и мама порадуется. Честно, Минхо последние месяца три ни разу не видел её счастливой, хотя раньше она была такой же яркой, как когда-то был сам Ли. У неё никого больше и не осталось, чтобы её могли порадовать. Минхо — единственный сын, а отец его умер от той самой астмы, которую он благородно своему наследнику. И правда как-то не позитивно совсем. Идея весьма хорошая, пока везде виделись плюсы, поэтому Минхо стал томно одеваться, брав первые попавшиеся вещи. Серая кофта и тёмно-синие джинсы — идеальное сочетание. Не ярко и удобно, это устраивало самого Ли, и не совсем чёрно, чтобы подслеповатые люди вокруг, которым ещё тёплые лучи своей радостью голову слегка припекли, не думали, что за ними смерть пришла. Хотя в чёрном было бы комфортней просто по ощущениям, но желания искать что-то именно этого цвета, чтобы потом не искать ближайшую тень, совсем не было. У Минхо и без этого волосы чёрные, поэтому солнце и так будет яростно желать привить ему своё безмерное счастье. В карман джинс упал любимый плеер, тянущий к ушам длинные, перепутанные в некоторых местах проводы наушников, а также кнопочный телефон фирмы Nokia, подаренный год назад мамой, чтобы она смогла в случае чего с ним связаться. Вскоре тонкие пальцы завязали на ногах шнурки чёрных конверсов и со словами «Я гулять пойду» Минхо покинул свою главную зону комфорта. Быстро спускаясь по каменным ступенькам вниз, а затем выходя из подъезда, он искал музыку, что скрасит этот томный час, и надеялся, что позже не будет жалеть об этом решении. На улице и правда жутко, хуже, чем был вид за окном. Солнце било жгучими лучами по открытым участкам кожи и слепило глаза, отчего приходилось идти, сверля взглядом асфальт. Детские крики громче, цвета вокруг слишком яркие. На себе ощущалось ужасно много лишних глаз. Спасали только знакомые песни в ушах, и то их было плохо слышно из-за окружающих. Но скоро, вроде, количество людей на дорогах должно поуменьшиться, как и громкий смех должен стихнуть. Мысленное желание сдаться и убежать, заперевшись в комнате, лёгким ветром всё же пробиралось среди еле слышных нот мелодии. Слишком невыносимо. Минхо стал идти чуть быстрей, желая избавиться от навязчивых взглядов, лишних шумов и ветренного шёпота. Он не любил людей, особенно летом. В это время они всегда слишком счастливые, их радость раздражала. Тишина и одиночество сейчас ощущались приятней всего на свете. А в данный момент к ним ещё добавлялись тень и ветер. Потому что душно. Солнце безжалостно душило своими горячими пальцами, оставляя ожоги на шее. Поэтому всё, что было за пределами оконного стекла в это время, выглядело как публичная пытка, на которую скоро поведут и тебя, и поэтому Минхо не ходил на улицу. Здания мелели, на дороге встречалось больше огромных деревьев, листья которых норовили сделать карие глаза зелёными, под ногами заброшенная автомобильная дорога, ведущая в никуда. Голоса стихли, музыка стала громче. А солнце до сих пор светило, как не пытайся спрятаться. Песня в наушниках утихла, сменяясь на другую, узнаваемую по первым мотивам. Тоже до дыр заслушанная Sia — Chandelier. Вышла год назад, а ощущение, что только вчера. Кристально чисто помнилось, как на мамином компьютере Минхо впервые увидел клип, а после мечтал также легко танцевать, как девочка на видео. Он, в принципе, мечтал танцевать, но задыхался на середине песни. А после услышал, как рушился упорно строящийся карточный домик всех его мечт, когда ему сказали, что из-за астмы после активных движений может ухудшиться состояние. Больно. Главная мечта, разбивалась прям на глазах. Но она до сих пор не разбилась до конца и болела где-то между рёбер, а Минхо, будучи мертвым, сейчас шёл по пустой дороге, двигая руками в такт песни и тихо подпевая. Он до сих пор мечтал двигаться под эту песню как та девочка в клипе. Вдруг резкий удар. Где-то с левой стороны. Что-то быстрое и тяжёлое. Минхо отлетел в сторону, но успел поймать равновесие. Он секунды три стоял неподвижно, пытаясь осознать происходящее, затем снял наушники и огляделся. Недалеко от него на асфальте лежал мальчишка, который потирал колено и бормотал что-то невнятное себе под нос, но, скорей всего, жаловался на боль. От него отъезжал разноцветный скейт. Ну, теперь ясно. Очередной неумелый гонщик, не смотрящий вперёд себя. Повезло же однако, в одиноком районе быть сбитым парнем, учащимся на скейте кататься. Хотя вина Минхо в этом тоже есть, надо было самому вперёд смотреть. Но мальчишка виноват в первую очередь. — Ты хоть смотришь, куда едешь? — возмущённым тоном произнёс Минхо. Парень дёрнулся от этих слов, сразу же поднялся, рукой подпирая асфальт, посмотрел на Минхо. Глаза тёмные, невинные, совсем детские и напуганные в данный момент. Ли подошёл ближе. На вид парень не сильно младше, одет в яркую одежду, только на руках чёрные митенки, поверх которых надето несколько браслетов из радужных детских бусин. У него пухлые щёчки, заклеенные красочными переводными татуировками. На тёмно-русые волосы прикреплена заколка со звёздочкой, переливающейся на солнце. — Извини, пожалуйста. Я не хотел- — Да ладно, забей. То, что случилось — уже не исправить. Встать можешь? — Минхо протянул мальчишке руку, параллельно пребывая в шоке с себя же. Обычно подобные особы его безмерно бесили, но этому неучу захотелось помочь. Может, урок из этого какой-то извлечёт. Более, он и так напуган. — Спасибо, — мальчишка неуверенно схватился за поданную руку и осторожно встал. Стоял немного криво, походу больно на ногу опираться. Минхо кинул короткий взгляд вниз. Неудивительно. Колено в кровь разбито. И в чём был смысл этого выступления? Ни себе, ни другим. — Джисон! — Из далека бежали ещё два парня, не уступающие по яркости. Один был рыженький, был впереди и тащил за собой другого, что внешне похож на одуванчик, беленький и пушистый, в руках держал кассетную видеокамеру, а на плече висела вязаная сумка для этой камеры. Когда они подбежали и стали кружить вокруг упавшего бедолаги, Минхо заметил, что те тоже увешаны разноцветными детскими украшениями, а у блондина кончики волос неровно и блекло покрашены в радужный. — Извините его, пожалуйста, он правда не хотел, — извинялся уже рыжий за недоделанного скейтера. Он тоже в отличие от остальных людей не бесящий. Чрезмерно ярок на вид, но характером вполне спокоен. — Ничего страшного. Только впредь следите, чтоб совсем ваш друг не разбился. А, и коленку ему обработайте. Рыжий улыбнулся и кивнул, после дал блондину в руки скейт и взял под руки обоих. Лишь отголосками было слышно, как жаловался на юного скейтера этот рыжий. — Ты идиот, Джисон. Тебя вперёд смотреть не учили? Ещё человеку лишних проблем в виде себя принёс, — а тот, прихрамывая, плёлся за ним. Необычные ребята, ещё и яркие, как будто это видео в Ютубе, поверх которого лежит тысяча и один фильтр. Минхо никогда таких не видел. Какая-то секта? А нет, кажется, была субкультура такая. Как эмо, готы, панки и кто там ещё есть. Инди кид? Или может хиппи. Ли не особо разбирался во всех этих направлениях, только краем глаза видео что-то на мамином компьютере. А в живую ему точно не доводилось с этим встречаться. Парни ушли, и Минхо пошёл своим путём, а именно домой, хватит с него сегодня приключений. Произошедшее его крайне поразило, поэтому он решил это записать на плеер. «Запись номер 248.       Меня сегодня сбил мальчик на скейте, весьма необычный на вид: с переводнушками на щеках, разноцветная одежда и множество детских украшений. Вроде, такой яркий, но тихий очень, хотя может просто испугался? Потом за ним прибежали ещё два, и тоже яркие. Один светлый и пушистый, другой — рыженький, тащил за собой первого мальчонку. Оба тоже увешаны детскими украшениями и радужной одеждой.       А, у блондина была небольшая вязаная сумка, тоже цветастая, а в руке видеокамера, куда ещё кассеты заправляются. Я думал никто такими уже не пользуется. Ну, в общем, ни извинились и убежали.       Что интересно, они красочные, будто под фильтром, такие обычно приставучие, а эти тихие и такие вежливые, не думал, что такое может быть.       А ведь просто собирался погулять в тишине.» Минхо убрал плеер в карман, включив песни любимой Рианны, и неспешно зашагал в сторону дома. Удивительно, но в этот раз он не жалел, что решил выйти сюда. Словно это не значительное столкновение поселило в его мертвом сердце кусочек жизни, который хотелось холить и лелеять, лишь бы только он не угас. Разноцветные мальчишки смогли пустить в серое королевство немного красок, и его владелец, к удивлению, был даже не против. Давно Минхо такого не ощущал. Последний год, как минимум. Вернувшись домой, поздоровался с мамой, что улыбнулась ему. Этой улыбки он давно не видел. Сегодняшний день точно надо пометить красным маркером в календаре. Он прошёл в свою комнату, переоделся, лёг на кровать и включил на плеере последнюю запись, воспроизводя в голове красочные образы. Непроизвольно и удивительно для себя улыбнулся сделанной записи. Искренне улыбнулся. А на душе стало теплее. И уже не кажутся противными ни дети, ни трава, ни солнце, что сейчас догорает за окном. Больно странное чувство. Словно вновь живой. Словно не болеешь ничем, не боишься завтра не проснуться и всё ещё мечтаешь танцевать как девочка в клипе chandelier. Но почему так? Не могут же просто три парня, одетые как маленькие дети, но характером приятные Минхо, своей яркостью взять и вернуть ему чувства, которые за целый год, казалось, вымерли совсем. Неужели они смогли вернуть ему кусочек жизни?