А-Лин у Ланей

      Цзян Чэн и Лань Сичэнь уже давно жили вместе, и Цзинь Лин был рад этому, так как искренне любил обоих. Как и в детстве, он по привычке звал их обоих дядями, пусть Сичэнь и был ему лишь названым дядей. — Мне иногда кажется, что цзюцзю знал, что будет с дядей Сичэнем, давно, ещё когда я был ребенком, — признался однажды Цзинь Лин. — Кто знает, А-Лин, — ответил Цзян Чэн с необыкновенной для него мягкостью — всё же, он сильно изменился под влиянием Сичэня. — А помнишь, как цзюцзю впервые привёз тебя в Облачные Глубины? — улыбнулся Сичэнь. — О да… — кивнул Цзинь Лин, обнимая их обоих и погружаясь в воспоминания. *       Цзян Чэн приподнял покрывало своей кровати, и, услышав тяжёлое дыхание и всхлипывания племянника, окликнул как можно мягче: — А-Лин… А-Лин, цзюцзю не сердится.       Цзян Чэн в очередной раз взял маленького племянника погостить в Пристань Лотоса, зная, как ему там хорошо, и в очередной же раз произошла неожиданность. Вызвав недовольство своего цзюцзю тем, что слишком расшалился, Цзинь Лин, боясь наказания, в слезах нырнул под кровать и теперь Цзян Чэн никак не мог его оттуда извлечь. — Моего А-Лина никто не тронет, я обещаю, — как можно осторожнее заверил Цзян Чэн. Цзинь Лин выбрался из-под кровати, краснея до корней волос. — Я не должен был, цзюцзю… — прошептал он.       Цзян Чэн взял племянника к себе на колени, легонько покачивая, и думая, как лучше поступить. С одной стороны, чувство вины за то, что Цзинь Лин позволил себе рассердить цзюцзю, лишит племянника радости от пребывания в Пристани Лотоса, а с другой — и возвращать А-Лина в Пристань Лотоса, где тот далеко не так счастлив, тоже не слишком хотелось. А что если… Внезапное решение озарило сознание Цзян Чэна. Что, если ненадолго отправить племянника в другой орден? Хотя бы и в орден Лань. Сичэнь и Цижэнь в своё время были добры к нему, так что наверняка не обидят и А-Лина. Пусть Лани и славятся своей строгостью, но если убедить Цижэня и Сичэня позаботиться о племяннике, тому наверняка будет хорошо. Если Сичэнь позаботится об А-Лине, то наверняка сможет повлиять на него наилучшим образом. Подумав так, Цзян Чэн мягко спросил: — А что, если бы мой А-Лин на время съездил поучиться в Гусу Лань, а?       На мгновение глаза Цзинь Лина вспыхнули неверием и восторгом — ещё бы, ведь обычно адептов отправляют на обучение в другие ордена не ранее, чем лет в тринадцать, а ему едва-едва сравнялось шесть, но в следующий момент глаза Цзинь Лина наполнились слезами. — Цзюцзю ведь… — всхлипнул он, попытавшись заглянуть в глаза дяди. — Цзюцзю ведь не отсылает меня в наказание? — Конечно, нет, А-Лин. — Сердце Цзян Чэна сжалось от боли при мысли, что он мог бы отослать от себя племянника в наказание — вина Цзинь Лина, которую он счел бы достойной подобного наказания, должна была бы быть поистине огромной. — Но ты бы наверняка хотел повидать дядю Сичэня, верно? — Да, цзюцзю, очень хотел бы, но…- Цзинь Лин снова умоляюще взглянул на своего дядю: — Но ведь в Облачных Глубинах столько правил, там не выйдет даже поиграть толком… — Я попрошу дядю Сичэня заботиться о тебе, непременно, — пообещал Цзян Чэн. — В ордене Лань, может, и строже, чем в Башне Золотого Карпа или в Пристани Лотоса, но, поверь мне, как тому, кто там некогда учился, в Гусу Лань тебе будет хорошо. — Но я ведь не смогу взять Фею с собой… — вздохнул Цзинь Лин. — Да, но зато там ты сможешь кормить хорошеньких кроликов, мой А-Лин, — мягко ответил Цзян Чэн. — А о Фее я буду заботиться, как следует, обещаю. — Он поцеловал племянника в волосы. — Но ты и сам веди себя хорошенько, тогда в Облачных Глубинах тебе будет лучше, чем здесь… — Если цзюцзю этого хочет… — Цзинь Лин вцепился в ханьфу дяди и снова всхлипнул. — Мой А-Лин… — сердце Цзян Чэна сжалось. — Я ведь не отсылаю тебя насовсем, и не в наказание, вовсе нет. В Облачных Глубинах тебе будет хорошо, даже лучше, чем в Башне Золотого карпа. Там никто не станет задевать и дразнить тебя, хотя бы потому, что это запрещено правилами, а к соблюдению правил в ордене Гусу Лань относятся серьёзно, и если ты заведешь друзей, то друзей настоящих, которых будет привлекать не твой статус и богатство, нет, им будешь дорог ты сам. Моего А-Лина нельзя не любить. — Но тогда почему адепты Цзинь не любят меня, цзюцзю? — печально спросил Цзинь Лин. — Не думай о них, А-Лин, — посоветовал Цзян Чэн. — Подумай об Облачных Глубинах, о том, как там красиво, чудесный горный воздух пахнет соснами. А когда ты вернешься, здесь, в Пристани Лотоса, будет еще красивее, обещаю тебе. — Он внимательно взглянул на Цзинь Лина и осторожно спросил: — Но, может быть, ты не хотел бы, А-Лин? Только скажи. Цзинь Лин чуть улыбнулся: — Цзюцзю описал Облачные Глубины так чудесно, что мне уже хочется побывать там, — ответил он. — Только… — Он помедлил, снова тихонько всхлипнув: — Могу я немного поспать здесь, в постели цзюцзю? — Конечно, мой А-Лин, — кивнул Цзян Чэн, целуя племянника в лоб. — Не бойся, тебе не будут сниться кошмары, я буду рядом с тобой. — Он чуть улыбнулся: — Под твоим любимым одеялом с вышивкой. — Цзюцзю держит здесь мое любимое одеяло, потому что знает, как я люблю спать рядом с цзюцзю? — Голос Цзинь Лина благодарно дрогнул. — Да, А-Лин, твое любимое одеяльце из бамбука и шелка с вышивкой из пионов и лотосов. — Цзян Чэн хорошенько укрыл его и прошептал: — Засыпай спокойно, А-Лин, все хорошо, я с тобой… Цзинь Лин изо всех сил пытался закрыть глаза и заснуть, но так часто всхлипывал и так крепко цеплялся за рукав ханьфу Цзян Чэна, что, в конце концов, тот вздохнул и спросил осторожно: — А-Лин, что тебя тревожит? Ты напуган? Но тебе нечего бояться, я рядом. Если тебе причинили боль, просто забудь, это не так важно, важнее, что мы вместе. Может, тебе нездоровится? В Облачных Глубинах лучшие лекари в Поднебесной, я непременно попрошу дядю Сичэня, чтобы показал тебя целителю сразу же, как мы прибудем в Гусу Лань. — Он слегка погладил лоб племянника, чтобы убедиться, что у того нет лихорадки. — Цзюцзю… — шептал Цзинь Лин, продолжая всхлипывать и цепляться за рукав ханьфу Цзян Чэна. — Я не болен, цзюцзю, но… Цзян Чэн вздохнул едва заметно и выудил из рукава своего ханьфу крохотную мятную пилюлю, служившую превосходным снотворным лекарством. — Это поможет тебе заснуть, А-Лин. Не бойся, эта пилюля совершенно не горькая, — заверил он и осторожно вложил ее в рот племянника, после чего тот глубоко вздохнул, прошептав: — Как хорошо, цзюцзю… — и заснул, не отпуская рукава Цзян Чэна. Тот ещё немного побаюкал племянника, осторожно освободил рукав своего ханьфу из его пальцев, вложив в ладонь Цзинь Лина шелковый мячик, наполненный успокаивающими травами, погладил по голове, затем неслышно переместился за письменный стол и принялся за письма Цижэню и Сичэню. Составляя их, Цзян Чэн невольно вспомнил время своего ученичества у Ланей и тепло к нему Сичэня и Цижэня. О если бы он мог вернуться в Облачные Глубины, теперь уже навсегда… Цзян Чэн отогнал от себя эти мысли, напомнив себе об ответственности за Пристань Лотоса. Впрочем, слишком долго размышлять ему не пришлось, поскольку Сичэнь прибыл в Пристань Лотоса почти тут же после того, как Цзян Чэн отослал оба письма, привезя согласие Цижэня на время принять наследника Цзинь в Облачные Глубины. Он неслышно вошел в покои Цзян Чэна, который, закончив с письмами, обнимал спящего племянника, и также неслышно скользнул к кровати Цзян Чэна. — Может, не будить А-Лина, Ваньинь? — спросил он осторожно. — В самом деле, пусть поспит, — согласился Цзян Чэн. — Разбудим А-Лина, когда прилетим в Гусу. — Может, стоило бы отправиться туда на лодке, а не лететь на мече? — предположил Сичэнь осторожно. — В небе холодно, А-Лин может легко простудиться. — Не успеет, — уверил его Цзян Чэн. — Плыть по реке — слишком долго, а полёт на мече займет совсем немного времени. — К тому же, чем раньше мы прибудем в Облачные Глубины, тем лучше — А-Лина действительно нужно будет показать лекарю, а в ордене Лань едва ли не лучшие медики из всех. — Да, это верно, — кивнул Сичэнь. — Но хотя бы заверни А-Лина в теплый плащ.       Цзян Чэн так и сделал. Сичэнь во время полета на мече невольно любовался тем, как бережно и нежно Цзян Чэн прижимает к себе завернутого в плащ спящего Цзинь Лина. Время от времени Цзинь Лин приоткрывал глаза, что-то нежно и благодарно шептал старшему дяде и снова начинал дремать, крепко приникая к своему цзюцзю, а Цзян Чэн шептал: «Я рядом, А-Лин, я с тобой», обнимая племянника ещё нежнее. Сичэнь ловил себя на мысли, что было бы чудесно заботиться о них обоих — таких горячих и ранимых одновременно. У Сичэня мелькнула мысль, что горячий, но искренний А-Чэн мог бы быть даже лучше А-Яо, в чьих глазах иногда мелькало нечто странное, чему Сичэнь не мог бы найти названия. Но сейчас Сичэнь предпочел об этом не думать, вернувшись к мыслям о том, как он устроит названого племянника в Облачных глубинах, не болен ли Юань, не устроил ли новых шалостей Цзинъи. Сичэнь едва заметно улыбнулся, вспомнив, как однажды Цзинъи затеял упражняться в каллиграфии на стене, а дядя Цижэнь, поймав его за этим, сказал, что, мол, если Цзинъи так нравятся упражнения в каллиграфии, пусть и займется ими в качестве наказания, и Цзинъи отослали в библиотеку на неделю, и как А-Юань умолял позволить ему разделить с другом наказание, но не смог, потому что на неделю слег с простудой и Цижэнь навещал его не реже раза в день и играл ему. Задумавшись, Сичэнь не заметил, как они с Цзян Чэном и спящим Цзинь Лином достигли Облачных Глубин. Цзян Чэн и Сичэнь плавно приземлились, и Цзян Чэн бережно разбудил племянника. — Пора просыпаться, А-Лин, мы уже здесь, в Гусу. Цзинь Лин сонно поморгал, затем, соскользнув на землю, крепко обнял Цзян Чэна. — Цзюцзю будет мне писать? — прошептал он, прижимаясь щекой к фиолетовому ханьфу старшего дяди. — Хоть каждый день, А-Лин, — пообещал он. — Ступай с дядей Сичэнем. — Сичэнь приобнял Цзинь Лина, а Цзян Чэн шепнул ему в самое ухо, так, что Цзинь Лин не смог бы услышать при всем желании: — Прошу, если со мной что-нибудь случится, позаботься об А-Лине, не оставь его на растерзание этим алчным Цзиням. Однажды я могу попросту не вернуться с ночной охоты… — Я обещаю, — кивнул Сичэнь, вспомнив о своих недавних мыслях насчёт Цзинь Гуанъяо. — Но не думай о подобном, Ваньинь, все будет хорошо.       Перед тем, как снова встать на Саньду и улететь обратно в Пристань Лотоса, Цзян Чэн сделал племяннику особый подарок — подвеску с изображением сплетённых вместе лотоса и пиона сорта «Сияние средь снегов». — Носи ее и она будет оберегать тебя, мой А-Лин, — пообещал он. — И напоминать о Пристани Лотоса. — Эта подвеска чудесна, цзюцзю, — улыбнулся Цзинь Лин и тут же погрустнел: — Но ведь в Облачных Глубинах запрещены предметы роскоши… — Не совсем, — уточнил Цзян Чэн. — Ты не смог бы носить в Облачных Глубинах юньмэнского колокольчика, поскольку здесь есть правило, запрещающее носить подвески, издающие звук и предметы роскоши как таковые, но эту подвеску ты можешь носить не на поясе, а на шее, незаметно для других, тогда ничего не нарушишь, ведь ее не увидят. Не тревожься, А-Лин. Если тебе будет совсем тяжело, я возьму тебя обратно в Пристань Лотоса, обещаю. — Он бережно надел подвеску племяннику на шею и спросил у Сичэня: — Нужно ли мне будет поговорить об А-Лине со старейшиной Ланем? — Я позабочусь об этом, Ваньинь, — пообещал Сичэнь. — Не тревожься, А-Лин в хороших руках. Цзян Чэн кивнул, крепко поцеловал племянника в лоб, встал на меч, взлетел и скрылся. Цзинь Лин и Сичэнь проводили его взглядами, и Сичэнь положил руку ему на плечо. — Мне немного не по себе, дядя Сичэнь, — признался Цзинь Лин, приникая к названому родичу. Тот улыбнулся ему: — В Облачных Глубинах вовсе не так тоскливо, как мой А-Лин, возможно, слышал от учеников в Башне Золотого Карпа. Да, здесь нужно придерживаться правил, но правил вполне разумных. Цзинь Лин неуверенно кивнул — тон Сичэня внушал ему невольное доверие. — Мы сейчас пойдем к ученикам, дядя Сичэнь? — спросил он, беря названого дядю за руку и чувствуя покой. Тишина Облачных Глубин, строгая красота, царившая здесь во всём, и скромная доброжелательность учеников и наставников, выказанная с первых же минут здесь, произвели на него впечатление. В ордене Лань не было вычурной роскоши, свойственной Цзиням, но не было и эмоциональности Цзянов, иногда казавшейся Цзинь Лину излишней, и он не мог не признать, что ему уже нравиться у Ланей. А правила… Что ж, несмотря на несколько тысяч правил, здесь Цзинь Лин не будет ни наследником ордена Цзинь (а данный статус тяготил его, сколько он себя помнил), ни племянником главы ордена, а значит, будет намного свободнее. — Не сразу, А-Лин, — мягко уточнил Сичэнь. — Если ты здесь, тебе, прежде всего, нужно одеться соответственно.       Сичэнь проводил Цзинь Лина к служителям ордена Лань и его переодели в ученические одежды — белоснежное ханьфу с бело-золотым пояском и золотыми пионами, вышитыми на плечах, приготовленное, пока Цзян Чэн, Сичэнь и Цзинь Лин летели в Облачные Глубины. Цзинь Лин оглядел себя в зеркале и понял, что ученические одежды по душе ему даже больше, чем золотистое ханьфу ордена Цзинь, расшитое пионами. — Прежде, чем мы пойдем к ученикам, следует сходить к дяде Цижэню и к Ханьгуан-цзюню — тебя следует представить, как полагается, прежде чем ты приступишь к учению. Пойдём, повидаем дядю Цижэня и Ванцзи. — Да, дядя Сичэнь, — кивнул Цзинь Лин. Странным образом он совершенно не чувствовал робости ни перед старейшиной Ланем, ни перед Вторым Нефритом ордена Лань. Да, он был наслышан о строгости наставника Цижэня, но знал и о его справедливости также. А Ханьгуан-цзюнь пусть и был холоден, но отчего-то Цзинь Лина влекло к нему — от ощущения ли, что за холодом этим скрывается искреннее тепло, от любопытства ли (всё же Ханьгуан-цзюнь был одним из его названых дядей). Цзинь Лин спросил, как можно деликатнее: — Вначале — к наставнику Ланю, дядя Сичэнь? — Да, А-Лин, — кивнул Сичэнь. — Он примет тебя тепло, как и Ханьгуан-Цзюнь — просто держись скромно. — Непременно, дядя Сичэнь, — пообещал Цзинь Лин.       Встреча с Цижэнем прошла на удивление успешно — Цзинь Лин, словно по волшебству вспомнил все наставления, касающиеся хороших манер, что в своё время получал от нянь и воспитателей в ордене Цзинь, а также и от Сичэня с Мэн Яо. Конечно, Цзинь Лин немного смущался, но Цижэнь заметил это и улыбнулся ему, от чего Цзинь Лину сразу стало спокойнее. — Этот младший приветствует наставника Ланя, — кротко произнес он. — Учись хорошенько, А-Лин, — напутствовал Цижэнь после того, как расспросил Цзинь Лина о Цзян Чэне и о Мэн Яо, — и тебе здесь будет лучше, чем в Башне Золотого Карпа и в Пристани Лотоса вместе взятых. А пока — ступай с Цзэу-цзюнем. Мой племянник представит тебя Ханьгуан-цзюню. Если сейчас с ним Сычжуй, вы наверняка подружитесь. — Сычжуй? — переспросил Цзинь Лин. — Мой приёмный племянник, — ответил Сичэнь и улыбнулся так, что Цзинь Лину невольно тут же захотелось узнать об этом Сычжуе как можно больше. — Мне тоже было бы приятно, если вы двое сблизитесь. — Ступайте пока оба, — улыбнулся Цижэнь Сичэню и Цзинь Лину. — Мы ещё не раз увидимся на уроках. — Да, наставник Лань, — поклонился Цзинь Лин. — Хорошего дня, дядя, — улыбнулся Сичэнь.       Цижэнь уже знал от Сичэня о причинах, по которым Цзинь Лин был привезён Цзян Ваньинем на временное обучение в Облачные Глубины, поэтому постарался быть с ним как можно мягче и терпимее. Так что к концу встречи Цзинь Лин с трудом удерживался от благодарных слёз — просто потому, что был до предела растроган. — Всё хорошо, А-Лин. Всё будет хорошо, плакать не о чем, — подбодрил его Сичэнь. — Тебя никто не обидит в Облачных Глубинах, поверь мне. Членам ордена Лань чуждо высокомерие. Пойдём к Ванцзи, он сыграет тебе «Очищение сердца» и тебе станет лучше, — пообещал он. — О да, прошу, дядя Сичэнь, — произнес Цзинь Лин вполголоса. Он и сам любил эту мелодию, засыпая под нее охотнее и легче всего, в том числе и когда случалось заболеть.       Когда Сичэнь приоткрыл дверь покоев Лань Ванцзи, тот как раз проводил с Сычжуем урок игры на гуцине, обучая его именно исполнению мелодии «Очищение сердца». Ванцзи и Сычжуй немного удивлённо, но одновременно и радостно взглянули на вошедшего Сичэня, сопровождавшего Цзинь Лина, который уже даже и не пытался сдерживать слёз — должно быть, потому, что почувствовал, что наедине с Сичэнем, Ванцзи и Сычжуем ему нет необходимости сдерживаться. Ванцзи вопросительно взглянул на Сичэня и Цзинь Лина, а в глазах Сычжуя светилось столько сочувствия, что слезы полились из глаз Цзинь Лина и вовсе неостановимо. — Брат, что-то случилось? — осторожно спросил Ванцзи. — Юного Цзинь Жуланя кто-нибудь обидел или он успел получить наказание? Но я бы об этом знал. — Нет, нет, Ванцзи, ничего такого, — улыбнулся Сичэнь. — Я лишь хотел, чтобы ты позаботился о нашем названом племяннике. А-Лин несколько переполнен впечатлениями и ему слегка не по себе, и только. Сыграй ему «Очищение сердца», пусть познакомится с А-Юанем, попробуй обучить их игре в вэйци. Что ж, я оставлю вас.       Ванцзи кивнул. Сичэнь вышел, а Цзинь Лин, всё ещё немного растерянный, подошел к Сычжую, и прежде чем успел сказать, хоть что-то, тот обнял его так тепло и предложил дружить столь искренне, что Цзинь Лин вспомнив пренебрежение своих сверстников из Башни Золотого Карпа, разрыдался изо всех сил. Сычжуй прекрасно его понял, осторожно погладив по волосам. Ванцзи бережно обнял обоих и мягко сказал: — Сядьте рядом и послушайте «Очищение сердца» — это будет полезно вам обоим. — Я должен буду запомнить и повторить эту мелодию, Ханьгуан-цзюнь? — осторожно спросил Сычжуй. — Да, но не сразу, А-Юань, — мягко ответил Ванцзи. — Сегодня — просто послушай ее вместе с А-Лином. Сычжуй кивнул. — Тебе понравится, А-Лин, — пообещал он, приобнимая Цзинь Лина. — Это волшебная мелодия, самая красивая из всех возможных.       Цзинь Лин также кивнул, глубоко дыша, чтобы прийти в себя, но стоило Ванцзи начать играть целительную мелодию, как он снова разразился слезами, но на сей раз исцеляющими — таково было ее действие. Ванцзи улыбнулся ему одними глазами, а Сычжуй бережно поглаживал его по плечу. В конце концов, прислонившись к плечу Сычжуя, Цзинь Лин заснул, неожиданно для самого себя, и проспал так достаточно долго под воздействием оберегающего сон заклятия Ванцзи. Мелодия, впрочем, убаюкала и самого Сычжуя, так что лекции и тренировки пришлось отложить до следующего дня.       На следующее утро Сычжуй проснулся, как обычно, в пять утра, но Цзинь Лина Ванцзи пока будить не стал, дождавшись, пока тот проснется сам, часа через три. Проснувшись, Цзинь Лин поприветствовал Ванцзи так кротко, что тот невольно улыбнулся, вспоминая, как так же кротко его приветствовал Сычжуй. Цзинь Лин и сам не смог бы сказать, почему, но, несмотря на внешнюю строгость Лань Ванцзи, его влекло к Второму Нефриту, хотелось обнять его, что Цзинь Лин и сделал. Ванцзи не отстранил его, помня, что Сычжуй любит обниматься точно так же. Он легонько погладил Цзинь Лина по голове и мягко сказал: — Нужно умыться и принять ванну, А-Лин. Цзинь Лин просиял и кивнул, тряхнув роскошными волосами. Ванцзи отвел его в купальную, где бережно умыл и приготовил теплую ванну. Цзинь Лин, обычно сыпавший вопросами и спешивший поделиться любыми, самыми крохотными впечатлениями, на сей раз не знал, о чем ему беседовать с Ванцзи. Расспросить ли его о Сычжуе и Цзинъи и о правилах Облачных Глубин, поблагодарить ли за то, что не стал будить его слишком рано, а сейчас так нежно заботится о нем? Лань Ванцзи, между тем, мыл Цзинь Лина очень бережно и мягко: едва ли самые любимые няни Цзинь Лина в Башне Золотого Карпа справлялись лучше, и глаза Цзинь Лина вновь наполнились слезами благодарности. Ванцзи осторожно спросил, немного обеспокоившись тем, что Цзинь Лин не произнес ни слова после того, как его уложили в ванну: — Всё хорошо, А-Лин? Ты тихий и твои глаза полны слез. У тебя был нехороший сон? Цзинь Лин покачал головой. — Этот младший спал без снов, Ханьгуан-цзюнь. — Ты не совсем здоров? Отвести тебя к лекарю после ванны? Цзинь Лин снова покачал головой. — Этот младший не болен, Ханьгуан-цзюнь. — Тебя что-то испугало здесь, в Облачных Глубинах, А-Лин? Может, дядя Цижэнь был строг с тобой? — Нет, Ханьгуан-цзюнь, напротив, — ответил Цзинь Лин. — Старейшина Лань принял этого младшего очень тепло. — Но в таком случае, почему ты в слезах, А-Лин? — спросил Ванцзи деликатно. Цзинь Лин всхлипнул и прошептал: — Ханьгуан-цзюнь так добр… Почему о Ханьгуан-цзюне говорили, что Ханьгуан-цзюнь холоден? Ванцзи закончил мыть волосы Цзинь Лина и мягко сказал: — Не думай об этом, А-Лин. Незачем повторять всё, что говорят другие. К тому же, в Облачных Глубинах запрещены сплетни. — Я знаю, Ханьгуан-цзюнь, — ответил Цзинь Лин, возможно, немного горячее, чем следовало, и Ванцзи, обмывавший в это время плечи и руки ребенка шелковой губкой, почувствовал, как рука Жуланя дрожит. — Но находясь не в Облачных Глубинах — как Ханьгуан-цзюнь терпит столько сплетен о себе? — Для меня это несущественно, А-Лин, — ответил Ванцзи. — Если ты научишься не замечать сплетен также и о себе, тебе будет легче. Цзинь Лин невольно вспомнил насмешки сверстников в Башне Золотого Карпа и всхлипнул снова. Ванцзи не стал упрекать Цзинь Лина в несдержанности, а лишь мягко спросил: — Болит голова, А-Лин? — Если только немного, Ханьгуан-цзюнь, — признался Цзинь Лин. — Но удержаться от слез я все равно не могу… Ванцзи кивнул и сказал только: — Обними меня за шею, А-Лин.       Цзинь Лин обвил руками его шею и Ванцзи завернул его в теплое шелковое полотенце и обсушил при помощи ци, дав попить чистой воды из маленькой фарфоровой пиалы, чтобы помочь успокоиться. Цзинь Лин попросил вполголоса: — Ханьгуан-цзюнь, могу я… Ванцзи понял, что Цзинь Лин просит уложить его в постель снова, кивнул, тихо ответив: «Мгм». Стоило Цзинь Лину коснуться головой подушки, как он тут же снова заснул — подействовала теплая ванна. Пока Цзинь Лин спал, Ванцзи вышел из цзинши и принес ему поесть — риса с овощами и чаю.       Цзинь Лин съел скромный завтрак с таким аппетитом, что Ванцзи, наслышанный о своенравии наследника Цзинь, чуть улыбнулся. Он чуть погладил Цзинь Лина по голове, помог ему одеться в ученическое ханьфу и удобно усадил, чтобы причесать. Цзинь Лин невольно зажмурился от удовольствия — так мягко и бережно причесал его Ванцзи. Взглянув в зеркальце, и увидев, какой изящной получилась его причёска, Цзинь Лин пришел в такой восторг, что вторично заключил Ванцзи в столь крепкие объятия, что тот погладил его по голове и очень осторожно напомнил Цзинь Лину, чтобы тот не делал этого при посторонних. Против всяких ожиданий, Цзинь Лина это напоминание не огорчило, а напротив, едва ли не привело в восхищение: — Такие объятия — только для Ханьгуан-цзюня, дяди Сичэня, наставника Ланя, и А-Юаня, они слишком ценны, чтобы их видели посторонние адепты Лань.       Ванцзи улыбнулся. Цзинь Лин давно заметил, что Ханьгуан-цзюнь улыбается совсем по-особому — самыми уголками губ и глазами, и эта его улыбка была так хороша, что Цзинь Лин откровенно любовался ею, думая, что если Ханьгуан-цзюнь так же улыбается Юаню или Цзинъи, то счастливее их нет никого в Поднебесной. Кто бы мог подумать, что едва заметная улыбка может быть так хороша… — Ханьгуан-цзюнь, а это ничего, что сегодня я приду на занятия на несколько часов позднее? — спросил Цзинь Лин. — Только сегодня, А-Лин, — сдержанно ответил Ванцзи. — Понемногу ты привыкнешь просыпаться в час Зайца. — Мне сложно представить подобное, Ханьгуан-цзюнь, — признался Цзинь Лин чуть смущённо. — Это придет незаметно, А-Лин, — пообещал Ванцзи. Цзинь Лин благодарно кивнул и снова спросил: — Ханьгуан-цзюнь, я смогу повидать дядю Сичэня и наставника Ланя? — Ты увидишь их обоих на лекциях и тренировках, А-Лин, — пообещал Ванцзи. — Идём, я провожу тебя в ланьши, к остальным ученикам. — Дядя Сичэнь преподает здесь музыку и каллиграфию? — вспомнил Цзинь Лин. — Но я никогда не был успешен ни в том, ни в другом, а огорчать дядю Сичэня мне совсем не хотелось бы… — Это придет со временем, — пообещал Ванцзи. — Занятия каллиграфией дадут тебе покой, а если ты не освоишь флейту, то наверняка вполне сможешь освоить гуцинь. — И смогу играть успокаивающие мелодии для цзюцзю? — глаза Цзинь Лина вспыхнули надеждой. — Цзюцзю иногда беспокоится, и даже лучшие лекари ордена Цзян, бывает, оказываются не в силах ему помочь. Ванцзи кивнул. — Значит, думай о своем цзюцзю, когда начнешь учиться музыке. — А где я поселюсь, пока буду здесь, в Облачных Глубинах, дядя Ванцзи? — спросил Цзинь Лин осторожно. — Дядя Сичэнь возьмёт тебя к себе, — пообещал Ванцзи. — Наставник Лань позволил. Цзинь Лин просиял.       У ланьши их обоих встретил Цижэнь, который сегодня вел лекции у младших, и хоть и едва заметно, но всё же улыбнулся Цзинь Лину. — Идем, А-Лин, переживать совершенно не о чем, — мягко уверил он, заметив словно бы встревоженное выражение глаз юного Цзиня. — Этот младший благодарит наставника Ланя, — вспыхнув от смущения, прошептал Цзинь Лин.       Цижэнь тепло кивнул. Что ж, подумал он, малыш нежен и у него серьезный потенциал, а отсутствие манер всегда можно исправить, просто в случае с юным Жуланем — вдвойне осторожно; всё же Ваньинь поступил разумно, решив поручить Ланям своего племянника на время. Слегка улыбнувшись Цзинь Лину, Цижэнь ввел его в ланьши и указал на его место, чудом оказавшееся между Сычжуем и Цзинъи. Все трое стали слушать Цижэня. Цзинь Лин ждал скуки, но голос Цижэня звучал так мягко, что поневоле увлек и Цзинь Лина, и Цзинъи, а о Сычжуе и говорить нечего. На уроке музыки, который вел Сичэнь, Цзинь Лин убедился в правоте Ванцзи — после первых же попыток оказалось, что флейта это не его инструмент, чего нельзя было сказать о Цзинъи, который на первом же занятии умудрился получить одобрение даже такого взыскательного преподавателя, как Сичэнь. Зато гуцинь Цзинь Лин полюбил почти мгновенно, и с того дня их с Сычжуем музыкальными уроками занялся Ванцзи. Все трое — Сычжуй, Цзинъи и Цзинь Лин — стали вместе готовиться к лекциям и тренироваться. Сичэнь с Цижэнем, видя их усердие, время от времени удостаивали их похвал, пусть и скромных, иногда и приносили им интереснейшие книги для чтения с цветными иллюстрациями, а Сичэнь и Ванцзи играли им колыбельные на флейте и гуцине по вечерам и угощали фруктами и медом. Младшие адепты Лань приняли Цзинь Лина хоть и сдержанно, но без глупых шуток и издевательств, тем более, что Сычжуй и Цзинъи по мере сил оберегали нового товарища. Дальше удивления, почему ученика из другого ордена прислали учиться в Облачные Глубины в столь раннем возрасте, дело не зашло. Кто-то лишь предположил, что это сделали для Цзинь Лина, благодаря близкой дружбе главы ордена Лань и главы ордена Цзинь. Цзинь Лин лишь едва заметно усмехнулся в ответ на это предположение, ведь он оказался здесь вовсе не благодаря младшему дяде, но говорить об этом было совершенно незачем, тут Ханьгуан-цзюнь был прав. Если младшие адепты уж слишком его донимали, Цзинь Лин не лез в драки, помня, что это запрещено правилами и не желая огорчать обоих названых дядей и Цижэня, а уходил к Ванцзи и просил его заняться с ним игрой на гуцине. Надо отдать Цзинь Лину должное, игре на гуцине он обучался старательно — вначале, чтобы не уступать Сычжую и потому, что его восхищало изящество Ванцзи при игре на гуцине, а со временем Цзинь Лину попросту полюбилась игра на гуцине, став для него ещё одним родом медитации, возвращающей покой.       Обучение в Облачных Глубинах пошло для Цзинь Лина на удивление гладко, благодаря не только Сычжую и Цзинъи, с которым Цзинь Лин сдружился мгновенно, полюбив за сходство характеров, но и Сичэню, Ванцзи и Цижэню, которые одинаково оберегали Цзинь Лина. И всё же, однажды произошел случай, серьёзно потрясший Цзинь Лина. Однажды, гуляя, он, незаметно для себя оказался перед Стеной Послушания. Цзинь Лин уже умел читать достаточно, чтобы прочесть правила, и вначале читал с интересом, но огромный список запретов в конце концов ошеломил, заставив расплакаться. Цзинь Лин не заметил, как оказался на поляне с кроликами, где был в это время Сычжуй, кормивший их овощами. Увидев Цзинь Лина в таком состоянии, он как можно мягче расспросил его, что случилось, приобнял и предложил вместе покормить кроликов, чтобы успокоиться. — Не думай, что у нас так уж строго, — заметил Сычжуй, поглаживая одного из кроликов, и Цзинь Лин заметил, как его рука дрожит едва заметно — должно быть, Сычжуй в своё время сам был немало подавлен таким количеством запретов. Цзинь Лин предпочёл об этом не думать, а Сычжуй продолжал: — Дядя Сичэнь делает всё, чтобы смягчить те запреты, которые возможно смягчить и у него это получается. Но не будем о правилах пока. Ханьгуан-цзюнь обещал научить меня расчёсывать кроликов — это очень успокаивает. Из их шерсти делают здесь роскошные зимние одежды, легкие и теплые.       Цзинь Лин всё ещё всхлипывал и часто дышал. Сычжуй погладил его плечо, тихонько напел что-то успокаивающее, и странным образом это подействовало. Цзинь Лин уже почти не думал о случившемся — только поглаживал кроликов, продолжая их кормить, когда оба увидели Цижэня, который успел узнать о произошедшем, и был встревожен, заметив, что Цзинь Лин был весь в слезах. Поспешив к воспитанникам, он осторожно расспросил обоих, в чём дело, и, благодарно взглянув на Сычжуя, сумевшего успокоить Цзинь Лина, произнес: — Как вы оба тут — всё в порядке? А-Лин уже немного пришел в себя? — Мне лучше, наставник Лань, — благодарно поклонился Цзинь Лин. — Сожалею, что не сдержался. Цижэнь вздохнул, но не стал укорять Цзинь Лина, лишь мягко посоветовав: — Тебе следует понемногу научиться сдерживать себя, А-Лин. Поверь мне, так будет лучше. А-Юань, заканчивай кормить кроликов, сейчас за тобой зайдет Ванцзи — вам обоим нужно сегодня в Павильон Исцеления.       Сычжуй вначале просиял, но в то же мгновение помрачнел, услышав, что и Ванцзи также нужен визит к лекарю. Цижэнь, предупреждая расспросы воспитанника, успокаивающе сказал: — Рана на ночной охоте, А-Юань, такое случается.       В этот момент к ним подошел Ванцзи. Сычжуй и Цзинь Лин просияли, по-приветствовав его улыбками, Ванцзи мягко кивнул Лину, и вполголоса сказав Сычжую: «Идем», ушел вместе с воспитанником с кроличьей поляны. И Сычжуй, и Цзинь Лин заметили, что Ванцзи передвигается словно бы с трудом, но Цзинь Лин не решился расспрашивать Ванцзи о его ране, а когда это попытался сделать Сычжуй, Ванцзи ответил только: — После, А-Юань. Цижэнь снова вздохнул, бережно взял Цзинь Лина за руку и отвел к Сичэню, попросив позаботиться о нем. — Сыграй А-Лину, пусть поспит. А я пойду — нужно навестить в павильоне исцеления Сычжуя и Ванцзи.       Сичэнь кивнул — он знал, что, закончив кормить кроликов, Сычжуй, в сопровождении Ванцзи отправился в Павильон Исцеления, поскольку ему пора было показаться лекарю, а Ванцзи на недавней ночной охоте получил рану, так что позаботиться о своём здоровье следовало и ему также. — Что тебя так встревожило, А-Лин? — осторожно спросил Сичэнь, когда оба остались наедине. — Я был ошеломлен, дядя Сичэнь, — признался Цзинь Лин. — Столько запретов… — Если ты немного поживешь здесь, то сможешь понять, что большинство из них вполне разумны, а некоторые из них я пытаюсь смягчить, насколько это в моих силах. — Да, но что с А-Юанем, дядя Сичэнь? — спросил Цзинь Лин осторожно. — А-Юань болен? — Совсем наоборот, А-Лин, — улыбнулся Сичэнь. — А-Юань проведёт этот день у целителей, дабы не заболеть в будущем. Медицинский осмотр и теплая ванна с сосновым маслом для дыхания и хорошего сна — это всё, что предстоит сегодня А-Юаню. — Я смогу навестить А-Юаня сегодня вечером? — спросил Цзинь Лин и поспешно добавил: — Я не стану волновать А-Юаня разговорами, просто хочу повидать его. — Похвальное желание, А-Лин, но не сегодня — сегодня А-Юаню нужен покой. Пойдем-ка и мы к целителям — мне не хотелось бы, чтобы ты простудился. Я заметил, ты покашливаешь — нужно выпить отвара из трав и мёда. Зря я не отвел тебя к лекарю сразу после того, как Ваньинь привез тебя сюда — Ваньинь ведь просил меня об этом. — Мне и в самом деле нехорошо, дядя Сичэнь, — признался Цзинь Лин. — Бросает то в жар, то в озноб, трудно дышать, и у меня так болит голова… Я хотел, чтобы дядя Сичэнь научил меня игре в вэйци, но даже на это у меня не хватит сил сейчас. Наверное, я немного простудился, пока летел сюда на мече вместе с цзюцзю, а простуда только сейчас напомнила о себе… — Я предупреждал Ваньиня, что отправиться сюда на лодке — куда благора-зумнее, чем полететь на мече, — заметил Сичэнь. — Но он хотел добраться в Гусу как можно быстрее. — Да, но лететь на мече вместе с цзюцзю было так здорово, — улыбнулся Цзинь Лин. — Я хоть и проспал половину пути, но помню, как мне было хорошо — я даже не заметил ветра… — Что ж, А-Лин, что случилось, то уже случилось, — мягко ответил Сичэнь. — Идём в павильон исцеления. Через несколько дней ты будешь вполне здоров. — Мне не будет больно, дядя Сичэнь? — спросил Цзинь Лин осторожно. — Нисколько, А-Лин, — успокоил Сичэнь. — Выпьешь немного укрепляющего, примешь теплую ванну для дыхания и хорошенько поспишь, не более того. Цзинь Лин не стал возражать, поскольку действительно чувствовал явное недомогание. — А что случилось с Ханьгуан-цзюнем, дядя Сичэнь? — поинтересовался Цзинь Лин, как можно деликатнее, когда ладонь его исчезла в руке Сичэня и оба направились в сторону павильона исцеления. — Он серьезно пострадал на ночной охоте? — Это легко вылечить, не тревожься, — уверил Сичэнь. — Я смогу побыть с Ханьгуан-цзюнем… с дядей Ванцзи? — осторожно спросил Цзинь Лин. — Может, ему стало бы легче, хоть немного, если я… — Возможно, — согласился Сичэнь, не упоминая о том, что Цзинь Лин своей живостью и энергией напомнил бы его младшему брату Вэй Усяня. — Но вначале и тебе, и Ванцзи нужно поправиться. * — Цзэу-цзюнь привёл ещё одного пациента? — доброжелательно спросил лекарь Лань. — Заживляющие мази для Ханьгуан-цзюня, ванны для А-Юаня… А что привело сюда юного Цзинь Жуланя? Юноша не совсем здоров? — Похоже, мой названый племянник слегка простудился, когда летел сюда на мече с Саньду Шеншоу, — ответил Сичэнь. — У А-Лина что-нибудь болит? — как можно мягче спросил лекарь Лань, бережно осматривая пациента. Он намеренно не обращался к тому «молодой господин Цзинь» — незачем было лишний раз напоминать маленькому ребенку, нуждающемуся в помощи, о его статусе. — У этого младшего немного болит горло и трудно дышать, наставник Лань, — признался Цзинь Лин. — Должно быть, этот младший немного простудился после полета на мече… — Здесь не о чем тревожиться, А-Лин, — успокоил его лекарь Лань. — Теплая ванна, порция травяного супа, немного снадобий и несколько часов крепкого сна, и А-Лину станет легче, недомогание пройдёт. — Этот младший благодарит наставника Ланя, — кротко ответил Цзинь Лин. Лекарь Лань мягко улыбнулся, молча одобряя безупречные манеры юного ученика, после чего поручил Цзинь Лина адепту-целителю, который положил руки на плечи Цзинь Лина так мягко, что глаза того наполнились слезами благодарности. — Тише, А-Лин, тише, все хорошо, — успокоил Сичэнь. — Тебя никто не обидит, никто ни в чем не станет упрекать. Я попрошу адептов-целителей приготовить для тебя сока из локвы с медом, он целебный, приду вечером, принесу самую хорошенькую игрушку, какая есть в Облачных Глубинах, и сыграю тебе на Лебин, чтобы тебе было лучше спать. А пока — ступай с наставником Лань Мэном. — И, прежде чем удалиться, вполголоса попросил лекаря Ланя: — Прошу, будьте мягче с А-Лином. — Как скажет глава ордена Лань, — кивнул тот.       Странным образом в Павильоне Исцеления Цзинь Лину было удивительно спокойно. Целители Лань не были слишком строги, ему не был неприятен лекарственный бульон на травах, а снадобья он принимал так кротко, что даже лекарь Лань был им вполне доволен и собственной рукой положил в целебный настой немного меда, чтобы несколько смягчить его горечь. На не слишком мягкой постели Цзинь Лин засыпал легко, а теплые ванны с травами облегчали дыхание и снимали боль. По вечерам Цзинь Лина навещал Сичэнь, который также был им очень доволен, говоря, что если Цзинь Лин будет столь же старателен на уроках, орден Лань сможет гордиться таким приглашенным учеником. — Дядя Сичэнь сыграет мне на Лебин? — спросил Цзинь Лин вполголоса — говорить ему было ещё трудно. — Конечно, А-Лин, — кивнул Сичэнь, улыбаясь. Он сыграл Цзинь Лину на своей флейте, а закончив, нежно сказал: — Спокойной ночи. Я поговорю о тебе с дядей Цижэнем, чтобы позволил тебе приезжать в Облачные Глубины, когда захочешь. Отдыхай. — Доброй ночи, дядя Сичэнь, — так же вполголоса ответил Цзинь Лин. Сичэнь увидел грусть в его глазах, присел рядом и легонько погладил по голове. — Ты скучаешь здесь, А-Лин? — мягко спросил он. — Принести тебе еще игрушек или книг с картинками, а может, немного цветов или меда? — Не слишком, дядя Сичэнь, — признался Цзинь Лин. — Я ведь почти всё время сплю. По правде говоря, я даже не думал, что мне будет так хорошо здесь, но цзюцзю… Он ведь наверняка скучает… Возможно, мы могли бы написать ему, дядя Сичэнь? Я бы даже хотел заняться каллиграфией… — Чуть позднее, А-Лин, — ответил Сичэнь. — Пока лучше не вставать с постели. Цзинь Лин всхлипнул: — Цзюцзю упрекал меня в нежелании тренироваться, а ведь если бы я не пренебрегал тренировками, то не заболел бы сейчас… — А-Лин слишком требователен к себе, — утешил Сичэнь. — Нужно только принимать лекарства и больше спать. Я расскажу тебе что-нибудь, и ты заснешь. Хочешь историю про кроликов и фей? Он никак не ожидал, что Цзинь Лин вновь разразится целым потоком слёз. — Дядя Сичэнь… — прошептал он, уткнувшись ему в плечо. — А-Лин, о чём? — спросил Сичэнь, гладя его по голове. — Что-то болит или ты видел нехороший сон? Может, лучше будет позвать к тебе лекаря или няню? Я прямо сейчас могу послать за ними, хочешь? Стоило Сичэню вспомнить о нянях, как Цзинь Лин и вовсе разрыдался в голос. — Дядя Сичэнь, я такой скверный… У меня двое дядей и множество нежных нянь, мне дарят подарки, я могу есть, что хочу, и при этом ещё бываю недоволен, а у дяди Сичэня и дяди Ванцзи ничего этого не было, и у А-Юаня тоже… — А-Лин вовсе не скверный, иначе А-Лина не полюбил бы А-Юань и Цзинъи тоже, — прошептал Сичэнь, обнимая Цзинь Лина. — Не говори о себе дурно, прошу тебя. Моему А-Лину нужно поспать. А завтра я принесу тебе шелкового кролика, и мы поиграем вместе. — Дядя Сичэнь приносит мне чудесные игрушки, но я не могу даже играть с ними столько, сколько обычно люблю, — вздохнул Цзинь Лин. — Мне почти всё время хочется спать. — Что ж, это хорошо, А-Лин, значит, к тебе скоро вернутся силы, и ты поправишься, — улыбнулся Сичэнь.       В это время вошел лекарь Лань Мэн, чтобы дать своему пациенту принять немного снадобья. Он сразу заметил следы от слез на лице Цзинь Лина, и осторожно спросил: — Молодой господин Цзинь встревожен, Цзэу-цзюнь? Ничего, это ничего — сейчас примем немного отвара из трав, и станет легче… — Он осторожно накапал из фарфорового флакона в фарфоровую же чашку немного лекарства и развел теплой водой. — А-Лину нужно это выпить, чтобы поскорее выздороветь, — мягко шепнул Сичэнь. Он бережно обнял Цзинь Лина за плечи, готовясь убеждать и успокаивать, но тот принял далеко не лучшее на вкус целебное питьё так кротко и невозмутимо, что Сичэнь, как и лекарь Лань Мэн, знавший уже о сложном характере Цзинь Лина, был приятно удивлен, позволив запить снадобье глотком медовой воды. — Молодой господин Цзинь скоро поправится, — пообещал старший лекарь Лань. — Теперь — только отдых и полный покой. — Благодарю, наставник Лань, — вполголоса ответил Цзинь Лин. — Я побуду с ним, лекарь Лань, — произнес Сичэнь. — Разумеется, глава ордена, — охотно согласился Лань Мэн. — Молодому господину Цзиню сейчас это даже полезно.       Чтобы Цзинь Лин не так тосковал, Сичэнь всё же счел благоразумным до окончательного выздоровления поручить его Лань Аньчжу, одной из лучших нянь в Облачных Глубинах. Он сам отыскал ее и поговорил с нею, предупредив, чтобы была как можно мягче с Цзинь Лином и не напоминала бы о его статусе наследника Цзинь и приглашенного ученика, а лишь позаботилась о нем как об одном из учеников. Лань Аньчжу прекрасно поняла его — ей не раз приходилось утешать и подбадривать выздоравливающих маленьких учеников Лань, которых смущало огромное количество правил ордена, среди которых было и немало сирот — так у неё было с Цзинъи, годами и характером мало отличавшимся от Цзинь Лина — и ухаживала за Цзинь Лином очень бережно и нежно, не давая скучать, развлекая историями об основателях ордена Лань и тому подобным. Цзинь Лин успел искренне полюбить ее и даже подумал, что будь его мать жива, она была бы почти такой, как няня Лань. Впервые придя к Цзинь Лину, Лань Аньчжу мягко улыбнулась ему и Цзинь Лин странным образом, сам того не ожидая, увидел в этой улыбке и в этих глазах отражение собственной матери, которую никогда не видел, и снова всхлипнул, но уже счастливо. — У наставницы Лань такие добрые глаза… Этот младший просит простить подобную вольность этому младшему…       Лань Аньчжу мягко улыбнулась, не скрывая одобрения — безупречные манеры маленького пациента, при том, что она была наслышана о его сложном характере, граничащем со взбалмошностью, произвели на нее впечатление. Увидев слезы и явную печаль, порожденную не только сильной простудой, лишающей сил, но и одиночеством, унижениями, которые Цзинь Лин успел пережить в родном ордене, и многим другим, Лань Аньчжу произнесла с искренним теплом: — Не «наставница Лань», А-Лин. Называй меня няней Лань, вовсе незачем разговаривать так официально. — Няня Лань, — повторил Цзинь Лин, словно пробуя два этих слова на вкус. — Этот младший искренне рад познакомиться. — Не нужно смущаться, А-Лин, — мягко произнесла Лань Аньчжу. — Поговори со мною, если чувствуешь, что хотел бы этого. Не думай о правилах — здесь и сейчас их нет, кроме рекомендаций лекаря Ланя. — Она очень нежно обняла руками голову Цзинь Лина, попутно бегло осмотрев его глаза и губы взглядом опытной целительницы — не тронуты ли те инфекцией. Цзинь Лин благодарно улыбнулся и вполголоса ответил: — Я сделал бы это с радостью, няня Лань, но мне трудно говорить. К тому же, эти странные неуютные сны — должно быть, от того, что сейчас я нездоров… — Сновидения минуют, А-Лин, — пообещала Лань Аньчжу. — А от боли в горле и от кашля помогут снадобья. Не думай ни о чем, А-Лин, недомогание пройдет. Я сыграю тебе колыбельную на гуцине, прежде чем ты заснешь, и все будет хорошо. — Я боюсь, няня Лань, — признался Цзинь Лин, готовый снова заплакать, и уткнулся в плечо Лань Аньчжу. — Боишься засыпать, А-Лин? — поняла Лань Аньчжу. — Не бойся, в Облачных Глубинах совершенно безопасно и тебя никто не обидит. — Хочешь немного медовой воды — чтобы лучше спать? К тому же, она придаст тебе сил и снимет боль. — Это было бы чудесно, — кивнул Цзинь Лин, заворожённо наблюдая за грациозными движениями Лань Аньчжу, пока та готовила ему целебное питье и настраивала гуцинь. Наставница Лань бережно напоила юного пациента сладким снадобьем и спросила: — Может быть, А-Лину рассказать что-нибудь, прежде чем я сыграю А-Лину колыбельную? Что-нибудь, подо что отлично засыпается. — Если бы няня Лань позволила мне заснуть, положив голову на руки няни Лань… — вполголоса попросил Цзинь Лин. — Конечно, А-Лин, — согласно кивнула Лань Аньчжу. — Не думай ни о чем. Снадобье скоро подействует, боль понемногу утихнет, а завтра тебя осмотрит лекарь Лань. — Но тогда няня Лань не сможет сыграть мне на гуцине, — заметил Цзинь Лин немного разочарованно. — Зато я спою, А-Лин, — пообещала Лань Аньчжу. Удобно уложив и укрыв маленького пациента одеялом, она обняла голову Цзинь Лина руками и стала нежно петь вполголоса, вплетая ци в успокаивающую мелодию без слов. — У няни Лань такое чудесное имя — «жемчужина покоя», — заметил Цзинь Лин, когда Лань Аньчжу закончила петь. Та оказалась права — лекарство действительно понемногу действовало, и говорить было уже не так больно. Лань Аньчжу улыбнулась. — Моя мать всегда любила жемчуг и с юности умела с особым мастерством создавать украшения и детские игрушки из жемчуга и нефрита, умудряясь при этом не нарушать запрета на предметы роскоши, а мой отец всегда искренне восхищался Лань Анем и считал основателя ордена Лань образцом для подражания. К тому же, давая мне имя, оба сочли, что сочетание ханьцзи «жемчужина покоя» защитит меня. Но ведь и имена А-Лина прекрасны. — О да, — кивнул Цзинь Лин и неожиданно спросил: — Мое имя при рождении — «Лин» — дала мне моя мать, я это знаю, а кто придумал мое вежливое имя — Жулань? Мой цзюцзю и младший дядя не отвечали мне, когда я у них об этом спрашивал. А цзюцзю и вовсе пригрозил оставить меня без сладкого, если я продолжу спрашивать об этом…       Лань Аньчжу вздохнула. От Лань Ванцзи, которого она знала, поскольку заботилась о Сычжуе, когда тот болел, ей было известно, что вежливое имя Цзинь Лина было придумано Вэй Усянем, и не нашла нужным скрывать это от своего подопечного. — Твое вежливое имя было в свое время придумано для тебя Вэй Усянем, шисюном твоего цзюцзю, — ответила она. — Об этом юноше много всего рассказывают, но это неправда. Почти всё, что о нем говорят — преувеличение, если не сказать хуже… — А слова моего цзюцзю о том, что Вэй Усянь виновен в смерти моих родителей? — осторожно спросил Цзинь Лин. — Меня при этом не было, поэтому я ничего не могу сказать наверняка, как ни жаль, — вздохнула Лань Аньчжу. — Но я точно знаю, что Вэй Усянь не хотел их смерти. — Но если это так, то почему мой цзюцзю так ненавидит своего шисюна? — решился спросить Цзинь Лин. Лань Аньчжу вздохнула. — Возможно, А-Лин, тебе ещё не время знать об этом, но… Видишь ли, между твоим цзюцзю и его шисюном в свое время было очень много боли. Впору плакать, узнав обо всех обстоятельствах их обоих. Но не надо сейчас об этом, А-Лин, иначе ты не уснешь. Попробуй поговорить об этом со старейшиной Ланем, когда станешь старше или с Цзэу-цзюнем и Ханьгуан-цзюнем. А теперь пора спать. Я всё же сыграю тебе на гуцине. Цзинь Лин благодарно кивнул, позволив Лань Аньчжу сделать себе теплый компресс, зарылся в одеяло и закрыл глаза. — Няня Лань позволит мне навещать себя после? — спросил Цзинь Лин, засыпая. — После того, как моя болезнь пройдет, и я покину Павильон Исцеления? — Непременно, — пообещала Лань Аньчжу. Едва она сыграла Цзинь Лину мелодию, способствующую выздоровлению, как к ним вошел Лань Сичэнь. — Как здоровье А-Лина, наставница Лань? — спросил он у Лань Аньчжу, заметив, что названый племянник уже заснул. — Малыш поправляется, Цзэу-цзюнь, — ответила Лань Аньчжу. — Но он скучает о Вас, побудьте с ним. — За этим я и пришел, — кивнул Сичэнь, извлекая из рукава-цянькунь шелкового кролика. — А-Лину понравится, — чуть улыбнулась Лань Аньчжу. — Дитя совсем скоро наберется сил. Сичэнь проницательно взглянул на Лань Аньчжу и спросил без малейшего осуждения, а просто констатируя факт: — Скажи, няня Аньчжу, — по неофициальному обращению самого главы ордена та поняла, что вопрос имеет для него особое значение, — ты рассказывала А-Лину о Вэй Усяне? — Совсем немного, Цзэу-цзюнь, — признала Лань Аньчжу. — Но, поверьте мне, я бы не стала лгать А-Лину. — Я знаю, няня Аньчжу, — кивнул Сичэнь, благодарно улыбаясь. — Только не ты. Спасибо, что позаботилась об А-Лине. — Это моя обязанность, Цзэу-цзюнь, — поклонилась в ответ Лань Аньчжу. — Ты больше не зовешь меня А-Хуанем? — снова улыбнулся Сичэнь. — Всё же это именно ты обучала меня в детстве целебным мелодиям и основам ювелирного мастерства. — Мне доставляет удовольствие звать Цзэу-цзюня по титулу, — призналась Лань Аньчжу. Сичэнь кивнул. — Я позабочусь об А-Лине до прихода лекаря Ланя, — пообещал Сичэнь. Лань Аньчжу кивнула и удалилась, а Сичэнь присел у кровати Цзинь Лина, положив рядом шелкового кролика, и принялся передавать ему ци.       После своего выздоровления Цзинь Лин провел остаток времени в Облачных Глубинах в тишине и покое, обучаясь медитации и игре в вэйци с Ванцзи и Сичэнем, наслаждаясь игрой Сычжуя на гуцине, и упражняясь в таковой с Сичэнем и Ванцзи и тренируясь в искусстве меча вместе с Цижэнем. В первый же вечер после выздоровления, Сичэнь взял названого племянника к себе и спросил, чего бы тому хотелось. — Я хочу принять ванну, дядя Сичэнь, — ответил Цзинь Лин, заставив Сичэня довольно улыбнуться — ему было по душе, что названый племянник так любит ванны, и, решив побаловать Цзинь Лина, приготовил ему ванну с розовым маслом, и даже предложил было ему маленькую игрушечную лодочку, но Цзинь Лин признался, что хотел бы чего-то иного. Сичэнь прекрасно понял Цзинь Лина. Зная заранее, о чем попросит названый племянник, он еще прежде, чем приготовить ванну, устелил пол бамбуковым ковриком, позволив Цзинь Лину плескаться, сколько тот захочет, пока племянник хорошенько не устал, после чего бережно обмыл, завернул в шелковое полотенце, умыл и уложил в постель. — Было так хорошо, дядя Сичэнь… — благодарно улыбнулся Цзинь Лин, которому, конечно, хотелось спать после теплой ванны, но не меньше ему хотелось и осмотреться в покоях, отведенных ему Сичэнем. Уютная комната, украшенная узорами из облаков и кроликов в нежнейших сочетаниях белого, голубого и зеленого, не менее уютная постель, чудесно пахнущая травами, куда Сичэнь уложил его. Цзинь Лину было так хорошо, что он даже не заметил, что новая постель не такая мягкая, как в Башне Золотого Карпа, но странным образом ему это даже нравилось, а шелковый кролик, набитый травами, способствующими хорошему сну, привел Цзинь Лина в настоящий восторг. Сичэнь протянул названому племяннику поочередно две пиалы — с успокаивающим настоем и полосканием для рта, приятно освежившим. — Дядя Сичэнь слишком добр, — тихо всхлипнул Цзинь Лин.       Сичэнь вздохнул: конечно, до сих пор А-Лин видел лишь пренебрежение адептов Цзинь и строгость цзюцзю, неудивительно, что сейчас, несмотря на все ограничения, принятые у Ланей, малыш растроган донельзя. — Моему А-Лину пора спать, — мягко ответил Сичэнь, поглаживая киноварную точку на лбу Цзинь Лина — он знал, что это успокоит названого племянника. — Сыграть тебе колыбельную на Лебин? — Было бы чудесно, дядя Сичэнь, — кивнул Цзинь Лин. — Но скажи, как сейчас А-Юань? — Всё в порядке, А-Лин, — с заметным облегчением улыбнулся Сичэнь, — Всё хорошо и с А-Юанем, и с Ханьгуан-цзюнем, и с Цзинъи тоже. — Цзинъи тоже нездоровилось? — спросил Цзинь Лин. — А что с ним случилось? — Цзинъи по неосторожности поранился на тренировке, — ответил Сичэнь, — но сейчас он уже совершенно здоров. — Цзэу-цзюнь погладил названого племянника по голове. — Завтра вы увидитесь на лекциях, а сегодня — будем спать.       Он поднес к губам Лебин и неспешно сыграл легкую успокаивающую мелодию, под которую Цзинь Лин заснул мгновенно. В то время, как Сичэнь играл, к нему неслышно вошел Цижэнь. — Как А-Лин здесь, А-Хуань? — спросил он, положив руку Сичэню на плечо. — Только что заснул, дядя, — вполголоса ответил Сичэнь. Цижэнь легонько погладил волосы Цзинь Лина и чуть улыбнулся: — А-Лин сразу так сдружился с А-Юанем — наверняка тот окажет на А-Лина самое благотворное влияние. Оба так деликатно играют вместе, и к тому же А-Юань отлично помогает А-Лину освоить гуцинь. — Но А-Лину хорошо и с дядей Цижэнем, — заметил Сичэнь, тоже улыбаясь.       Цижэнь не стал отвечать, но Сичэнь видел по глазам, что дяде отрадна привязанность Цзинь Лина, успевшего сдружиться не только с Сычжуем и Цзинъи, но и с Ванцзи, к которому, благодаря троим юным воспитанникам, понемногу возвращалось желание улыбаться — впервые с того дня, как он узнал, что Вэй Усяня нет в живых. Что если, подумал Цижэнь, Ванцзи придет в себя, благодаря и А-Лину тоже? Что ж, всё к лучшему. Пожалуй, следовало бы написать Цзян Ваньиню и поблагодарить его за то, что привез в Облачные Глубины маленького племянника. Или пригласить в Облачные Глубины самого Цзян Ваньиня.       Странным образом Цзинь Лин находил особую прелесть в близости с Ванцзи и Цижэнем, как и говорил Сичэнь, чувствуя рядом с ними обоими невероятный покой. Сычжуй и вовсе был так нежен с Цзинь Лином, как не был никто и никогда из его сверстников не только в Башне Золотого Карпа, но даже и в Пристани Лотоса. Множество правил как-то совершенно перестали его смущать, в немалой степени благодаря Цижэню и Сичэню — и тот, и другой умели увлечь учеников — но также и Сычжую с Цзинъи — с ними обоими было так спокойно и весело, что правила Облачных Глубин не казались Цзинь Лину чем-то тягостным. В конце концов, если они были когда-то созданы, значит, были нужны. А уроки игры на гуцине вместе с Ванцзи и Сычжуем были самым лучшим воспоминанием Цзинь Лина о пребывании в Облачных Глубинах — так спокойно и уютно было рядом с ними обоими. Но как бы хорошо ему ни было у Ланей, в конце концов Цзинь Лин так соскучился о Цзян Чэне, что Сичэнь решил отвезти его в Пристань Лотоса. — Мой А-Лин скучал обо мне? — шепотом спросил Цзян Чэн, беря племянника на руки и с необыкновенной для себя нежностью целуя в лоб и щёки. — Ещё, цзюцзю… — прошептал Цзинь Лин, уже не сдерживая слёз. Цзян Чэн снова поцеловал племянника в лоб, погладил по голове и осторожно спросил: — Моего А-Лина никто не обижал в Облачных Глубинах? — Нет, цзюцзю, вовсе нет, — прошептал Цзинь Лин. — Напротив, все были очень добры ко мне. Просто… я так скучал о цзюцзю… — Он снова всхлипнул. Цзян Чэн испытующе взглянул на Сичэня, привезшего Цзинь Лина домой. — Я поручал тебе А-Лина, чтобы вернуть ему покой, а мой племянник только и делает, что плачет. А-Лин точно не пережил в Облачных Глубинах ничего дурного? Я ведь умолял тебя не отчитывать и не наказывать его… — А-Лин лишь немного подавлен и переполнен впечатлениями, А-Чэн, — мягко сказал Сичэнь, в свою очередь поглаживая названого племянника по волосам. — Не оставляй его, и вскоре А-Лин окончательно придет в себя. — Я скучал, цзюцзю, — признался Цзинь Лин вполголоса. — Все в Облачных Глубинах были в самом деле исключительно добры ко мне, но я скучал о цзюцзю… — Я тоже, А-Лин, — кивнул Цзян Чэн. — Я тоже… Но сейчас — скажи, чего ты хотел бы? Может быть, прокатимся в лодке втроем с дядей Сичэнем? Мой А-Лин ведь всегда так любил прогулки на лодке. Я покажу вам самые роскошные уголки Юньмэна. Или полетаем на моем мече? — Ты уже летал с А-Лином на мече, когда привез его в Облачные Глубины, и это обернулось для твоего племянника простудой, уложившей его в постель на несколько дней, — так же мягко, но сдержанно напомнил Сичэнь. — Я ведь писал тебе об этом, пока А-Лин выздоравливал. — Я знаю, это моя вина, — признал Цзян Чэн. — На этот раз я заверну А-Лина в теплую накидку, он не замерзнет. Цзинь Лин вполголоса ответил: — Тогда я был сам виноват, что простудился, ведь во сне сбросил плащ, в который завернул меня цзюцзю. Я был бы счастлив, если бы цзюцзю просто походил со мной на руках… — Непременно, А-Лин, непременно. Но прежде — поедим фруктов. Сочных, сладких, как мед, тебе нужно. — Увидев, что глаза племянника снова напол-няются слезами, он нежно прижал его к себе и прошептал: — Тише, А-Лин, не нужно плакать, я с тобой, не бойся. — Не уходи, цзюцзю, — Цзинь Лин уткнулся в плечо дяди. — Мне не нужно фруктов — просто побудь рядом…       Цзян Чэн, не выпуская племянника из объятий, сделал едва заметный знак рукой и в комнату вошли двое адептов Цзян. Один нес в руках блюдо сочных фруктов: были здесь и локвы, и яблоки с манго без кожуры и сердцевины, сладчайший виноград без косточек и даже кусочки арбуза, уже очищенные от семечек, и пиалы с любимым чаем Цзинь Лина и Цзян Чэна. В руках же у другого была искусно вырезанная деревянная лошадка. Цзинь Лин взглянул на любимые фрукты, снова готовый расплакаться, но Цзян Чэн легонько погладил его по голове и сказал: — Ешь, сколько захочешь, А-Лин, здесь хватит на всех. — Чтобы подбодрить его, Цзян Чэн взял немного локв и съел.       Пока Цзинь Лин угощался фруктами и чаем, второй адепт Цзян почти неслышно поставил подле него резную деревянную лошадку. Цзинь Лин просиял — именно о такой он мечтал, сколько себя помнил: сидеть на ней было особенно удобно, так что хотелось качаться без конца, а упасть было просто невозможно. — Заказал к твоему возвращению из Облачных Глубин, — чуть улыбнулся Цзян Чэн, не без удовольствия наблюдая за счастливым блеском глаз любимого племянника. — Недурно, правда, А-Лин? — Это лучший подарок, что у меня был, цзюцзю… — прошептал Цзинь Лин, счастливо всхлипывая. — Снова слезы? — вздохнул Цзян Чэн. — Мой А-Лин если и улыбался сегодня, то лишь сквозь слезы… — Просто А-Лин переполнен впечатлениями, — мягко произнес Сичэнь, усаживая Цзинь Лина на деревянную лошадку и осторожно покачивая. Цзинь Лин благодарно потерся щекой о ладонь Сичэня и понемногу незаметно для самого себя перестал всхлипывать. — Нашего А-Лина здесь все любят, — шептал Сичэнь, продолжая бережно покачивать деревянную лошадку. То ли в его голосе было нечто, что помогло Цзинь Лину окончательно прийти в себя, то ли само присутствие Сичэня и Цзян Чэна помогло, но слезы Цзинь Лина понемногу унялись. — А Феечка-то как же? — спросил он, устав качаться на расписной лошадке. — Цзюцзю обещал заботиться о ней…       Цзян Чэн улыбнулся с необыкновенной для него нежностью, негромко свистнул, и тут же в комнату чуть слышно скользнула Фея, заметно подросшая за время отсутствия Цзинь Лина — теперь уже не молоденькая девица, а крепкая голубоглазая красавица с роскошным хвостом и торчащими острыми ушками, едва ли не выше самого Цзинь Лина. Глаза собаки сияли, и она готова была разразиться счастливым певучим лаем, обнюхивая и облизывая и Цзинь Лина, и Сичэня, и Цзян Чэна, но последний знаком велел Фее вести себя тише. И разумная, несмотря на свою юность, собака, чтобы не переволновать маленького хозяина, каковым с самого начала для нее был Цзинь Лин, издавала лишь тихое счастливое завывание, едва ли не пританцовывая вокруг него. Ее преданность трогала даже Сичэня, привыкшего к принятому в ордене Лань запрету держать животных и он охотно позволял Фее облизывать себя и с удовольствием вычесывал ей шерсть, когда гостил у Цзян Чэна и в Башне Золотого карпа. Видя нежную привязанность названого дяди к своей питомице, Цзинь Лин сказал Фее в тот же день, как та увидела Сичэня: «Береги дядю Сичэня» и Фея охотно и с радостью следовала этому приказу Цзинь Лина. Иногда Цзян Чэну и самому казалось, что Фея была разумной собакой, несмотря на отсутствие возможности говорить (любопытно всё же, где Мэн Яо ее отыскал, с горы Баошань-санжэнь эта собака в детстве сбежала что ли?), иначе, как объяснишь, что хотя Фея и безусловно уважала Сичэня и Цзян Чэна, которому охотно позволяла обучать себя, купать и гулять с собой, когда Цзинь Лина не было рядом, но всё же своим хозяином, единственным и по-настоящему любимым для нее оставался именно Цзинь Лин, даже если они разлучались надолго, как сейчас. При этом с Мэн Яо, который, собственно, и подарил племяннику ее, Фея вела себя сдержанно — не нападала, не сторонилась, не выла, не лаяла и не ворчала в присутствии главы ордена Цзинь, но и бурной радости рядом с Мэн Яо не проявляла никогда, словно чувствовала, что доверять ему полностью — небезопасно. А Цзинь Лина, хоть он и отсутствовал почти шесть месяцев, Фея приветствовала, как приветствовала бы своего человека, готовая повиноваться маленькому хозяину, веселиться с ним вместе и оберегать. Цзян Чэн помнил один случай, когда Цзинь Лин од-нажды тяжело заболел и слег с лихорадкой, в горячечном бреду умоляя отогнать темных духов, которые хотят его забрать, и Цзян Чэн не знал, как помочь племяннику — лучшие лекарства ордена Цзян если и справлялись с болезнью, то до обидного небыстро. Тогда Фея села подле постели Цзинь Лина и стала выть так мягко и нежно, словно пела колыбельную, и на следующее же утро Цзинь Лин стал поправляться и спал без кошмаров. Цзян Чэн же рядом с питомицей племянника чувствовал странный покой, едва ли не больший, чем в детстве со всеми своими щенками, от которых пришлось избавиться с появлением в доме Цзянов Вэй Усяня. Нередко Фея клала голову Цзян Чэну на колени, когда тот писал письма в Гусу с вопросами о Цзинь Лине и читал письма о племяннике от Цижэня и Сичэня, нежно выла и постукивала хвостом об пол. — Цзюцзю действительно замечательно заботился о Феечке… — Цзинь Лин благодарно обнял своего дядю и снова всхлипнул. Цзян Чэн, вынырнув из воспоминаний, погладил племянника по голове, целуя в затылок, как Цзинь Лин любил больше всего, и вполголоса спросил Сичэня: — Может, приготовить А-Лину чаю с мятой? Пусть поспит, похоже, он действительно переволновался сегодня. — Дело даже не в чае и не в том, что А-Лин излишне взволнован, — мягко заметил Сичэнь. — Не оставляй его, А-Чэн, А-Лину сейчас необходимо твое присутствие, — посоветовал он, с не меньшим удовольствием покачивая деревянную лошадку и поглаживая Цзинь Лина по голове. — Всё образуется. Цзян Чэн кивнул и осторожно взял племянника на руки. — Идём в сад, А-Лин. После — примешь ванну и сегодня поспишь в моей спальне. — О цзюцзю… — прошептал Цзинь Лин, приникая к Цзян Чэну, в то время как Сичэнь поглаживал его по волосам. — Пусть дядя Сичэнь тоже погуляет с нами, цзюцзю, — вполголоса попросил Цзинь Лин. — Если мой А-Лин этого хочет, — кивнул Цзян Чэн. — Я составлю вам компанию с радостью, — улыбнулся Сичэнь. * — Сад Пристани Лотоса теперь действительно превосходен, — заметил одобрительно Сичэнь, поглаживая кончиками пальцев пионы и розы, которые развел для племянника Цзян Чэн, зная, как Цзинь Лин любит цветы. — Я хотел сделать это для А-Лина, чтобы пионы напоминали ему о Ланьлине, когда он гостит здесь, — ответил Цзян Чэн, слегка улыбаясь, и попросил вполголоса: — А-Хуань, сыграй сегодня на Лебин для нас обоих — мне также станет легче, если ты сделаешь это. — Охотно, — кивнул Сичэнь. Давно уже он не играл так вдохновенно. И этим вечером, после всех переживаний, выпавших за день, оба условились помочь Цзинь Лину принять ванну. К вечеру тот вполне пришел в себя, ожил, вдоволь набегался наперегонки с Феей, так что Пристань Лотоса ещё долго оглашалась счастливыми криками Цзинь Лина, не менее счастливым лаем Феи, больше напоминавшим пение, топотом ног Цзинь Лина и лап Феи. Цзинь Лин немного остыл и пришел в себя лишь после того, как случайно споткнулся о порожек, вбегая в дом из сада вслед за Феей, но упасть не успел, так как его успел поймать Цзян Чэн и спросил, улыбаясь: — Устал, А-Лин? Может, ванночку? — С розовым маслом? — просиял от предвкушения Цзинь Лин. — И чтобы цзюцзю и дядя Сичэнь меня вымыли? — Ну конечно, — кивнул Цзян Чэн, принимаясь греть воду для ванны, капая в нее розовое масло, погладил Цзинь Лина по затылку и мягко сказал: — Всё-таки надо быть осторожнее, А-Лин. А если бы ты упал и ушибся?       Цзинь Лин оперся на руку Цзян Чэна, позволив раздеть и уложить себя в теплую воду так покорно и тихо, что Цзян Чэн снова невольно встревожился, не случилось ли с его А-Лином чего-нибудь, о чем он не в силах рассказать. — А-Лин, я не сержусь ни на что. Скажи, если что-то тебя тревожит. Тебя кто-то сильно обидел или ты нездоров? Скажи своему цзюцзю, что у тебя болит? Мне уложить тебя в постель и послать за лекарем? Обещаю, я буду рядом с тобой, тебе не будет больно. Хочешь, я заверну тебя в одеяло и буду носить на руках, пока ты не уснешь? — И Фея будет рядом? — спросил Цзинь Лин, пока Цзян Чэн максимально осторожно обмывал его. — Ну конечно, — кивнул Цзян Чэн. — Я ведь не позволяю Фее быть рядом с тобой, только если она испачкается. Разумеется, спать с нами в одной кровати Фея не будет, но она всегда будет рядом с тобой, на циновке, это я обещаю. — Я вполне здоров, цзюцзю, но я действительно скучал о тебе и о Фее. — Цзинь Лин снова всхлипнул. — Тише, А-Лин, тише, спокойнее, — прошептал Цзян Чэн, продолжая бережно обмывать племянника. — Я хорошенько тебя вымою и уложу в постель, а Фея будет спать рядом — на циновке, хорошо?       Цзинь Лин просиял. Фея сопровождала своего маленького хозяина и в столовой, и в классной комнате, но при этом вела себя так тихо — не просила еды со стола, не отвлекала Цзинь Лина от уроков — что ее полюбили и слуги, и няни Цзинь Лина. А если тот невнимательно слушал наставников, Фея смотрела на него так укоризненно, что Цзинь Лин невольно смущался, а учителя Цзинь Лина, видя это, даже одобряли присутствие умного духовного животного рядом с наследником Цзинь, называя эту собаку самой лучшей классной надзирательницей из всех возможных. Ко всему прочему, когда Фея была рядом, Цзинь Лин засыпал спокойно и без снов. Цзинь Лин хотел было сказать своему цзюцзю ещё что-то, спросить, будет ли рядом Сичэнь, останется ли с ними на несколько дней, но в этот момент, словно услышав его мысли, к ним и вошел Сичэнь, одно появление которого заставило Цзинь Лина забыть обо всем. И в следующий же момент уже вовсю плескался в пахнущей розами ванне, смеясь от души, от чего Цзян Чэн, бережно поддерживая племянника, чтобы тот не захлебнулся, расшалившись, вздохнул с облегчением — всё же это был его А-Лин, несмотря ни на что.       Этим вечером Цзинь Лин, утомленный счастливыми впечатлениями, спал на постели Цзян Чэна. Он заснул мгновенно, и Цзян Чэн, поглаживая волосы племянника, вполголоса сказал Сичэню: — Благодарю тебя, что оберегал А-Лина, пока тот учился в Облачных Глубинах, но, молю тебя, Сичэнь, береги его также и от влияния Гуанъяо — этот человек только делает вид, что хочет А-Лину блага… — А-Яо вовсе не так уж плох, А-Чэн, — мягко ответил Сичэнь. — Я люблю тебя, всегда любил, еще со времени твоего обучения в ордене Гусу Лань, но всё же ты слишком часто видишь во всех сплошь дурное… — Зато А-Хуань видит во всех одно хорошее… — вздохнул Цзян Чэн. — И в тебе тоже, А-Чэн, — улыбнулся Сичэнь. — И в А-Лине при всей его вспыльчивости. — Но близость с Гуанъяо наверняка однажды принесет тебе несчастье, А-Хуань… — с горечью в голосе ответил Цзян Чэн. — Фея не зря сторонится его. — Не будем об этом, А-Чэн, — так же мягко попросил Сичэнь. — К тому же, ведь это именно А-Яо подарил А-Лину Фею. А-Яо не причинит зла родному племяннику.       Цзян Чэн хотел сказать ещё что-то, но не стал, понимая, что это ничего не даст — Сичэнь слишком очарован главой ордена Цзинь. *       Цзинь Лин открыл глаза — все трое очнулись от воспоминаний — и улыбнулся: — Цзюцзю и дядя Сичэнь уже тогда знали, что будут вместе? — рискнул предположить он. — Едва ли, А-Лин, скорее, это было лишь предчувствием, — ответил Цзян Чэн, притягивая Цзинь Лина к себе и целуя в волосы. — Возможно, и знали, А-Лин. Но… Признаюсь, я хотел сказать А-Хуаню тогда: «Останься со мной не ради меня — ради А-Лина». Я ведь видел, как тебе хорошо с А-Хуанем, и предчувствовал, как нам будет хорошо втроем — да, я хотел его нежности, но тогда… Я и сам не знал, что не позволило мне тогда сказать этого. — Цзюцзю был слишком горд для этого? — осторожно предположил Цзинь Лин. — Если моя гордость тогда и сыграла роль, А-Лин, то лишь в самой малой степени, — признался Цзян Чэн. — Я не сказал того, чего хотел, лишь потому, что понимал — пока рядом с А-Хуанем есть Мэн Яо, очаровавший А-Хуаня слишком сильно, А-Хуань и не посмотрит на меня… Но, впрочем, не будем об этом, скажи лучше, как твой гуцинь — ты продолжаешь совершенствоваться в игре на нем? — О да, цзюцзю, — кивнул Цзинь Лин. — Дядя Сичэнь продолжал обучать меня игре на гуцине и после моего возвращения из Гусу. Цзюцзю бы хотел послушать игру на моем Сяохуа? Цзян Чэн улыбнулся. — А-Хуань назвал твой гуцинь «Маленьким цветочком», потому что это имя отражает твою суть, А-Лин: тебе было ещё совсем немного лет, но ты расцвел бы однажды. — Признаюсь, цзюцзю, я пожалел, что не взял его с собой в храм Гуаньинь… — виновато произнес Цзинь Лин. — Может, тогда бы младший дядя не причинил вреда мне и дяде Вэю… — Напротив, мой А-Лин поступил разумно, — заметил Цзян Чэн. — Как бы хорошо ни давалась моему А-Лину игра на гуцине, Мэн Яо был сильнее моего А-Лина, как это ни печально. — Не вспоминайте об этом, незачем, — улыбнулся им обоим Сичэнь. — Мой А-Чэн, вспомни лучше о том, как ты положил руку мне на плечо, тогда, в храме Гуаньинь, не дав мне отчаяться и предложив быть вместе, ради друг друга и ради А-Лина тоже. — О да, мой А-Хуань… — кивнул Цзян Чэн, приникая к нему поцелуем. Цзинь Лин порозовел от смущения и обнял обоих.