Никаких обещаний

      Существует ли что-то более странное, чем быть гигантской мутировавшей крысой, жить в канализации под Нью-Йорком, воспитывать четверых полумальчиков-получерепах и преподавать им мастерство ниндзюцу? Однако сыновья Сплинтера считали, что есть. Они находили крайне странной его особенность не давать обещаний. Никаких и никогда. .       — Пап, ну пообещай! — нежно просверливал дыру прямо в мозг своим по-детски сладким голоском Микеланджело. — Всего-то одна малю-ю-юсенькая кошечка. Она совсем не будет в Логове мешать. Даже кормить её не надо — сама будет мышек ловить. Давай завёдём? Ну что тебе стоит!       Как бы ему объяснить, чего оно стоит? И не соврёшь ведь, что у тебя аллергия на шерсть, когда сам покрыт ею от ушей до кончика хвоста. Но при одной только мысли о кошках та самая шерсть вставала у Сплинтера дыбом — как ни осознавай разумом, что этот зверёк больше тебе не враг, крысиные инстинкты брали своё.       Впрочем, дело не только конкретно в кошках. Сплинтер довольно долго не позволял мальчикам заводить вообще никого — мало того, что еды им самим не хватало, так ещё и часто нужно было срочно убегать, спасаясь от опасности и не отвлекаясь на питомцев. К тому же, сперва необходимо привить им достаточный уровень ответственности, прежде чем они могли бы возложить заботу о ком-то на свои панцири. .       — Папуль, мы ведь это не выбросим, да? — в светло-голубых глазёнках младшего плескалось море надежды. — Мне всё это нужно, честное черепашье!       Сплинтер озадаченно замер на пороге его комнаты с веником и совком. Намерение подмести пол внезапно осложнилось тем, что пола, собственно, не было видно ни сантиметра. Всё покрывало в несколько слоёв немыслимейшее барахло — когда и откуда он только успел столько натаскать? Младший с самого начала проявлял не только интерес, но и сентиментальную привязанность к вещам. Ему жаль было расставаться буквально со всем. И где проводить ту тонкую грань между коллекцией и свалкой — отцу пока было невдомёк. .       — Папулечка, ну почему ты об этом молчишь? — обиженно дул Майки конопатые щёчки. — Почему не пообещаешь, что рано или поздно мы сможем завести настоящих человеческих друзей? Людей ведь во всём мире та-а-ак много! Неужели не найдётся совсем никого, кто смог бы с нами дружить?       Сплинтер молчал лишь потому, что реально не был уверен, что найдётся хоть один такой человек, искренний и преданный, который не выдаст тайну мутантов и не погубит всю их семью. Вместо ответа он целовал Микеланджело тонкими крысиными губами в макушку и рассказывал по памяти японские легенды о живых и мёртвых, о добре и зле. Капель протекающих труб вторила тихой колыбелью. .       — Ты разве не обещал, что мы скоро снова выберемся посмотреть на звёзды? — у Донателло самого искрились натуральные звёзды в умненьких карих глазах. — Нужно всего лишь добраться до окраины Бронкса, там уже будет достаточно чёткая видимость!       Черепашонок потерял покой и сон после того, как Сплинтер на свою беду додумался вывести их на прогулку, пользуясь внезапно подвернувшимся случаем: из-за крупной аварии на электростанции весь город на какое-то время погрузился во тьму, и высунуться на поверхность всей семьёй стало относительно безопасно. В кои-то веки не засвеченные иллюминацией Большого Яблока огни в небе обрушились на самого любознательного из сыновей всем своим величием, раз и навсегда до беспамятства влюбив его в космос. И теперь он места себе не находил, мечтая вновь увидеть звёзды хоть немного такими же яркими. .       — Клянусь, я больше ничего и никогда у тебя не попрошу, только не болей больше, ну не болей! — худенькое тельце мелко дрожало, прильнув к ещё тяжеловато вздымающейся груди. Обжигая аж до рёбер своей робкой трепетностью.       Подхватив несмотря на крепкий мутантский иммунитет какую-то неведомую заразу от обычных канализационных крыс, Сплинтер едва не отправился на тот свет. Если бы не их подрастающий медик, который намешал спасительное лекарство из каких-то просроченных пилюль и особого, по его словам, вида плесени со стены дальнего коллектора. Всей семье с ним очень повезло, с годами он становился буквально незаменим. .       — Ты ведь по-прежнему будешь меня любить? Ты примешь меня, если стану… человеком? — Донни произносил это так пристыжённо-приглушённо, будто это что-то плохое.       Едва развив свой интеллект до такой степени, чтобы ему стали доступны эксперименты с генетикой, он потихоньку становился одержим идеей переломить баланс в своём организме как можно дальше от животной стороны. Он больше всех из мальчиков страдал, что имеет такую неудачную, на его взгляд, внешность, ведь это рубило на корню почти все его амбиции. Но своё потаённое желание при этом считал чем-то вроде предательства братьев. Отец обвил руками зелёные плечи, вечно больше прохладные и мерзлявые, чем у остальных. Гул метро где-то над головой сливался с их дыханием. .       — Вот скажи ему, чё он! — даже у маленького Рафаэля был грубый, зычный не по-детски голос. — Скажи, что я самый сильный. Что лидером команды буду я!       Надо ж было такому случиться, что в одном выводке среди родных братьев попались два одинаково альфовых самца. И теперь оба старших неугомонно и беспощадно делили власть с самых скорлупок.       Сплинтер бы сказал: ведь объективно, чисто по физическим показателям силы и выносливости второй по старшинству действительно обгонял первого. Да только именно первый обладал тем уникальным набором качеств, чтобы суметь повести за собой целую армию, не то что отряд. Всегда и везде. .       — Я просто хочу услышать, что ты меня простишь, — глухо бубнила ставшая не по годам широкой челюсть в подставленные ладони. Жар мощного дыхания вливался в самый кровоток. — Я не переживу, если ты меня не простишь.       Больше всего на свете самый вспыльчивый из сыновей боялся не обуздать однажды свой гнев и случайно навредить одному из братьев. И отчего-то решил, что отец в таком случае немедленно от него отречётся. Отец и сам до невротических проплешин боялся трагического развития подобных событий. Но внутреннего зверя не укротить извне. .       — Бать, обещай мне, обещай! — метался Раф рассерженным быком по додзё, снова сцепившись с кем-то из-за ерунды и теперь смертельно стреляя во все стороны зеленющими залпами взгляда. — Как только я захочу уйти, ты меня отпустишь. Блин, точно, по-любому захочу! И ты отпустишь, да?       Сплинтер только вздыхал, еле удерживая позу лотоса. Рафаэля он тем более не смог бы удержать при всём желании, даже уже сейчас. Но не признаваться же ему в этом? Позже крысиный коготь медленно, медитативно обводил узор на панцире, пересечённый паутиной шрамов-трещин. Ароматный дым ажурной вазочки-курильцы укутывал обоих тонким пледом. .       — А можно тренировать меня чуть-чуть больше, чем остальных? — щекотно лился в рваное по краям ухо заговорщический шёпот Леонардо. — Пусть это будет наш с тобой секрет, хорошо? Просто я хочу стать самым лучшим. Идеальным ниндзя. Как и ты.       Этот малыш хотел стать главным, ещё ни разу не поднявшись уверенно на ножки. А уж когда поднялся — его было не остановить. И дело вовсе не в дополнительных тренировках: харизма — загадочный, ценнейший дар. Сплинтер любил всех сыновей, но этого втихаря считал настоящей удачей. .       — Отец, ну расскажи мне правду! — из глубоко-синих глаз старшего окатило целым океаном тоски, затапливая до самого верха сердце. — Я ведь чувствую, что ты от нас что-то скрываешь. Что-то очень важное.       Отец действительно скрывал. Скрывал, что мутировал вовсе не из крысы, а из доблестного некогда воина Хамато Йоши. Что японский и ниндзюцу изучил, конечно, не по книгам, найденным на помойке. И что в комнате своей хранит портрет погибшей жены Тэнг Шен и пропавшей без вести дочери Мивы, а не случайное фото незнакомки, показавшееся симпатичным. Лишь по той причине, чтобы сыновья даже не вздумали сложить свои жизни на пути мести Ороку Саки, старому отцовскому врагу. .       — Одно обещание. Только одно. — Лео умел оставаться каменно-твёрдым, даже когда плакал. — Что не покинешь нас никогда. Неужели я многого прошу?       Да, это было слишком много. Так много, что не подвластно исправить никому, не только Сплинтеру: ни Микеланджело с его безграничной любовью, ни Донателло с его гениальным умом, ни Рафаэлю с его фантастической силой, ни Леонардо с огромным, честным, полным горячей справедливости и прохладной гармонии сердцем. Свечи трескучими лучами согревали душу. Совсем уже седая и редеющая шерсть еле впитывала соль и отчаянье сыновьих слёз.       К сожалению, та крыса, чьи гены при мутации переплелись с генами молодого японца Хамато Йоши, оказалась довольно пожилой. И к тому времени, когда четверо его родных-приёмных черепах окончательно выросли, он скорее мог бы считаться им дедом. Однажды он покинет сыновей — скорее, чем хотелось бы, чем мог бы, не случись мутация. И он молился каждый вечер, чтобы это произошло как можно позже. Не ради себя. Ради них. .       Сплинтер не любил давать обещаний — никогда и никаких.       Не потому, что боялся, как бы хитренький Майки не поймал его на слове. Не по той причине, что обладающий феноменальной памятью Донни зафиксировал бы их дословно. Не оттого, что опасался прогнуться перед темпераментным Рафом. И уж точно не из страха разбрасываться пустыми фразами перед мудрым не по годам Лео.       Он просто не видел в этом смысла. Ведь Сплинтер с самого начала дал сам себе не просто обещание, а нерушимейшую клятву стать этим четверым парнишкам наилучшим отцом, каким он только способен.