Братья с белыми волосами

Он прекрасно помнил это чувство потери, будто это было только вчера. Постойте-ка, это и случилось вчера вечером. Как перед глазами пронеслось видение: он стоит перед телом отца, что неподвижно лежало на полу, будто уснув вечным, безмятежныи сном. Оно, конечно, лежало в кромешной тьме, и только частые вспышки молнии освещали его тело через окна. Но даже так они казались редкими, и время будто тянулось бесконечно и вымучено долго. "Он не проснётся," — вот что было первым на уме у ребёнка, после того, как его разум начал понимать что случилось. Он пытался разбудить отца, что ни к чему не привело. Бессмысленное занятие, но в груди теплилась надежда на то, что он просто уснул и вот-вот проснётся, но с каждой секундой эта надежда таяла, как сосулька под весенним солнцем. Мальчик не хотел верить. Этого не могло быть. Папа был как санин, может даже лучше! Он не мог умереть! Он не... он не мог бросить своего ребёнка, верно? Сейчас он заметил то, от чего по телу прошлись мурашки, а пальцы на руках онемели. Его папа был холодным. Он уже остыл. Казалось, что маленького мальчика окатило холодной водой, казалось, что он вот-вот заплачет... Но и крики, и слезы, застряли где-то внутри него, не желая выходить. Ведь это не вернёт отца. Нет такой силы, что могла бы вернуть его. Неизвестно сколько времени простоял мальчик в темноте, что редко освещала вспышка грозы, но достаточно долго, чтобы его ноги онемели (правда не известно было, от усталости ли, или от горя) и пришёл Намиказе-сенсей, да так, чтобы его не услышал убитый горем ребёнок. Мальчик почувствовал как по его волосам провела мягкая, тёплая, живая рука, не слышал утешающих слов, что должны были успокоить его. Он был как статуя, подернутая льдом, что ни на что не реагировала. Он плохо помнил то, что произошло позже, но запомнил свои же слова: — Он умер, да?

***

Перенесемся вперёд на один день, день, когда ещё одну ночь маленькому Какаши предстоит провести ночь один на один с гробом, где лежал его мертвый отец. Очень позитивно и мило, не думайте? А вот он не думал. Вообще. В голове у ребёнка, что ночью потерял отца, была пустота, что засасывала в себя любое начало какой-либо мысли, словно чёрная дыра, решившая засесть в мозге. Какаши дёрнул одеяло на себя, решив огородиться от непогоды и в целом от мира, от реальности. Он все ещё отрицал то, что его отец погиб, бросив своего маленького пятилетнего сына на произвол судьбы. А судьба, как мы знаем, не была никогда благосклона, будто мечтая уничтожить уничтожить душу и так уже седого мальчика. В доме стояла гробовавая тишина и кромешная тьма, иногда прерываемая раскатом грома и светом молнии. Но это все равно было пугающе, особенно если вспомнить, что Какаши лежал дома, один, вместе с гробом отца в коридоре. Он не думал, что мог когда либо так боятся грозы, но сейчас мальчику очень хотелось спрятаться где-нибудь подальше, не видеть и не слышать непогоду, что разыгралась не на шутку. Ветер за окнами выл, как стая волков, что только что потеряла вожака, так зауныло и замогильно. С каждым раскатом, Какаши все глубже прятался под одеяло и подушки на своём футоне, но это не спасало от будто бы угрозы, что пряталась в грозе. В его голове потихоньку складывалась ассоциация грозы и смерти, что не было хорошим знаком, что ещё мог поделать маленький мальчик? Да ничего по сути, лишь попытаться скрыться от объекта страха, и молиться, чтобы это все закончилось. Не зная, сколько времени, он в очередной раз услышал раскат грома, такой оглушительно громкий, так близко. "Гроза наверное где-то над домом. Папа говорил, чем меньше промежуток между громом и молнией, тем гроза ближе," — думал маленький Хатаке, слегка высунувшись из укрытия, прежде чем обратно шмыгнуть под одеяла, после очередной вспышки. На самом деле была и ещё одна причина почему он решил остаться на футоне: запах смерти. К сожалению, мальчик прекрасно чувствовал этот запах, что проникал повсюду, но будто странным образом, не мог попасть под одеяло. Хотя Какаши был уверен, что провонял этим запахом насквозь. Прошло ещё пару минут, гроза продолжала набирать обороты и силы, так что бедный Хатаке просто вжался в стенку спиной, ускрываясь подушкой и одеялом, чтобы скрыться от объекта своего страха. Но неожиданно на несколько секунд воцарилась полная тишина. И сквозь эту гнетущую тишину он что-то услышал. Плачь. На улице, прямо за входной дверью. А потом пугающие звуки нахлынули вновь, оглушив Какаши в первые секунды. Он не понимал, как кто-то может вообще в такую погоду находиться на улице, это было невыносимо странно и неправильно. Из-за шума он с трудом теперь слышал плачь, но он был уверен, что плачь был, абсолютно точно был! Стоило проверить это, но маленькому и одинокому Хатаке, хоть он ой как не хотел признавать этого, было страшно. Мало ли кто за дверью, маленьких ниндзя всегда готовили к тому, что за дверью может быть вражеский шиноби из другой деревни, что легко убили бы ребёнка, и глазом не моргнув, поэтому папа всегда учил сына, что если кто-то стучит дверь, а никого не ждёшь, или голос незнакомый, то лучше не открывать и прятаться, ожидая когда незнакомец войдёт, и напасть на него, пока тот будет думать, что дома никого. Но отец явно не учел того, что за дверью может оказаться кто-то, кому явно будет нужна помощь. Наверное. Хотя плачь говорил что тот, кому он принадлежал, явно не очень хорошо. Собрав волю и остатки смелости в кулак, Какаши осторожно выполз из своего укрытия, медленно приближаясь к двери из своей комнаты. Открыв дверь, ему показалось, что вот вот задохнется в запахе смерти. В коридоре была кромешная тьма, что хоть глаз выколи — ничего не увидишь. Ему сразу же захотелось вернуться назад, в свой футон и спрятаться ещё глубже, лишь бы не чувствовать этот отвратительный запах, что вызывал мурашки и даже легкое головокружение. Он простоял в дверях пару мгновений прежде чем двинуться дальше, теперь он отчётливее слышал плачь, кажется, это был совсем малыш. Хатаке на что-то наткнулся, на что-то твёрдое и массивное, глухим стуком отозвавшиеся в пустом доме. Ему казалось, что сейчас упадёт, осознав, на что он напоролся ногой в темноте. Десятки плохих мыслей тут же закопошились в его голове. Это был гроб. Гроб его отца. Тошнота мгновенно подступила к горлу, а ноги предательски перестали держать его, заставив упасть на гроб. Задыхаясь от ужаса, он потратил остатки сил на то, чтобы встать и добежать до двери, после чего он, медленно скатываясь спиной по стене, осел на пол, тяжело дыша. Теперь плачь был слышно как ясный день. Но сейчас у Какаши не было сил встать, лишь обнять и прижать к себе колени. Казалось, что он сейчас заплачет, но как и прошлой ночью, он не мог проронить ни слезинки, не произнести ни звука. Только теперь ему было страшно. Сердце стучало как бешеное, будто отыгрывая какой-то ритм. Он вжался спиной к стене ещё сильнее. Мир для него быстро сужался, сужаясь лишь до его небольшого сердца, что казалось сейчас остановиться из-за страха. Он задыхался от духоты, запаха и ужаса. Он не может находиться здесь, при этом не может двинуться. На улице шторм: сильный ветер и гроза, дома гроб с трупом его отца, что умер по сути на его глазах. Слишком громко, слишком страшно. Но его вытянул из ужаса плачь, будто обладатель почувствовал, что с Какаши что-то не так, и он усилился. Вот тогда маленький ученик Академии, будущий шиноби, вспомнил, зачем он подошёл к этой двери. За дверью маленький ребёнок, которому не место на улице в такую непогоду. Какаши с трудом нашел силы, чтобы встать и открыть дверь. На него сразу же налетел сильный ветер, несший листья, что он успел сорвать с деревьев, и свежесть, что мальчик успел вдохнуть и слегка успокоить нервы. А потом он опустил взгляд. Терраса была мокрой от дождя и покрытой листвой и ветвями. Кое-где от ветвей оставались еле заметные царапины на досках, где собирались крупные лужи. А ещё прямо под его ногами лежала корзинка с уже темно-серой от воды тканью, где под этой тканью кто-то громко плакал. Какаши осмотрелся на наличие ловушки и, убедившись хорошенько в отсутствии ловушки, быстро схватил корзинку, сделал шаг назад в дом, второй рукой закрывая дверь. Теперь дома пахло сыростью и свежестью с улицы, от чего в голове у мальчика немного прояснилось. Простояв пару мгновений без движения, он побежал на кухню вместе с корзинкой. Быстрым движением поставив чайник на плиту и включая газ, Какаши также включил одну керосиновую лампу, осторожно поставив её к корзинке, дабы подсвечивая. То, что было в корзинке, тихо всхлипывало. Он осторожно развернул ткань, открывая вид на виновника торжества. Это был младенец, вернее, маленький ребёнок, где-то год. Его темно-синие глаза уставились на Какаши, а белоснежные короткие волосы были мокрыми от дождя, но они слегка топорщились во все стороны. Увидя более старшего ребёнка, он на минуту замолчал, прежде чем улыбнуться и засмеяться. Какаши на мгновение смутился, прежде чем улыбнуться. Но потом он заметил бумажку, развернув которую, можно было с трудом развернуть надпись "Ифо Хатаке. Твой брат, дорогой Какаши". Когда чайник закипел, старший ребенок налил себе чая, а малышу подогрел молоко, и осторожно приподнял младшего, хотя Ифо сам быстро сел, наблюдая за действиями брата (хотя старший Хатаке не был уверен в этом, уверенный что это какая-то ошибка), напоил его из кружки. Ифо после этого снова улыбнулся и потянулся к старшему, желая чтобы его взяли на руки. Какаши не сразу понял, чего от него хотят, но послушно взял младшего на руки, медленно покачивая его в руках. Вскоре он заснул, а старший понял, что его тоже тянет в сон, выключил лампу и медленно побрел, с трудом передвигая ноги, в свою комнату, держа на руках малыша. Дойдя до своего футона, он осторожно положил рядом на подушку младшего, а сам лёг рядом, засыпая. И только за мгновение до того, чтобы попасть в царство Морфея, он понял, что гроза закончилась и сквозь окно светит успокаивающий мирный лунный свет.