Тайны двенадцати пиков

      Цинхуа знал, что пребывание в собственном романе автоматически втягивает его в интриги, секреты и недомолвки. Он знал о загадке рождения Ло Бинхэ, о тайной предыстории Шэнь Цинцю и Юэ Цинъюаня, о том, что собирается однажды предать школу.       Но Цинхуа никогда не предполагал, что в Цанцюне будет так много секретов! Хотя, как он сам не догадался? Это огромная известная школа, её престиж взлетает выше небес, а главы её пиков сами по себе люди, заработавшие себе имена в определённой области знаний. Чëрт, это же прям как его универ! Вряд ли, конечно, глава кафедры тут спал со студентками, а местная премилая библиотекарша тайно крышевала нарколабораторию. Но сравнительно количества секретов и их разнообразия отличий было по минимуму.       Почему же Цинхуа их знал? В универе всё раскрывалось через заголовки и чаты сокурсников. Ну и через пьяные признания ректора. А на Цанцюне главной двигающейся силой являлись сплетни. Аньдинцы собирали их повсюду. В отличие от других учеников, они постоянно ходили между всеми пиками, постоянно переговаривались с разными учениками, постоянно были там, где их привыкли не замечать. Глуп тот господин, что считает свою прислугу безухой, и глуп тот глава, что считает учеников и учениц Аньдина не больше, чем безымянными.       Цинхуа узнал... много. Большинство — тупейшие предположения и слухи. Хотя бы то, что у Ци Цинци и Шэнь Цинцю был скрытый совместный ребёнок. Ци Цинци просто не повезло, из всех глав она единственная женщина! Никто, кроме неё, не может, к счастью или сожалению, родить, вот и строить теории про бастардов не о ком больше. Да и Ци Цинци не терпела к себе любого неуважения. А сложно найти мужчину, который будет уважать её как главу, заклинательницу и наставницу одновременно. Му Цинфан не подходит, он зарëкся иметь дело с женщинами ещë на заре ученичества.       Но некоторые слухи были похожи на правду. Например, то, что ученики Цяньцао принимали для бодрости немного странное сочетание трав. Увеселительный порошок? Кислотный чай? Стало так интересно, что однажды Цинхуа даже решился заглянуть к Му Цинфану. Ничего сносного узнать не удалось — впрочем, на пике лекарей укрепляющие отвары не из ряда вон. Однако встала совершенно другая проблема.       — С твоим самосовершенствованием всё проходит гладко? — уточнил Му Цинфан.       И, хотя Цинхуа и так совсем не жаловался, ответил:       — Ничего особенного. К чему твоë беспокойство?       Привычка? Интуиция? Цинхуа никогда не был известен особенно особенным талантом или быстрым формированием золотого ядра. Если он и был где-то первым, то только с конца, впрочем, его самого это практически не беспокоило. Чем ниже в списке, те меньше к тебе ожиданий.       — У Лю Цингэ в последнее время истончились меридианы, — Му Цинфан пожал плечами. — Думаю, всё дело в его постоянных разъездах и том, что он не уделяет достаточно времени на отдых и медитации.       — Он не знает, что такое отдых, — согласился Цинхуа.       А он ездил на миссии в ученичество. Лю Цингэ и впрямь единственный, кто смог противостоять Мэнмо, ведь, право слово, этот человек отказывался спать вообще!       — Недавно мне пришлось давать ему некоторые инструкции к восстановлению...       Му Цинфан серьёзно нахмурился и поджал губы, совсем не в восторге от того, что собирался сказать.       — По прошествии месяца я узнал, что лекарства, которые я ему посоветовал, могут вызвать искажение ци в условиях постоянного стресса.       — Мне сообщить ему? — тут же вызвался Цинхуа. Не может владыка Байчжань отправиться на тот свет раньше оговоренного!       — Нет, не стоит. Самый опасный этап Лю Цингэ уже прошëл, с каждым днём шанс искажения снижается. Сейчас он настолько ничтожен, что имеет смысл лишь принимать лекарство дальше, чтобы укрепить меридианы.       — Ему точно не стоит об этом знать?       Му Цинфан смерил его спокойным, но слегка хмурым взглядом.       — Не стоит. Если бы это было опасно, я обеспокоился, но риск в допустимых медицинских пределах. Правда может сильно подорвать доверие Лю Цингэ ко мне, а оставлять его без лечения всегда опасно. Прошу, шисюн, обещай сохранить это в секрете.       Главный лекарь чуть не отравил главного воина? Уж лучше держать этот секрет и впрямь подальше от чужих ушей. Цинхуа кивнул.       Хранение одного или пары секретов — простая задача. Они постоянно крутятся в голове, и выболтать их сложнее, чем держать в тайне. Если секретов не больше нескольких.       Почему-то все в школе решили, что, раз при учениках Аньдина можно сообщать новости самого разного масштаба и самой разной важности, то и при главе пика это допускалось. Что Шан Цинхуа обязательно прибережëт это тайну. И что про неё, конечно, не стоит предупреждать.       Ци Цинци не стеснялась ничего. Ни приглашать на пик мужчину, ни сдерживаться в словах.       — У Лю Цингэ ужасная семья, — говорила она в лоб.       — Шимэй знакома с его семьëй?       — Его семья — семья Лю Минъянь, — строго напомнила она. — Они богаты, уважаемы и пытаются заставить меня отказаться от их дочери.       Цинхуа прописывал что-то такое? В общем-то, он даже не прописывал, что у них есть родители, это только предполагалось по контексту.       — Они против заклинательства.       — Да. Но поддерживают связь с Хуаньхуа. Они против того, чтобы их дети постигали основы культивации, но очень хотят, чтобы супруги их детей были одновременно богаты и сильны.       — Довольно… лицемерный подход.       — Они идиоты, которые пытаются навязать талантливой дочери незавидную судьбу.       — Лю Цингэ с ними заодно?       — Нет. И знать не должен.       Она так строго на него посмотрела, что Цинхуа всё вмиг понял. И замолчал. До него доходили отдалëнные вести про то, что семья Лю оборвала с обоими детьми связь, но никто не был этому удивлëн. Лю Цингэ с ними почти не общался. А Ци Цинци явно написала им столько нелестных и задних за живое слов, что те предпочли ретироваться и отпустить свою дочь в свободное плавание. Потому что у главы пика был меч, хорошее познание в ядах и опыт в проведении чужих похорон.       Секрет про похороны, как ни странно, был одним из самых безобидных, что Цинхуа доводилось хранить. Вэй Цинвэй часто приглашал Цинхуа на свой пик, чтобы дружески поболтать. Ци Цинци обычно приглашала, чтобы скинуть на него работы, а Му Цинфан попросту находил общение с ним достаточно непритязательным, чтобы это походило на сеанс лечения и отдыха.       Вэй Цинвэй рассказывал что-то о мечах, как вдруг упомянул:       — Есть традиция, по которой перед погребением умершего воитель разрубают на две части его же мечом. Обычно, это делает его супруга, тем самым окончательно отсекая его мирную жизнь от воинской.       — Так понимаю, супруги часто от этого отказываются? — чуть неловко предположил Цинхуа.       — Совсем наоборот! Это традиция популярна в местах, откуда я родом, и женщины там считают это своим священным долгом. И поводом выпить.       — Не думаю, что видеть своего мужа разрубленным — благословение…       — Моя мать разрубила так отца, — вдруг выпалил Вэй Цинвэй. — У неё был очень хороший удар. Думаю, отец гордился ей. И да, шиди, лучше не говори об этом с Му-шиди. В прошлый раз, когда я сказал ему, что моя матушка отправила меня в лес одного, когда мне не минуло и девяти, он заставил меня долго и подробно рассказать о своих мыслях на этот счëт. И я думаю, ему не стоит знать и том, что в это время она послала за мной охотниц в лице моих сестëр.       Ну кому же, как не Вэй Цинвэю, иметь суровое отрочество. Этот человек заведовал кузницей и самыми своенравным духовными мечами и притом до сих пор улыбался каждый раз, стоило ему увидеть Цинхуа. Вряд ли он считал своё детство странным и тем более болезненным. К тому же, его мать и впрямь милая женщина. Как Цинхуа понял из её писем к нему, где она отправила ему фамильные украшения и просила передать лишь той супруге, которая поступит с ним так же, как она поступила с его отцом.       С Лю Цингэ всё вышла ещё менее прозаично. Цинхуа иногда приходил к нему, чтобы сверять все отчёты. У Лю-шиди всегда всё было сложно с этим, как минимум потому, что он почти всегда отсутствовал на своём же пике. То в разъездах, то у Му-шиди, то снова зачем-то пошёл к Юэ Цинъюаню. Но отчёты, в общем-то, всегда у него откуда-то были. Собственно, в этом и был основной его секрет.       — Я не думаю, что успею сделать всё за тебя, — ворчал Цинхуа, помогая Лю Цингэ разбираться с документами. Это был первый за долгое время раз, когда Лю Цингэ не успел всё в срок. Попался особенно сложный монстр? Миссия была донельзя захватывающая, что всё это из головы вылетело?       — Ты не обязан, — фыркнул Лю Цингэ в ответ.       — Это моя работа. И твоя тоже!       — Нет.       — При всём уважении, Лю-шиди, это неотъемлемая часть работы главы пика. При своём графике ты всегда с ней справлялся, поэтому в этот раз я решил помочь лично.       — Глава Юэ освободил меня от части моих обязанностей.       Цинхуа помолчал, думая, что ему послышалось, и переспросил. А Лю Цингэ невозмутимо повторил:       — Моя деятельность за пределами пика приносит школе намного больше полезного, нежели принесла бы моя бумажная работа. Юэ Цинъюань согласился взять на себя всю документацию Байчжаня при условии, что это останется тайной для всех остальных пиков.       Юэ-шисюн был весьма благоразумен, когда брал с Лю Цингэ клятву. Если бы остальные главы узнали, что за постоянные миссии можно отказаться от бумажной волокиты, то повыскакивали бы за пределы школы далеко и надолго. И оставили всё на Аньдин и Цюндин. И, возможно, Цинхуа понимал, почему при всём этом Юэ-шисюн не сообщил ему об этом договорённости. Аньдин не зря называли пиком сплетен.       — Шан Цинхуа…       — Обещаю, — вздохнул тот, уже понимая, к чему клонил Лю Цингэ, — хранить всё в стражайшей секретности.       Лю Цингэ смерил его подозрительным взглядом, но отпустил.       И все эти секреты лишь наваливались и наваливались. Например, Цинхуа совсем не хотел бы хранить в тайне то, что Вэй Цинвэй хотел удочерить осиротевшую дочь своих дальних знакомых, но притом сделать это по-тихому, чтобы ей не смог никто угрожать — а для того надо было заверить имущество через Аньдин, пропустить всё через чиновников желаемого города и, наверное, заклеить Цинхуа рот, потому что он едва держался, чтобы не рассказать об этом собственным же ученикам.       Он не хотел хранить секрет — а, в общем-то, и знать вовсе — о том, что на Ци Цинци часто подавали жалобы из деревень, в которые она отправлялась. За неподобающее поведение, за грубость, за то, что не позволяла прикасаться к своим ученицам. Проблема состояла в том, что недальновидные жители посылали жалобные письма через самих учениц Сяньшу, а Ци Цинци потом использовала их как розжиг. Если Юэ-шисюн узнал бы, её бы ждал серьёзный выговор.       И Цинхуа не хотел даже думать о том, что выращенный сорт дыни на Цяньцао оказался хищным и ползучим, и один экземпляр смог сбежать с пика. Цинхуа не мог заснуть, думая, что его придёт по кусочкам растаскивать ожившая дыня! На это вообще можно звать Мобэя? Это угрожающий жизни случай?       Но Цинхуа всё обещал, обещал и обещал. Что никому не скажет, никому не раскроет и не признается даже на смертном одре. Жаль, с каждым новым секретом этот смертный одр неумолимо близился к нему, что даже рукой дотянуться можно. Радовало одно: Шэнь Цинцю никогда не заставлял его приносить клятву. Никогда ничего не рассказывал, никогда ничего не раскрывал. Он был закрытым и отстранённым ото всех, о его прошлом не подозревал ни единый человек, кроме Юэ-шисюна и самого Цинхуа. Он был идеален! Он влезал только в открытые и публичные скандалы, а в сердце спрятал то, что никому другому не дозволил знать.       А потом на его смену пришёл Огурец. И Цинхуа пришлось скрывать и то, что он узнал его с самого начала — потому что на этот раз ему по голове настучала Система — и то, что прекрасно понимает, что с ним происходит после искажения, и весь тот огромный вагон секретов, которые доверил ему Огурец после.       Цинхуа ещё никогда так не скучал по сяо Цзю.