О делах «весенних»

Шан Цинхуа был из тех вожатых, которые говорили, мол, «я вас понимаю, сам не хочу этим заниматься, но надо». Однако, в отличие от них, он действительно выглядел так, будто ему все это не сдалось и держится он на силе одних только молитв его группы и животворящего кофе пополам с энергетиком. При любой возможности Шан Цинхуа оставлял их «развлекать себя самостоятельно», потому что они «уже не маленькие», чтобы их «за ручку водить», и убегал к загадочной возлюбленной, о которой ходили слухи по всему лагерю. Благо лагерь был частный и междусобойный, так что никто не жаловался, и все были счастливы. Шэнь Юань небеспочвенно подозревал, что возлюбленная — это вожатый группы на год младше, Мобэй (за глаза называемый не иначе, как Мобэй-цзюнем, потому что ледяную королеву не по-королевски величать нельзя было). В конце концов, он прекрасно знал своего друга, его предпочтения и что тот ловил при взгляде на эту неприступную крепость знатную гейскую панику и вился за ней хвостиком еще со средней школы. А еще читал стремный плод его пошлой фантазии с незапоминаемым названием перед выкладкой в интернет. И определенно был один такой демон… Впрочем, там присутствовали почти все их знакомые в той или иной степени ООСа и конфиденциальности. Шэнь Юань друга не ограничивал: пусть развлекается. Все равно это дерьмище популярным не станет. Так, местный мем — да и только; все относительно безопасно. По крайней мере, они надеялись. И ставили за это онлайн свечку — что считалось высшей формой отчаяния, к которой обращались только перед серьезными контрольными и экзаменами. Забавно получалось, однако, что Шэнь Юань, будучи всего на два года младше, оказался в рядах школьников, а Шан Цинхуа — его вожатым. Тот пообещал слепить мем на эту тему, но пока затаился: видно, мозг был слишком занят способами очаровать прекрасного Мобэй-цзюня. Шэнь Юань не возмущался. У них была договоренность покрывать друг друга — и весьма выгодная. К тому же пока друг ненавязчиво отвлекал своего возлюбленного, он мог в любое время суток «приходить и забирать свое», то есть видеться с Ло Бинхэ. Это было очень удобно. Плюсом, благодаря все тем же слухам, толпы девчонок, потащившихся за привлекательной наживой в порыве бурных «весенних» (хотя был разгар лета) настроений, отклеились, услышав, что Ло Бинхэ под покровом ночи встречается со своим возлюбленным из старшей группы, и обосновали клуб яойщиц, как себя называли. Выторговали не то у организаторов, не то у родителей еще одну палатку, повесили на нее потрепанную жизнью бумажку-черновик с названием коллектива, поставили на входе посменную охрану и общались между собой загадочным шифром в стиле «Бинцю сегодня оценят красоту луны, я уверена», «Мошани, они же, ну... ну как вы не понимаете!» и тому подобное. Это звучало не только забавно и интригующе, но и как приличная головная боль, и Шэнь Юань не вникал; знал только, что из знакомых там точно заправляют всем Лю Минъянь с Ша Хуалин и, что удивительно, белая овечка Нин Инъинь. А сам тихонько виделся со своим парнем, так же тихонько наблюдал со стороны за развитием отношений недописателя с его личной Эльзой и так же тихонько отлынивал от всех коллективных мероприятий на правах редактора писанины Шан Цинхуа, а, если аргумент был недостаточным, давал взятку. Голодному студенту никогда не помешает. Зато он будет в спокойствии читать третьесортные романы и в особо благоприятные дни уходить куда-нибудь поглубже в лес (где он оприходовал живописную солнечную поляну) рисовать на пленэре. Вместо королевской ночи, во время которой Шэнь Юань планировал оставить себя под охраной Ло Бинхэ и спать, он рисовал пейзаж местности, чтобы потом подарить его лагерю как подарок. Конечно же, к Шан Цинхуа появится много вопросов, что его «ребенок» делал там. Но, если что, чтобы все не вышло за рамки шутки (но, вроде как, организаторы были понимающие, с чувством юмора), Шэнь Юань был готов вмешаться проверенным способом. Хорошо иметь богатых родителей и не иметь совести. В прощальный день улизнуть не вышло: согнали весь лагерь, и за присутствием каждого ученика следил теперь не только вожатый, но и все организаторы и им сочувствующие. Юэ Цинъюань, как сын знакомых родителей Шэнь Юаня, ревностно и праведно следил за тем, чтобы тот нигде не пропадал. Ему, помимо собственного чувства долга, внушили, что тот слаб здоровьем, страдает паническими атаками, аллергик и астматик — в общем, полный набор. Шэнь Юань с ними был не согласен: все правда не так плохо, когда научишься со всем жить. К тому же все проявлялось обычно в легкой форме, и, черт, его уже достаточно пекли — он едва напросился в этот лагерь. И то разрешили только потому, что он будет «под чутким надзором» Юэ Цинъюаня, Шан Цинхуа и Ци Цинци — какой-то дальней родственницы тетушки, кажется. Шэнь Юань их по именам не запоминал. И по лицам. У него вообще была плохая память на все, что не было всратой новеллкой с последней страницы поиска. Ци Цинци оказалась такой же разгильдяйкой, грозной только на вид и для младших групп, Шан Цихуа — верным другом, хорошо идущим на всякие сделки и уступки (преимущественно «во имя любви»), а вот Юэ Цинъюань, кажется, принял все на личный счет. Или слишком близко к сердцу. Или… Ну. Было много или, о которых Шэнь Юаню было слишком лень думать в семь утра воскресенья, стоя по щиколотку в мокрой от росы траве, жмурясь от солнца и выслушивая прощально-благодарственную речь каждого организатора. Он мысленно обозвал это титрами и жалел, что их нельзя пропустить. Зато потом их ждал настоящий пир в виде шведского стола с пиццей, соками, колой, даже, кажется, где-то пролетели над головами роллы, но их расхватали слишком быстро (Шэнь Юань, впрочем, не стал бы доверять рыбе в походных условиях) — и прочей дряни, обязательной для праздника живота после недели, в общем, если не поста, то образцового ЗОЖного питания. Шэнь Юань удивленно моргнул, завидев пивших на брудершафт Мобэй-цзюня с Шан Цинхуа, трясущимся не то от счастья, не то оттого, что уже выпил стаканчик чего покрепче томатного сока для храбрости. Хотя долго он не смотрел, сделал себе пометку в блокноте (куда записывал все, иначе бы не помнил ничего, о чем убедился на собственном опыте) и подошел к Ло Бинхэ. На глазах у Ша Хуалин и Лю Миньянь обнял его со спины, кладя подбородок на плечо, и воззрился на них, мол, «а слабо». Ша Хуалин, не думая ни секунды, стукнула себя кулаком в грудь, шикнула, потому что впечаталась в свой чуть ли не шарф из амулетов и побрякушек, и повела свою девушку за деревья, на ходу показывая фак и язык. Забавно получилось, что лагерь собрался чуть ли не весь из квир-комьюнити (очевидно, последним оплотом надежд родителей были Нин Инъинь с Мин Фанем), заметил про себя ничуть не обиженный Шэнь Юань, но, впрочем, забыл обо всем, когда Ло Бинхэ решил отыграться за недавнее представление и затянул его в поцелуй.