* * *
Анна выглядит очаровательно в полутьме от света единственной свечи, её грудь мягко вздымается при каждом вздохе. Когда Ричард склоняется, чтобы обнять её, она лежит неподвижно, похожая на образ на иконе. Он впутывает пальцы в её длинные золотые волосы, начиная плести из них корону. Когда прядь стягивается вокруг её лба и опускается вниз к длинной шее, он прикладывает тыльную сторону ладони к её горлу, дабы прощупать пульс, — Ты мечтаешь убить меня, дорогая? — Я уже похоронила одного мужа, — говорит она, что не является ответом на вопрос вовсе. Ричард накручивает косу себе на руку, после прикрепляет её к остальной прическе и целует её нежно за ухом. Она не двигается; не поддается поцелую и не отстраняется от него. Она понимает, что была отдана победителю: предложила себя как приз для победившего короля, и как все завоеватели, я сжёг её часовню и разграбил её дом. Не в первый раз он размышляет чем бы мог быть её брак, если бы вместо всего этого он бы предложил ей корону и поклялся в своей верности. Его рука скользит вниз к её талии, ища небольшую впадинку под изгибом её ребра, и она не отказывает ему в этом касании, — Однажды я дал тебе кинжал. Чтобы ты сделала, если бы я дал тебе его вновь? Только сейчас она разворачивается, чтобы посмотреть на него. В её глазах стылый лёд. — Я бы рассекла им мою собственную грудь, бессердечный ты ублюдок.* * *
Ричард и Бэкингем уходят из спальни короля почти-не-вместе; Риверс и Гэстингс до сих пор имеют приватный разговор, в то время как Дорсет следует за ними словно пёс. — Королевская семья, — высказывается Ричард, — это гнездовье плюща, который душит дуб Англии. — Скажите мне начистоту: они отдавали вам приказ умертвить брата? — спрашивает Бэкингем. Чувствуется какая-то пылкая горячность в его голосе: он больше ищет не правды, думает Ричард, как ищет указаний. — Если они и не хотели конкретного этого, они тем не менее сами все это и спровоцировали, — отвечает он, что является правдой в его собственной интерпретации, — Да и здоровье моего венценосного брата подкосилось с того момента, когда эта гадюка Риверс начал заливать яд в его уши… Бэкингем застывает, и в какой-то момент кажется, что он прямо сейчас кинет перчатку под ноги Риверса. Ричард накрывает его руку своей, успокаивая, — Сейчас уже поздно беспокоиться о короле, — говорит он, — Мы должны думать о будущем Англии. Моих племянников нужно вырвать из гнезда гадюк, надеясь только на то, что яд королевы не отравил их тоже. — Я помогу вам, — отвечает Бэкингем, будто это так просто. Будто бы в мире не было такой вещи, которой он не бы мог возжелать и не получить в итоге. В ответ он сжимает его руку. Его тяжелая кисть оказалась такой же сильной, какой Ричард себе её воображал; словно наручник защёлкнувшийся на его запястье. Эта мысль о том, что Бэкингем может чем-то связывать его, должна была побеспокоить его больше.* * *
— Сегодня, моя королева, мы празднуем! — радостно кричит Ричард, и нет ничего элегантного в том, как он хватает Анну за талию и увлекает её в танец. В другой его руке кубок хорошего красного вина, которое расплескивается от резкого поворота. Его разум затуманен напитком, и целый мир кажется незначительным, как песчинка пыли. Анну передёргивает от его ухмылки, и она отстранятся, — Что можно праздновать, когда моя корона была добыта свободой моих племянников? Ваших племянников, один из которых ваш полноправный король! — Эта корона стала твоим свадебным подарком на нашу женитьбу, — смеётся Ричард и падает на колени подле её ног, — Ты бы хотела, чтобы король стал твоим слугой? Хотела бы видеть меня кланяющимся и пресмыкающимся? — Я бы хотела, чтобы ты дал мне кинжал, — отвечает она и быстро уходит. Он все ещё на коленях. Кубок пуст.* * *
— Мы нуждаемся в одной твоей услуге, мой кузен Бэкингем, — говорит Ричард аккуратно. Бэкингем осматривает его с головы до ног с явно чувствуемым любопытством, подмечает розовые от вина щеки Ричарда и после указывает своим людям покинуть комнату. — Мой драгоценный благородный лорд, — произносит Бэкингем и падает на колени. Искренность в его лице все ещё сияет — но уже можно подметить тень остроты в его ухмылке, отблеск жёсткости во взгляде, которых Ричард не видел до заключения в тюрьму юных принцев. Он касается щеки Бэкингема, и она кажется горячей под его рукой, — Как я мог бы услужить вам? Ричард мягко просит его подняться и вместо этого сам встаёт перед ним на колени. — На одну ночь, — произносит он, — Я бы хотел, чтобы вы стали моим господином и пользовались мной так, как вы пожелаете. За это вы будете щедро награждены. — Мой лорд… — Я бы хотел этого, — заявляет Ричард вновь и хватает ладонь Бэкингема. — Я буду целовать вашу руку, мой лорд. Я вытерплю ваши удары и буду выпрашивать у ваших ног объедки, словно я тот самый пёс, которым меня малюют на улицах. Что-то похожее на страх мелькает в глазах Бэкингема, тем не менее, руки своей он не вырывает, — Мой лорд, ты не должен искупать свою вину передо мной за твое царствование. То что было сделано, было сделано во благо Англии. — Я не прошу вас об искуплении, Ваша Милость, — шепчет Ричард и, потупляя взгляд, целует перстень Бэкингема. Непонятно что именно ломает его: поцелуй или новый титул. Бэкингем издает надломленный звук и сжимает Ричарда за волосы, принуждая вжаться лицом в пол. Вкус кожи и пыли на его ботинках даёт необходимое удовлетворение.* * *
Когда он решает, что принцы должны умереть, решение выбрать другую смерть тоже приходит неожиданно легко. Ричард передает Анне его кинжал, как она всегда молила его сделать. — Слух распространи повсюду, — говорит он Кэтсби, — что жена моя Анна больна и, вероятно, умрет. Я велю держать её под затвором. Пальцы Анны охватывают рукоятку, пока он продолжает рассказ, объявляя о женитьбе дочери Кларенса, насмехаясь над его придурковатым сыном. В какой-то момент ему с большой вероятностью кажется, что она приставит лезвие к его горлу, и часть его замирает в предвкушении острой стали на его шее (другая же уже обдумывает то, как он будет уговаривать пощадить его). Кэтсби смотрит на них обоих с тем ужасом, который охватывает мужчин, когда они видят разрезанный живот солдата. В его глазах Ричард почти видит, как отброшенные мясником внутренности вываливаются на доски, а человек по-рыбьи хватает воздух. Это ужас, наполовину состоящий из восторга. — Посмотри; все так, как ты мечтала, — упрекает Ричард, — Говорю еще раз: скажите всем, что жена моя Анна больна и, вероятно, умрет. Кэтсби встречается глазами с Анной, и она единожды кивает. Она всегда знала, что этот день настанет. Возможно, это даже стало облегчением для неё. Бэкингем возвращается к нему с мертвенно-бледным лицом, тяжело дыша, — Мой лорд, я обдумал ваше последнее предложение, что вы озвучили… — и Ричард едва может заставить себя посмотреть на него. Я потакал этому человеку, потому что видел в нем невинность, которую мог опорочить и которую, словно дьявол, я в конце концов и опорочил. Теперь мне больше нет смысла обладать им. — Мой лорд, — продолжает рассеянный Бэкингем, — Я заявляю о вашем обещании, веря вам и рассчитывая на вашу честность. Графство Херефорд и движимое имущество, которыми, как вы обещали, я буду обладать… Анна, по крайней мере, награждена правом умереть от своей собственной руки. Бэкингему же такой чести он не окажет. Быть королем — понимает он сейчас — это помнить о том, что весь мир будет против тебя. Если король не хочет быть пасть ниц перед его соперниками, он не должен позволять себе опускаться на колени перед кем ни то не было.* * *
Ричард просыпается от кошмара про убийства; лицо Бэкингема все ещё перед его глазами, а голос леди Анны звучит в его ухе. — Отчайся и умри, — шепчет она ему и руки её запачканы собственной кровью. Он начинает рыдать; сжимает лицо в своих руках, сотрясаемый плачем, в то время как несвязный поток слов срывается с одеревеневших губ. Он презирает себя. Он презирает себя, и он презирает весь мир. Никогда боле он не знал настолько непостижимого чувства бессилия. Когда чья-то рука касается его плеча, он вскрикивает; но после сильные руки обхватывают его грудь, знакомый голос Рэдклиффа слышится в ухе и он позволяет себя укачивать, уговаривать встать и вооружиться. — Ох, Рэдклифф, — меж тяжелыми вздохами, задыхаясь, произносит он, — Мне страшно, мне страшно… Без намёка на презрение, Рэдклифф улыбается и отвечает, — Нет-нет, государь мой, теней не бойтесь вы. Слезы все ещё увлажняют его щеки, и его грудь все еще сжимается от боли, но все же облегчение от того, что его утешили, принесло в душу такой покой, какой Ричард ещё никогда не ощущал.