I took you out of my existence Only to crawl back into your arms
Какого цвета одиночество? Синее? Серое? Минги поебать, он себя одиноким не считает. Заткнуться наушниками и забыться — вот оно развлечение на весь день. Повторять каждые двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Может быть, хотя бы так зияющая дыра в душе наконец перестанет кровоточить. Минги не больно ни разу, только руки отчего-то постоянно трясутся. И чешутся. Перманентное желание съездить кому-нибудь по ебалу остро откликается где-то внутри, и когда он возвращается обратно в общагу разбитый и собранный, но только наполовину, осуждающие взгляды Сана хочется только игнорировать. А лучше послать его нахуй, чтобы наверняка. Он не понимает. Никто не поймет. Минги затыкает уши наушниками и демонстративно хлопает дверью. Как бунтующий подросток в разгар переходного возраста. Лишь с одной разницей, он давно уже не подросток. Одиночество — сволочь красивая. С ним, кажется, легче и проще. И избавляться от него нет ни малейшего желания. Да он и не знает, как. Крики Сана постоянно мешают, разъебать бы клавиатуру об его тупую голову. А Сонхва просто Сонхва. Тихий и незаметный. Его как будто и вовсе не существует. Иногда Минги действительно так кажется. Минги потерянный абсолютно. Загнанный в лабиринты собственного отчаяния без надежды вернуться обратно. Он обессилено падает на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Если бы все разом исчезло, стало бы намного легче. Но он не в диснеевской сказке и не сраный Питер Пен, и бездумно просирать свою молодость уже не получится. Слышится громкий стук в дверь, но Минги предпочитает его игнорировать. Кто бы там не приперся, делать ему тут нечего. Незваным гостям здесь не рады, пускай он и делит с ними жилплощадь. — У тебя все в порядке? — голос Сонхва тихий и серьезный. И ему до ужаса хочется нагрубить. — Да, — в ответ глухое и унылое. Конечно, у него все в порядке. Все просто отлично и замечательно. Настолько, что хочется разъебать костяшки об стену, чтобы внутри больше не болело. Но Сонхва об этом знать не обязательно. Сонхва вообще ничего знать не обязательно. Убрать бы его из своего существования, чтобы не докучал. Но делать ничего не приходится. Сонхва молча уходит сам. Минги разматывает старый плеер, ведет пальцами по корпусу, чувствуя все царапины и шероховатости на стертом пластике. Наушники-капельки, обязательно проводные, плотно сидят в ушах, и он закрывает глаза. В надежде, что этот день закончится, а следующий не начнется никогда.***
Он захлёбывается в собственном одиночестве. Оно синее, цвета морской волны, плещется и накрывает с головой. Топит, унося на дно. И рваное битло из наушников, бьющее по перепонкам, уже не помогает. Минги кажется, он в отчаянии. Сан — ублюдок. Он завидует Сану. Потому что тот вечно громко с кем-то пиздит, играя в свои долбаные игрушки. Кажется, его рот не затыкается ни на секунду. Минги хотелось бы так же. У Минги никогда в жизни так не получится. Выйти из комнаты и заговорить с кем-то из них о чем-то отвлеченном? Никогда в жизни. Особенно после того, как послал обоих нахуй, демонстративно хлопнув дверьми. Минги уверен в том, что они оба его ненавидят. Он боязливо выползает из комнаты и направляется в сторону кухни. В крысу обчищать холодильник стало уже привычкой. Сбитые костяшки противно саднят, и Минги хватает первую попавшуюся бутылку чего-то холодного. Боль ненадолго отступает, но полностью не уходит. Дверь в комнату Сонхва открыта настежь, хотя такого обычно не бывает. Любопытство пересиливает, и Минги легонько прикладывается плечом к косяку, обреченно-заинтересованно заглядывая в глубь комнаты. Сонхва домашний, расслабленный собирает новый-очередной набор лего, который припер ему хер знает кто, в прямом эфире. Он улыбается и что-то увлеченно рассказывает. Бросает мимолетный взгляд в сторону Минги и задерживает его дольше, чем нужно. Минги дергается, как от удара, и спешит скрыться у себя. После этого все идет по пизде, но он не сказал бы, что это ему не нравится.***
Сонхва караулит его под дверью. Пытается завести неуклюжий разговор, но не всегда получается. Сначала Минги это злит, а затем на смену злости приходит непонимание. Какого хера ему вообще нужно? Минги грубит и ерничает, еле сдерживается, чтобы ненароком не ударить. Фоновый шум ему не интересен. Только вот наушники больше не в силах его перекрыть. Отчаянье — сраная сука, протягивает костлявые оледеневшие пальцы и обнимает за плечи. Минги в рот ебет свое состояние и наступает на горло гордости, перекрывая ей кислород. Чтобы она задохнулась и сдохла. И наконец-то отвечает Сонхва взаимностью. Они обсуждают что-то бессмысленное. Сначала, как незнакомцы, в коридоре, обмениваясь всего парой слов, затем, плавно перемещаясь в комнату Сонхва. Она небольшая, но милая. И пахнет спокойствием и уютом. Так же, как и от Сонхва. Бубнеж из компьютера не прекращается, но Минги так спокойнее. Они обсуждают погоду, музло Кендрика Ламара и что-то еще. Что-то настолько неважное, что Минги даже не старается запоминать. Говорить с Сонхва хорошо, но еще лучше с ним молчать. Под невнятные оры Сана на фоне, они сидят молча, и Минги позволяет себя обнимать, чужим рукам касаться его плеч и груди и судорожно сжимать пальцы в каком-то невнятном порыве нежности. Сонхва кладет голову на его плечо и гладит по волосам. Сонхва понимает без слов. С Сонхва просто хорошо. И Минги готов разбиться, разъебаться в кровь, лишь бы еще раз оказаться в его объятиях. Перебирать его волосы, едва касаясь сбитым дыханием его губ. И в груди почти не болит. Только откликается фантомными отголосками убитое одиночество.