see you again

почему-то в детстве всё было так… просто? юма не раз задумывался о том, как легко, будучи маленьким ребёнком, ему было заводить друзей и новые знакомства, как ярче казались краски окружающего мира и как веселее было жить в принципе. всё было такое необычное и необъятное, казалось, будто весь мир у него на ладони, и он способен абсолютно на всё, потому что детские мечты всегда выходили за грани реального, а юный мозг совершенно не осознавал весь масштаб работы, которую ему нужно будет проделать, прежде чем претворить их в жизнь, да и то, что совсем не все мечты сбываются, он тоже не понимал. но эти времена были ценнее всего. потому что слова из детских уст всегда вылетали искренние, мир и люди вокруг казались добрее, а истина всегда была такой простой и правильной, что сейчас он задумывался о том, куда же это всё подевалось? с возрастом краски стали серее и покорять горы совершенно не хотелось, потому что казалось это занятие бессмысленным. а старые друзья навеки покинули его, так внезапно и неожиданно, оставляя в памяти лишь неприятный осадок вперемешку с детской искренней привязанностью, от которой он не смог избавиться до сих пор. "мы будем вместе всю жизнь!" — смело заявлял харуа, а потом исчез, будто его никогда и не было вовсе. юме порой казалось, что его детский мозг сам его себе придумал. как воображаемого друга, чтобы не было так одиноко, а стоило юме подрасти, как тот пропал, подумав, что он больше в нём не нуждается. а он ведь нуждался. не было и дня, когда у него не проскальзывало и мысли о том, как сейчас дела у харуа? чем он занимается? как живёт? что он делает в данный момент и вспоминает ли о юме хоть когда-нибудь? не забыл ли он его с концами, только покинув родной город? юма надеялся, что не забыл, потому что сам он помнил до сих пор. и всех их детские обещания друг другу никогда не разлучаться ярким шрифтом сияли в памяти. было бы смешно, если бы не так грустно. юма с тяжёлым вздохом переворачивается на кровати на живот, беря с тумбочки телефон в руки и, включив его, заходя в первую попавшуюся из соцсетей. ну вот, снова мысли о харуа полезли в голову, а вместе с ними и навязчивое желание вновь попытать удачу и найти его соцсети. хотя юма так делал, и не раз, но каждый безуспешно. разве что было несколько закрытых аккаунтов с таким же именем, но им юма не доверял, да и он никак бы и не проверил, тот ли это шигета харуа, который ему нужен. николас, шутя, называл это зависимостью, но, честно, юма был с ним согласен, пусть и он всегда закатывал глаза, оспаривая свою неадекватность в глазах друга. просто у харуа были большие глаза и яркая улыбка, навеки засевшая в памяти юмы. интересно, а как он выглядит сейчас? всё такой же маленький и милый, будто зайчонок, или стал гораздо мужественнее, растеряв природную милоту. юма правда хотел знать. хотел увидеть его снова, посмотреть хотя бы глазком на то, как он поменялся за все их годы разлуки. а лучше поговорить с ним, погулять, как в старые времена и обсудить всё на свете, сопровождая разговор тёплыми улыбками и ярким смехом. юма правда скучал. и, порой, до безумия сильно. — ты снова страдаешь, — уже даже не спрашивая, а констатируя факт, сказал николас, заглядывая в комнату. они жили вместе, снимая квартиру, но, вообще-то, юма всегда просил его стучаться, прежде чем заходить. мало ли чем он там в своей комнате занимается. и потому юма снова лениво переворачивается на спину, кидая на николаса недовольный взгляд, зная, что тот поймёт его сразу. и ведь действительно он понимает. николас хмыкает, выходит из комнаты, закрывая дверь, а после стучит пару раз, но заходит, так и не дождавшись разрешения. — почти, у тебя одна ошибка, — усмехается юма, но прощает ему её. ещё научится, времени у них много. николас лишь отмахнулся и прошёл ближе, садясь на кровать юмы, чудом не устроившись прямо на его ногах – он успевает вовремя их убрать. и посмотрел на юму, как мать на сына, страдающего по своей неудавшейся первой любви. разве что взгляд николаса был более скептический, чем если бы был у настоящей матери. но не страшно. разница не большая. — выйди на улицу хоть, развейся, — вздохнул он, но юма вертит головой, будто маленький ребёнок. — серьёзно, столько лет прошло, а ты до сих пор его помнишь. вы ведь даже встретиться сейчас вряд ли сможете. — молчи, — юма фыркнул, отворачиваясь и всем своим видом показывая, что не желает этого слушать. — юма, включи мозги. вы последний раз виделись сколько лет назад. десять? пятнадцать? он уехал и даже не сказал тебе куда. будет чудо, если вы вообще сможете сейчас пересечься. — не сыпь соль на рану, — грустно вздохнул юма. он-то естественно всё понимал. абсолютно всё, но не хотел верить. надеяться на этот призрачный шанс было как-то поприятнее. — это реалии жизни. смирись. — он мне пообещал никогда не расставаться, — уже начал ныть юма, обхватывая руками подушку и утыкаясь в неё носом. — мало ли что тебе мог пообещать десятилетний ребёнок. юма, честно, ты, кажется, сам ещё от этого возраста далеко не отошёл. николас обычно не подбирал выражения, от чего его слова порой отрезвляли, приводя в сознание и позволяя более холодным разумом обдумать всё происходящее. но не сейчас, когда на душе у юмы было так тоскливо, что хотелось плакать долго и громко. и он отвернулся, ничего не отвечая и ещё крепче сжимая подушку в своих объятиях с явными намерениями задушить её, если бы он действительно мог. но николас силой забирает подушку из его рук, а после за плечи и воротник футболки, будто котёнка, стаскивает с кровати, сам её занимая всем своим телом. — ты, по-моему, попутал, — возмущается юма, пыхтя и поднимаясь с пола. — а ну свали отсюда. — хрен тебе. иди гуляй. и непонятно, посылает ли он его или действительно отправляет прогуляться. юма злится, пытается столкнуть николаса, но тот очень крепко держится на месте, даже не шевелясь. а от того красный и уставший юма после нескольких таких попыток занять свое законное место и продолжить страдать по парню, которого он, скорее всего, никогда в своей жизни больше не встретит, поднялся и, игнорируя жутко довольный взгляд николаса, вышел из комнаты. раз его послали гулять, то он пойдёт. юма не гордый. улица встречает его прохладным вечерним ветерком, что так удачно спасает от летней жары, настигнувшей город днём. и юма вдыхает свежий воздух полной грудью, чувствуя, как ему действительно становится легче. наверное, николас всё-таки был прав, ему нужно было развеяться, но об этом юма никогда ему не скажет. он пошёл в парк, – больше особо не представляя, куда можно пойти ещё, – втыкая в уши наушники, которые прихватил с собой и включая рандомные песню из своего плейлиста. так стало в разы атмосфернее. будто он главный герой фильма, под красивый саундтрек направляющийся на свои геройские дела, за которыми наблюдают тысячи зрителей. юме бы льстило такое внимание, но актёр из него никудышный. хотя николас поспорил бы, вспоминая, какие драмы он ему переодически закатывает. солнце уже садилось, а город таял в сумерках, но включившиеся, как по сигналу, фонари, не давали полностью уйти во тьму. людей становилось всё меньше – они расходились по домам, стремясь провести весь этот вечер в тепле и уюте. а юме было хорошо и на улице. мысли о харуа даже на время покинули его голову, и, когда он присел на лавочку, чтобы отдохнуть от долгой ходьбы, юма даже не думал о нём, погрузившись в песню. но судьба явно решила над ним поиздеваться, вновь и вновь возвращая его к тому, с чего он начинал. юма замирает, убирая наушники для большего погружения в реальность и вглядываясь в до боли знакомые черты лица человека перед собой на лавочке напротив. он думал, что уже начинает бредить. такого точно не может быть. нет. это точно не харуа. он просто не мог оказаться здесь, да ещё и в то же время, что и юма. и это казалось логичным. но он видит перед собой всё те же большие глаза, растрёпанные волосы и милые щёки, за которые так и хочется потискать, и сомнений уже не остаётся. харуа вырос, в каком-то смысле даже возмужал, но остался всё тем же. и юма просто не мог перепутать его с кем-то ещё. он подрывается с места, но тут же себя останавливает, не зная, стоит ли подходить и что-либо говорить вообще. а вдруг харуа его уже не помнит? и будет очень глупо называться старым другом, который, оказывается, до сих пор не может о нём забыть. но юма ловит на себе чужой взгляд, и, судя по тому, как расширяются глаза харуа в удивлении, тот тоже его узнал. если честно, юма хочет прыгать от счастья. но он лишь решается подойти ближе, в то время как харуа поднимается с места, идя к нему навстречу. — юма? — харуа? спрашивают они одновременно и тут же замолкают, несколько секунд просто молча смотря друг на друга. но вдруг разражаются смехом, и атмосфера становится теплее и приятнее, совсем как в детстве. — извини, я думал, что я обознался. это было очень неожиданно, — наконец поясняет харуа, широко улыбаясь, и юма понимает, что его улыбка такая же яркая, как и раньше. — я тоже, — кивает он. — я думал, что никогда тебя больше не увижу. — и я, — тут же несколько раз кивает харуа. — родители решили переехать очень спонтанно, а мне ничего не сказали. я даже попрощаться с тобой не успел… ты не представляешь, как я плакал, — он усмехается, но улыбается более неловко, потому что во взрослом возрасте разговоры о слезах становятся более стыдными. — я очень скучал, — внезапно вырывается у юмы. ему хотелось сказать харуа так много, расспросить его обо всём и самому рассказать столько же, но он молчал, не представляя, за что можно зацепиться. — я тоже, — отвечает харуа, и юма чувствует, как всё встаёт на свои места. так правильно, так и должно быть. он обнимает его в порыве эмоций, крепко прижимая его к себе и надеясь никогда больше не отпускать. и улыбается, ощущая, как тот точно также обнимает его в ответ. — если ты снова не сдержишь своё обещание, я обижусь, — хмыкнул юма, отстраняясь. — обещание? — недоумённо нахмурил брови харуа, но вспомнил почти мгновенно, и лицо его стало светлее. — а, ты про это, — он засмеялся и посмотрел на юму с всё той же тёплой улыбкой. — клянусь, на этот раз обязательно сдержу.