Неравнодушен

Если быть честным, это начинало надоедать. — Ну, ну, чего ты так трясешься, родная. — баюкающе прохрипел голос над ухом. Девушка громко, настолько, насколько ей позволял кусок армированного скотча на разукрашенном алыми нитями личике, всхлипнула, панически мотая головой. Он вздохнул — из раза в раз все повторяется. Жертвы не затыкаются, сколько бы он их не успокаивал, сколько бы боли ни причинил, они всегда, всегда молят о пощаде. Хоть бы одна решила отличиться и дала бы спокойно себя убить. Но — он правда понимал — инстинкт самосохранения, страх смерти, ужас грядущей неизвестности и прочее. В самом начале это доставляло удовольствие, наслаждение, окунало в настоящую эйфорию — крики, стоны, жалостливый скулеж, мольба, откупы от неизбеной смерти!.. Это было великолепно, но, увы, человек так устроен — все рано или поздно приедается. Было бы интереснее, если бы бравые полицейские наступали на хвост, а он тыкал их носом в свою безнаказанность, гениальность, педантичность и смеялся из тени, продолжая игру. Однако несмотря на все подсказки, на все «проколы», след его так и остался неусмотренным. Как? Понаберут же всяких увольней… Он обращает внимание на притихшую девушку — та больше не издавала протяжный скулеж, захлебываясь в мерзких соплях и рыданиях. Лишь смотрела исподлобья, как загнанный зверек. Забавно — смирение в таком виде ему видеть еще не приходилось. — Хорошая девочка. — тепло протянул он, притягивая девушку ближе. — Смогла все-таки отличиться. Ну да ладно — стоять устала наверное, да? Пора бы и прилечь… Она ощутимо вздрогнула, попробовала ударить лбом — последнее сопротивление, но увы. Физической силой он никогда не был обделен, а от того скрутить жертву получилось без особых усилий. Девушка, видимо, осознав, что план с ложным спокойствием и оглушающим ударом не удался, вновь начала громко мычать. — Я и не таких как ты скручивал, крошка. — в самое ухо… ах, нет, он же совсем недавно его отрезал. Получается, в слуховой канал? Звучит, конечно, не так привлекательно, однако он за реализм. — Забыла, на какого кабана сама поймалась? Родители не говорили не гулять по темным переулкам, да? Она протяжно взвизгнула, когда оказалась придавлена к земле. — Ничего, все мы ошибаемся. Тебе просто не повезло. Несмотря на изувеченные конечности, девушка так отчаянно брыкалась, что однозначно заслуживало уважения — все уже ясно, исход один, проще не дергаться и не причинять себе больший дискомфорт, но… Борьба прекращается также быстро, как и началась — с хрипом, расширенными глазами, в которых навсегда застыли только ужас и пустая боль, с растекающейся по светлой кофте кровью. Рана вышла немного неаккуратной — все-таки дернулась, дурочка. Пять сантиметров в длину, бурлящая из них жидкость: крайне неприятное зрелище для неподготовленных глаз, он только начал. Сделает красиво — это в его силах. Не даст забыть, превратит в прекрасное зрелище, увековечив память о чересчур любопытной особе в своей истории. — Как думаешь, кто тебя найдет? Какая-нибудь старушка с той-терьером? Среднестатистический мужичок? Озорной карапуз? Он осторожно приподнял правое веко. В лунном свете блеснул холодный металл. Отточенными движениями первое глазное яблоко оказалось вытащенно — по коже девушки тягуче потянулась алая полоса. То же самое он повторил и со вторым глазом: ювелирно достал и, как есть, положил в глубокий карман пальто. «Традиция» — говорит он. «Почерк» — декламируют следователи. Нежно проведя по остывающей щеке скрытой под кожаной перчаткой ладонью, он поднимается — и не заметил, как опустился на колени. Стареет, теряет бдительность. Но, шустро отряхнув штанины, осмотрел фронт проделанных работ — хорошо лежит, чертовка. И красиво как, правильно — листья еще зеленые, желтеть скоро начнут, и посреди этой пышущей перед осенним переодеванием жизнью парка она. Такая молодая, такая неживая. В сатиновой рубашечке, бежевом костюмчике и легкой курточкой поверх — такая, какую он её увез со школы… Ей столько еще предстояло сделать, ощутить, но он лишил её этой возможности. И, быть откровенным, не жалеет. Она сама сделала свой выбор, когда поперлась в тот переулок, углядев что-то, напомнившее ей человека. Будто и не знала, что по городу гуляет маньяк со специфичным почерком. Он мысленно усмехается, бросая прощальный взгляд на смолкшую навеки жертву. Уже собирается уйти, раствориться, не оставив ни следа — скоро рассветет, и станет немного опаснее. Но не успевает отойти достаточно далеко, как слышит тихое копошение за спиной. Прислушивается и спустя мгновение слышит сдавленный всхлип. Так быстро его работ еще не находили. Он беззвучно выступил вперед, наблюдая за человеком, разглядеть которого четче не получалось из-за темноты и расстояния. Незнакомец что-то шумно бормотал, и он отдал бы многое, чтобы насладиться реакцией сполна — рассмотреть каждую мурашку, расслышать каждое слово и окунуться в чужой ужас осознания с головой, помочь скорее осознать, что эстафета была насильно передана ему. Но рисковать было нельзя — он же не дурак, попадется еще, и что тогда? Человек громко выругался — по ломаному от эмоций голосу понятно, что парень. Ну что ж, парень так парень. С ними сложнее, чем с дамами, но ничего. Достал телефон — его фигуру немного осветило. Он усмехнулся, наблюдая за чужой нервозностью. А потом вновь услышал его дрожащий голос. — А… Арсень, я… Арсень, я тут по парку гулял, дышал, блять, чтоб меня… — с истеричным смешком громко заговорил парень. Голос молодой совсем, студент что-ли? — Нет, не в порядке. Арсень все плохо. Арс, все очень, блять, плохо. Я нашел труп. И у него… у неё нет глаз, Арс. «Я следующий» — уже тише и как-то обреченнее произносит парень, и эти слова ложатся на язык сладким привкусом предвкушения, заставляя сглотнуть накопившуюся во рту слезу. Он — животное, безумец, садист, психопат. Так о нем писали в газетах. Но это все неважно. Важно лишь то, что паренек с трясущимся голосом следующий. И что-то в его нервных движениях подсказывало, что охоту на него вести будет интереснее, чем на всех до.