Моменты счастья в его волосах

Венти любит его волосы. Они густые, длинные, на ощупь такие мягкие-мягкие. Он вечность не прочь провести, расчесывая их пальцами, перебирая золотые локоны и заплетая разные причёски. Он ради этого долго тренировался, просил у знакомых сделать им косичку, нашел книгу в библиотеке и купил самую красивую расчёску. На самом деле, сначала получалось плохо. Опыт работы над своими волосами не помогал никак — не такие густые и длинные. Да и не нужно ему стараться — взял и принял ту форму, которую захотел. Венти его нежные волосы выдергивал, чересчур сильно тянул и неловкими движениями причинял боль. Заплетал неряшливую, кривую косу и долго-долго извинялся. Эфир не обижался никогда, лишь, смеясь перезвоном, уверял, что всё хорошо. Он привык уже в пылу битвы терять локоны. Бывает, зацепится за острый камень в руинах или за скрюченную в лесу ветку. Венти хмурился недовольно, нельзя так к такой красоте относится, и действовал так аккуратно, как только позволяли музыкальные пальцы. Венти любит его волосы. Эфир иногда освобождает их из тугой косы и отдает во власть ветру. Архонт вплетается в них потоками, играется. Смотрит как они сияют на закатном солнце, отливают живым золотом, завороженный. Они, словно колосья, изгибаются, вьются, очерчивают точеный профиль. Падают водопадом на плечи, путаются в пальцах и опускаются почти до самой земли. Вот-вот польются, и потечёт золотая река. Но это будет не расплавленный металл, тяжёлый и опасный, выжигающий своё русло, а мягкий, теплый свет, несущий саму жизнь. Подобный свет приятно встречать по утрам. Просыпаться от солнца, пробивающегося сквозь занавески, в самом запутанном положении тел. Они друг к другу прилипшие, горячие, скрюченные в непонятно каком положении. А волосы, раскиданные по всей кровати, лишь добавляют путаницы. И очарования. Такого простого, родного. Очень любимого. Непослушные локоны лезут повсюду, куда голову ни поверни. Двигаться страшно, вдруг дернешь случайно. Да и не хочется. Остается лежать, любуясь спящим юношей, и захлебываться в щемящей нежности. Венти очень любит его волосы. В подобное утро Эфир смеется неловко в плечо, говорит, что зря он не заплел их перед сном. Венти волосы между пальцев перебирает, словно струны лиры, оглаживает, собирает со всей кровати. Хитро улыбается и отвечает, что надо чаще прятать резинки. Ощущает слабый толчок в живот и много хохочет. Отпускать такого Эфира не хочется. Особенно в очередное опасное приключение. Помочь ему собраться — обычное дело. Дать в дорогу немного сладких яблок и благословить, ненавязчиво целуя в уголок губ. Путешественник улыбается счастливо и сам льнет ближе к ласкам, целует, обнимает, обещает, что скоро вернётся и всё с ним будет в порядке. Венти его волосы любит. Но ещё сильнее он любит их обладателя.

***

— Я скоро начну ревновать тебя к своим же волосам, — Эфир сидит раздраженно на табуретке, оперев голову о положенную на колено руку. Он весь перевязанный, в царапинах и ссадинах, а родная одежда, грязная, порванная валяется где-то около кровати. Юноша не надеется её реанимировать. Даже если и получится зашить, то кровь отстирать вряд ли удастся. Как неопрятный маньяк он ходить не намерен. Венти сзади него стоит, довольнее некуда, хоть и бесился с полчаса, заплетает немыслимые прически и мычит легко какую-то песенку. Путешественник оскорбленно выдыхает и переводит взгляд на окно. И так льёт как из ведра, а недавно начал бушевать еще и ветер. Как бы флюгера не снесло. Бард недовольство Эфира замечает, оплетает побыстрее волосы, обнимает со спины и сжимает аккуратно, чтобы не теребить чужие раны. — Ты так убьешься в один момент, понимаешь? Я чуть сам сознание не потерял, когда тебя увидел. — Путешественник недовольно фыркает, но всё равно льнет к чужой груди поближе. И тут же жалеет о своём решении. Что-то у Венти в голове щелкает, и тот, ни капельки не смущаясь, начинает заваливаться на него и говорить в самое ухо. — Не ценишь ты бедного барда. Он дома сидит, строки сочиняет о доблести небезызвестного, храброго, доброго, умилительно милого рыцаря, с ума сходит от волнения, а упомянутый прыгает по горам непонятно где, и помирай как звали, — с каждым словом, сказанным напускной плаксивостью, Эфир жалеет, что не остался в канаве. На нём уже почти лежат, а синяки не дают в полной мере насладиться происходящим, нещадно о себе напоминая. — Кто тут ещё кого не ценит, — выдаёт он на одном дыхании, — раздавишь, нелюдь. — Мало того, что себя не ценит, так и людей добрых оскорбляет! — отскакивает оскорбленно бард. — Я его люблю, лелею, перевязываю раны, готовлю, расчесываю, жалею, в постели отдаюсь… Венти! — Эфир не знал, смеяться ему, плакать или возмущаться. Но получалось как-то всё подряд, само самой. Венти отлепился и ходит по комнате, изливая из себя, ну… это. — А он, неблагодарный, что не то, так сразу либо в поход на ближайшую гору, либо в пост… — Ладно-ладно, Венти, прости! Я был неправ, мне следовало предупредить тебя или…- Эфир шумно выдыхает и прячет лицо в ладонях. — Или? — Или кого-нибудь! — доносится глухо из-под рук. — И вообще, враки и неправда, я буду жаловаться. Бард игриво поднимает бровь в немом вопросе, и кому же? — А самому архонту! — выдаёт путешественник выглядывая из своего укрытия. — Вот, прямо сейчас пойду к статуе. На улице страшно сверкает и раздаётся громкий грохот. Эфир смотрит удивленно в окно. Да уж, погодка. Хорошо, что дополз вовремя до дома. Переводит взгляд на обожаемого, и в голову приходит дурная идея. Обожаемый просто слишком довольно щурится, надо бы его с небес на землю опустить. Буквально. Эфир резко замирает, глядя в одну точку ошалевшими глазами. Чем слишком уж сбивает радостный настрой… он ведь волнуется. Крики совести оставим на потом, пути назад нет. Путешественник испуганно встаёт со стула, роняя его заодно, и открывает глаза как можно шире, смотря на барда. — Господи… Венти ошарашенно оборачивается назад, словно то, что ввело в шок покалеченного, находится за спиной. Ничего он там интересного не нашёл и повернулся обратно, встречаясь с такими же огромными глазами и напряженной позой. Тут-то он ещё больше заволновался. Вроде как травмы головы не сразу проявляются, вот и не заметил подвоха сначала.       — Эфир? Головушкой ушибся? Помощь нужна? — раздался встревоженный голос. Венти сейчас от этого взгляда прямо тут от страха и поляжет, вот уж правда, господи… — Мои молитвы были услышаны, — благоговейным тоном произносит Путешественник и встаёт в молитвенную позу, закрывая глаза и устремляя лик свой к потолку, не забывая шептать неразборчиво одними губами. Тут уж у самого Венти чуть крышу не снесло от шока. Никогда он за юношей излишнюю набожность не замечал. Да он в принципе хоть какое-то особое отношение к богам мира сего не замечал от него. Точно головой стукнулся, пока со своих гор падал, теперь-то никуда он Эфира не отпустит, пусть только вякнет. Ситуацию усугубляли раскаты грома с улицы. Жуть сплошная. Аккуратно, решив больного лишний раз не тревожить, подходит и берет его руки в свои. Холодные, не отогрелись ещё. У Путешественника в принципе руки холодные почти всегда, это таким удивительным кажется. Сам он горячий, солнечный такой, а руки холодные. Вот и греет их Венти, при любом случае, как может. Негоже ведь солнцу с ледяными ладошками ходить. Бард выдыхает на них тёплым воздухом и трет немного, стараясь обратить на себя внимание. Не получив отклика, пугается еще больше и подносит ладонь уже ко лбу, проверить температуру. Долбанные горы… Тут-то Эфир его и ловит. Распахивает глаза, перехватывает руки, пинком ставит стул на место и каким-то чудом устанавливает на него барда, не забыв тяжело выдохнуть, точно какой-нибудь ушиб зацепил. Пока Венти недоуменно моргает, пытаясь осознать, что его нагло провели, уже не особо и больной встает в ту же позу, но уже более неряшливо, и начинает тираду. — Первое — мой обожаемый, ныне парень, нагло клевещет на меня, обвиняя во всех грехах человечества, прошу разобраться. Второе — тот же ненаглядный заявляет о неоднократном насилии в… деликатном плане в его сторону, хотя всё обстоит совершенно наоборот. — Эфир, какого чёрта? Ты только с кровати! Опять лечь захотел? Так я могу устроить, — Венти спрыгивает со стула и оскорбленно на него же усаживается. Путешественник важно кивает на эту фразу и поднимает палец.        — Вот про что я говорю, прошу взять жалобу на рассмотрение. В этот момент до Венти доходит, что вообще произошло. Он замирает в недовольстве и мысленно обещает таких благословений навешать, что мало не покажется. Эфир на это лишь весело фыркает, с довольной улыбкой подходит и тянет за руку, перетаскивая на диван. Долго архонт решил не возмущаться. Они беспощадно скидывают аптечку, параллельно и всё, что было с ней ненужного, на пол и падают на мягкие подушки. — Ты жаловался мне на меня же, это нечестно. — К статуе ты бы меня не пустил, — пожимает плечами Путешественник и перемещает свою голову на чужие колени. Счастливо щурится, когда чувствует, как длинные пальцы зарываются в волосы, растрепав то, что сами же и заплели. — Оставалось только так. — Даже если бы и пустил, ты бы всё равно мне жаловался, — Венти легонько постукивает по макушке, — думай хоть иногда. Хохотнув, Эфир закрывает глаза и окончательно расслабляется. Лежать на чужих коленках — хорошо. Чувствовать чужие пальцы в волосах — тоже. И он бы много-много подобных примеров привëл, ведь с ним всё — хорошо. Приятно, спокойно. Почему чужие только, не понятно, если и коленки эти свои, и пальцы свои, и сам он весь свой, любимый. — Я очень испугался, когда увидел тебя, — раздается сверху опечаленный голос. Путешественник о ноги щекой трется и смотрит снизу вверх, в зелено-голубые глаза. — Как представлю, что ты опять заберешься не пойми куда, нарвешься на драку и уже не вернешься, так страшно становится. Я ведь тебе только тут могу помочь, в Мондштадте. Дальше моего влияния нет, — пальцы переходят с волос на лицо и нежно поглаживают небольшой порез, — а с собой ты брать меня не хочешь. Я так изведусь совсем, Эфир, — Венти тяжело вздыхает и поближе к лежачему наклоняется. — Да как же я возьму, когда тут твоя территория, люди, проблемы и, ну… — не выдержав натиска, Путешественник переводят взгляд на окно. Всё ещё буря, всё ещё бушует. Стихия во всей своей красе. Окна заливает тяжёлыми каплями, небо разрывают фиолетовые молнии. Он однажды вышел в такую погоду и чётко может сказать, что ничего романтичного нет, только из дома у камина и наблюдать. Или в объятиях. Венти ещё ближе наклоняется, касаясь кончиком носа. Руки давно пропали с лица и гуляют по телу, успокаивая раны, проверяя бинты.       — Не придумывай отговорки. Они без меня жили кучу лет, поживут ещё немного. И вправду, хорошо так. Вот бы вечно на коленках лежать, чувствовать Венти всем телом и никуда-никуда не вставать. Эфир его спину руками обхватывает, вынуждая совсем вжаться, и клюет куда то в щеку. Потом в нос, а дальше куда получится. Обцеловывает чужое лицо, улыбается, слышит в ответ звонкий смех и чувствует ответные прикосновения губами. Господи, как же он его любит… Их прерывает яркая вспышка в окне, и последовавший за ней гром. Путешественник своей щекой к чужой прижимается и переводит взгляд обратно на окно. В глаза родные смотреть невыносимо, там и сожаление о том, что не уберег, отпустил, послушал чужие заверения. Там грусть, такая же бесконечная любовь и забота. — Эфи-и-и-ир, — вздыхает Венти куда то в щеку, приподнимись, знал бы ты, как мне неудобно. Рядом лечь хочу. Последующий после этой фразы разочарованный вздох не остался проигнорированным. Архонт хихикнул и перехватил не успевшего нормально подняться Путешественника. Тот поиздавал недоуменные звуки, но быстро притих, уже практически лёжа на Венти. — Если я тебя раздавлю, я не виноват, — произнес Эфир с зевком пополам. Его окончательно разморило, да и уставшее тело требовало отдыха — Ну-ну, очень ты тяжелый, чтобы об этом волноваться, — ответил Венти, чмокнув в макушку. Путешественник в его руках окончательно расслабился, крути-верти как хочешь Почаще бы валяться так. Бард его ноги со своими переплетает и тянется к прекрасным волосам. Распускает недавнюю косу и перебирает локоны. Их обладатель на это лишь счастливо фыркает в плечо и опять поворачивается к окну. Венти следует его примеру, но ничего на улице интересного всё ещё не видит. Красиво, опасно, завораживающе… безусловно. Но в его руках кое-кто гораздо интереснее. Минуты текут, погода не стремится улучшаться. — Чего ты там всё высмотреть пытаешься, м-м-м? — не выдерживает Венти. Бог знает, сколько они уже так валяются, а Эфир всё смотрит и смотрит. Поспать бы по хорошему, а ему никак. — Жду когда флюгер какой оторвется и пронесется мимо окна, — отзывается он и снова зевает. Венти удивлённо вскидывает брови и тянется ладонью к его лбу, уже успешно. — Солнышко, ты точно ударился головой. Тебе спать и отдыхать надо, а не флюгера высматривать. Сколько лет они тут стоят, — не горячий, это замечательно. Но лучше его всё равно не выпускать на несколько дней больше. Эфир еще раз зевает и трётся о плечо, снова переводя взгляд на окно. — А если флюгер пролетит, ты будешь спать? — Мгм. Архонт устало закрывает глаза и откидывает голову на подушку. Флюгер… и что ему сдался этот флюгер. Ему ведь не жалко, хоть двадцать, но кто-то покупал, устанавливал. Ну и черт с этим кем-то, что значит какой то флюгер в сравнении с его Эфиром и нормальным сном. Стоило бы, кстати, переползти на кровать. Хотя, не важно. До кровати надо вставать, тащиться на второй этаж, и тут хорошо. Зря наверное он волосы снова расплел, опять будут запутанные, перепутанные, а их обладатель — каждый раз ойкать при неверном движении. Но не в этом ли счастье? Снова соберёт, расчешет и заплетет. Когда мимо окна пролетает злополучный флюгер, Эфир счастливо хихикает, и Венти чувствует, как тот сжимает его сильнее. На кой этот флюгер сдался, бард спросит потом. Как и будет пытаться понять, почему путешественник так отчаянно не хочет брать его с собой. Но всё это потом, потом. Эфир отворачивает голову от окна и утыкается в шею носом, обдавая горячим воздухом и вызывая мурашки. А сейчас спать.